ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ 
ЗАМЫСЕЛ И ПРЕДЧУВСТВИЕ 

Странные шутки Джузеппе Арчимбольдо

Любимый художник двух королей и бесчисленного количества зевак

Тайные агенты

У Светланы Кековой есть такое стихотворение – длинное и загадочное – «Баллада об уходящем времени»:

…Прорисовано время,
как почерк с нажимом,
на различных предметах.
Но их краткосрочность
не чета краткосрочности
жизни людской,
незаметно текущей в черте
городской.
Вот вам хлеба ломоть
и пустая солонка,
звук горящего газа, собака
болонка,
шкаф посудный с торчащим
из дверцы ключом,
снега белое дерево в окнах.
Однако мы пейзаж
с натюрмортом скрестили.
Собака здесь, пожалуй,
совсем ни при чем…

На самом деле собака здесь конечно же «при чем», как вся эта кухонная утварь, как снег и деревья…
Натюрморт – жанр универсальный именно в своей притворной скромности. Жизнь мелочей на кухне или на рабочем столе – вот уж такой пустячок, что и обсуждать-то особо нечего. В лучшем случае можно предаться благостному созерцанию: скользит рыба, пузырится виноград, подрагивает вода в тонком стекле, ковры и драпировки рушатся на пол великолепными складками – надо же, как художники научились нас морочить, вообще-то ничего тут не скользит, не дрожит, не ниспадает, поскольку живописное изображение статично по своей природе, а это только так – игра красок, обман зрения… Ну, еще можно позволить себе побыть сентиментальными: ах, какие ягодки-цветочки-штучки-вещички!.. Но только это все будет не то и не о том. Потому что рядом с цветами вдруг может обнаружиться череп, абсолютно, правда, не страшный, сам похожий на несуразный цветок. У Рубенса любопытствующая ящерка смотрит, как кровь Медузы превращается в змей. На роскошных пирах Снейдерса вечно что-нибудь не в порядке: или свеча погасла, или струйка в песочных часах иссякла. Одним словом, в безлюдном мире натюрморта обнажается сосуществование вещей и времени, а растения и животные становятся не то посредниками между человеком, вещами и вечностью, не то настороженными наблюдателями, тайными агентами последней: глаза даже битой дичи, не говоря уж о вполне благополучной живности, попавшей на старые полотна, смотрят слишком зорко. Ничего нет логичнее, чем, пользуясь словами поэта, скрестить с натюрмортом только не пейзаж, а портрет.

Насмешка над идеалами Возрождения

Первым здесь оказался не Дали, не Макс Эрнст или Магритт, а миланский художник, полжизни проработавший в Вене и Праге – двух резиденциях Габсбургов. Сюрреалисты, впрочем, считали его своим учителем, и, заменяя личико веласкесовой инфанты жемчужиной, Дали уж наверное вспомнил о придворном живописце Джузеппе Арчимбольдо (1527–1593)…
О его странном искусстве по-прежнему ведутся споры: чем оно было – экспонатом кунсткамеры на потеху венценосным покровителям, – саркастической насмешкой над идеалами Возрождения или философским размышлением о человеческой природе? Как бы то ни было, это искусство пережило и прижизненную славу своего создателя, и мгновенное забвение, и вдруг как-то неожиданно вынырнуло из трехвековой культурной амнезии. Кому-то из недоброжелателей принадлежит суждение о том, что непреходящую славу Дали обеспечит бессмертие его зрителя-зеваки. Об Арчимбольдо можно сказать то же самое. Он идеальный художник для зевак, поскольку не нужно никаких особых познаний для того, чтобы увидеть главную хитрость его портретов-обманок. Даже такие персонажи, для которых устраиваются конкурсы по скоростному съеданию сосисок (а раз они устраиваются, значит, желающие на это посмотреть есть, и их немало), возьмут в руки альбом Арчимбольдо и будут с удовольствием перелистывать, тыча в страницу пальцем. Этой ли славы хотел любимый художник двух королей? Но вот Анри Пьер де Мандиарг, изысканный интеллектуал, называет свою книгу о нем «Чудо Арчимбольдо».

