РОЖДЕСТВО 
 

Звезда и искры

История, которую можно рассказать только молчанием

Говорят, что всякая история имеет свое начало и конец, и герой ее, будь то один человек или все человечество, неминуемо движется сквозь перипетии судьбы и сюжета от пропасти к пропасти. То есть любое событие, случившееся до или после истории, уже не имеет к герою никакого отношения – мы вспоминаем о персонаже лишь тогда, когда с ним что-то происходит или происходящее хоть как-то его касается. Даже самый опытный рассказчик почувствует себя неловко, если попытается поведать о свершившемся, происходящем или грядущем, не упомянув при этом ни об одном деянии героя своего повествования. Потому это и не история вовсе, а скорее сказка. Сказка, которую можно рассказать лишь молча и которую лишь в молчании внимательный слушатель может распознать.
Поскольку сказка эта не имеет ни начала, ни конца, нет никакой необходимости сразу представлять ее героя. Впрочем, его можно заметить и с другой стороны площади трех вокзалов, ибо из сотни прохожих, снующих вокруг, он один явно никуда не спешит. Человек стоит у выхода с Ярославского, согревая руки в глубоких карманах довольно потертой зимней куртки, слегка запрокинув голову, однако без признаков самодовольства или гордости. Кажется, его серые глаза пытаются высмотреть нечто, происходящее вдалеке, или вот-вот должное произойти. Впрочем, такой взгляд обычно бывает у людей, которые схватывают каждое движение, каждую деталь окружающего пространства, равно как и у тех, кто ничего не замечает, погрузившись в размышления или пустившись в мутное странствие по собственной памяти. Так или иначе зрение этого человека в момент нашей сказки устроено так же, как и его дыхание. Его взгляд вдыхает все образы, попавшие в поле видения, одновременно и неосознанно, и те, закручиваясь в неведомых мыслях нашего героя, оседают на реальности туманными миражами, подобно тому как пар, слетающий с его губ, на миг делает воздух видимым. Впрочем, этот человек отличается еще и тем, что он, пожалуй, единственный на площади, для кого очертания домов, людей, машин, сияющих витрин и новогодних елок, тротуаров, покрытых льдом, лиц и дорог сливаются в нечто подобное наркотическому дыму, дыму ядовитому и дурманящему. Движение, пульсация этой площади не имеет к нему никакого отношения – улица всегда живет своей жизнью, идете вы по ней, сидите в кафе или спите дома. Но теперь смысл этой жизни является очевидным – она целиком подчинена предстоящему Рождеству: магазины, бары, рестораны завлекают яркими вывесками, праздничными ценами и меню; люди появляются и исчезают в дверях метро, направляясь в гости и домой, где уже стоят нарядные елки; приезжие ищут глазами встречающих, машут руками, целуются; таксисты курят, пока один из них заманивает торопящегося к ужину прохожего, и они будут здесь всю ночь, ночь, которая уже накрыла улицу черно-зеленым бархатом городской подсветки.
До праздника Рождества по православному календарю остается всего лишь один миг, а Рождество католическое уже прошло. Мгновение последней из 14 этих промежуточных ночей, так же как и наш герой, принадлежит той пропасти до начала истории и после ее конца. Оно составляет ту самую редкую сказку, когда человек выпадает за пределы своего сюжета, а значит, является чистым образом самого себя, значит, его мысли не искажены контекстом событий. История в конце концов определяется датами, а потому частично повторяется, как из года в год повторяется 7 января, день Рождества. Впрочем, говорят, история развивается по спирали, и, быть может, 29 февраля, появляющееся раз в 4 года, не позволяет кругу сомкнуться. Хотя дело отнюдь не в календарных цифрах. Мысли всех этих людей на площади уже начинают искриться рождественским сиянием, пусть даже большинство из них этого теперь не осознают. Праздник Рождества нанизывает один и тот же день истории на одну нить, и каждый человек, спустя десять лет, сто, тысячи, становится свидетелем однажды происшедшего, точнее, однажды происходящего, поскольку жизнь Христа, даровавшего людям жизнь вечную, не принадлежит времени. Это одновременно и история, и та сказка, которую можно рассказать лишь молчанием. Вероятно, поэтому во всех случайных свидетелях той части ее, которая совершается на площади, наш герой почти явственно, но бессознательно чувствует чудо, присутствие и дыхание Творца. Счастье хотя бы однажды или изредка улавливать вокруг эту божественную искру странным образом свойственно русскому человеку – юродивые и святые веками ходили и ходят по нашей земле.
Имя нашего героя не столь важно, поскольку имя всегда упоминается в связи с каким-то событием, а событий в происходящей сказке нет. Наш герой совсем недавно сошел с поезда, прибывшего из Восточной Сибири, где провел Бог знает сколько времени. Теперь он стоит, грея руки в глубоких карманах потертой куртки, и стоит на краю пропасти, за которым начинается начало истории. Именно сейчас, когда человек является чистым образом самого себя, когда в его судьбе отмечена точка пустоты, а мысли не искажены контекстом обстоятельств, в нем начинает клокотать и подниматься к самому горлу невероятное чувство. Оно позволяет видеть во всех случайных свидетелях этой сказки искру творения, а стало быть, дает ему силы вдохнуть весь яд, скопившийся на этой площади, во всем этом городе, и превратить его в дурманящее зелье радости, всепрощения и милости. Он видит грязных и злых, жадных, боящихся, слепых детей, но все эти дети где-то глубоко сияют маленькими звездами, указующими путь к их сердцам. Его серые глаза как будто пытаются высмотреть нечто, происходящее вдалеке или должное произойти, и сказка переступает предел. В следующее мгновение начнется новая жизнь и продолжится суматоха площади. И эта следующая история начнется с великого праздника Рождества Христова.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"