Джузеппе Арчимбольдо родился в семье художника в 1527 году. За одиннадцать лет до его рождения из Милана навсегда уехал Леонардо. Дотошные биографы отыскали тем не менее ниточку, которая могла бы связать «сомнительного» Арчимбольдо с несравненным да Винчи: Арчимбольдо-старший дружил с одним из учеников Леонардо – Бернардино Луини, которому мастер оставил свои записи и эскизы. Соблазнительно было бы представить себе картину: юный Арчимбольдо учится рисовать по наброскам гения. Но Арчимбольдо жил на закате прекрасной эпохи, в ее вечерней тени, а потому скептически посматривал на все великие идеи прошлого. Главной победой живописи Возрождения стало появление третьего измерения в пространстве картины. Объем и перспектива – главное орудие художника в деле достижения полного тождества с жизнью – у Арчимбольдо предельно обнаруживают свое назначение: не столько воссоздавать реальность, сколько обманывать доверчивый человеческий глаз. Главной ренессансной ценностью был человек, который в живописи стоит над природой и вещами (не случайно Возрождение не знало пейзажа и натюрморта как самостоятельных жанров). Арчимбольдо превратил человеческий образ в комбинацию предметов, в натюрморт, который лишь издалека или в определенном положении воспринимается как портрет.
Вот с тускло блестящего металлического блюда две заботливые руки снимают крышку, а из-под нее, вполне в духе фламандских излишеств, прет во все стороны жаркое: молочный поросенок, разнообразная птица, и долька лимона заботливо приложена ко всему этому великолепию. Но стоит перевернуть изображение – и голова жареной курицы становится глазом, поросенок – жирным лбом, птичья тушка – щекой, блюдо превращается в шляпу, а лимонный кружок обнаруживается на ней чем-то вроде брошки или пряжки – и вот вам голова старого толстого повара. Или все наоборот – седой остроносый библиотекарь, кутающийся в плащ, при ближайшем рассмотрении оказывается грудой книг, наваленных в беспорядке рядом с занавеской. Картина «Юрист»: лицо под строгой черной шапочкой по знакомому рецепту складывается из двух куриных тушек и рыбины, сомнений не вызывает только тяжелая, отделанная тусклым мехом мантия, но вместо человеческого тела под одеждой – бумаги, бумаги, бумаги, которые не умещаются и лезут из ворота наружу, разоблачая обман… Так изображен ближайший помощник короля Рудольфа II правовед Цезиус. И с королем, и с его ученым вельможей художника связывали самые добрые отношения, никакой сатиры портрет в себе не содержал, более того, двор посчитал работу Арчимбольдо милой. Не смутило даже то, что глаз ученого мужа – одновременно и глаз ощипанного цыпленка…
Эпоха титанов уступала место барокко с его вычурностями и диковинами. Человек уходил из центра мироздания, куда сам себя и поставил, сливался с бесконечностью пространства, вновь терялся среди вещей. Если на заре Возрождения человеческий разум логически создал мир, в котором, по наблюдению Ортеги-и-Гассета, уже не было места для Бога, то заканчивалось оно тем, что человек отступил на периферию мира, освобождая место для вещей и воздуха. Богу стало куда вернуться…
Брейгель находил подтверждение бессмертию души в тяготах крестьянского труда и космической рутине деревенской жизни. Вивальди писал поэтические комментарии к своим «Четырем сезонам», чтобы слушатель ненароком не услышал в его музыке чего иного, кроме голосов вечности – птичьего пения, шума ветра, раскатов грозы. Бальтазар Грасиан старательно распределял части своего романа по универсальным возрастам души и тела: «Весна Детства и лето Юности», «Осень Зрелости», «Зима Старости». Арчимбольдо в многочисленных вариантах своих «Времен года» возвращал непостоянство человеческого облика в вечный круговорот природы...
Зритель, стоящий на приличном отдалении, видит вполне различимые профили: совсем юное лицо, лицо постарше, облик зрелого мужчины, старческий лик, растворяющийся в темноте… Но стоит подойти ближе – иллюзия правдоподобия исчезает, и выясняется, что юное лицо – всего лишь букет цветов, а лицо старика – причудливая коряга. Портрет рассыпается, превращаясь в натюрморт.

Двойной обман

Все мы помним эту картинку с детства: головка молодой девушки с бархаткой на шее (этакая Кити, собирающаяся на бал: «Во всем остальном еще могло быть сомнение, но бархатка была прелесть!») оказывается жутким профилем старой карги. Другой вопрос, что мы не можем видеть и красотку, и старуху одновременно: так устроено наше сознание, что или–или… Этим замечательно пользуются психологи, исследуя инерцию нашего восприятия. Любая картина Арчимбольдо нас тоже тестирует, хотим мы того или нет. Непонятна только цель «теста»…
В общем и целом живопись вся – сплошной обман зрения. Особенно та, которую мы наивно зовем «реалистической» и всерьез считаем, что она отображает «жизнь как она есть». Ее создатели – художники Возрождения – просто сыграли на несовершенстве и доверчивости человеческого глаза, который с помощью чередования светлых и темных пятен и особых тригонометрических построений очень легко заставить поверить в объемность и глубину изображения. Под видом реальности внутри картины они узаконили человеческую оптику, заставив нас на несколько веков поверить в очень опасную вещь: в то, что мир таков, каким мы его видим, а значит, истина этого мира лежит на поверхности и доступна всем и с ходу.
Арчимбольдо был одним из первых, кто попытался современников в этом разочаровать. Может быть, в этом и кроется одна из причин длительного забвения. Его картины строятся по принципу двойного обмана, тем самым указывая на обманность живописного изображения как такового, а значит, на обманность нашего самомнения. Его фрукты, цветы, книги идеально отвечают всем законам трехмерного пространства, созданного в живописи Возрождением. Каждая груша, каждый огурец не оставляют никаких сомнений в том, что это огурец и груша, хотя конечно же это всего лишь игра света и тени… Что заставляет наше сознание превращать грушу в человеческий нос, а огурец – в поворот шеи? Новые комбинации цветовых и световых пятен, особый порядок следования изображений...
Получается, что всякая из этих забавных картин проверяет нас на способность выстоять перед лицом достаточно неприятного факта, сводящегося к тому, что истина вовсе не так доступна, как нам хочется верить, может быть, она вообще непостижима.

Самое известное полотно Арчимбольдо известно настолько, что несколько лет подряд ни в чем не повинный «Вертумн» рекламирует один из крупных фармацевтических концернов. Вертумн – у древних римлян божество из числа второразрядных; бог всяческих перемен – времен года, роста травы и увядания листьев. По его воле реки меняют русла, растут дети, плодятся животные. По сравнению с Сатурном, символом неумолимого всепожирающего времени, и даже Янусом-оптимистом, покровительствующим всякому началу, Вертумн куда скромнее. Но эта скромность внешняя. На самом деле Вертумн – не менее важное божество времени, но времени другого: не линейного, а циклического, проявленного сквозь вещи и исчезающего в них, превращающегося через вещи в свою противоположность – вечность. Так и хочется написать «вещность». …Время у Вертумна заменяют перемены, и вечность-«вещность» проступает в самом эфемерном – в обликах человеческих возрастов, во всех этих цветах, готовых облететь… Своего Вертумна Арчимбольдо писал по памяти. За шесть лет до смерти художника император Рудольф II Габсбург отпустил Арчимбольдо на покой – из Праги обратно в Италию – с хорошим содержанием, но при условии, что и удалившись от светской жизни, живописец будет иногда радовать патрона своими картинами-головоломками. За два года до смерти Арчимбольдо послал Рудольфу «Вертумна» – аллегорический портрет самого императора. Это было послание из зимы старости в лето зрелости, клонящееся к осени: разница в возрасте между шестидесятичетырехлетним художником и Рудольфом II составляла двадцать пять лет. Рудольф обрадовался портрету как еще одной изящной шутке: Арчимбольдо мог не бояться быть непонятым из-за того, что изобразил августейшую особу в виде натюрморта, с носом-грушей, щеками-яблоками и тыквами вместо лба и туловища. Это не было и напоминанием о временности и скоротечности всякой власти, чего ни одна власть, разумеется, не любит. Просто старший напоминал младшему о том, что собирается уходить, что придет и для младшего черед однажды, как придет черед и всем этим цветам, виноградным гроздьям, тыквам… Но только божеству уходящего времени дано знание о том, что все не напрасно и какая-нибудь луковица, может быть, ближе всех находится к тайне вечности. Что никакого времени нет.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"