ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ 
НЕСЛУЧАЙНЫЕ ДИАЛОГИ 

“Сейчас диссидентом быть сложно”

Они – вернулись. Всего или уже пять лет назад, как раз под Новый год, в заснеженную Москву, в новую страну – Россию. Известная поэтесса Ирина Ратушинская и ученый, художник Игорь Геращенко, которым в конце восьмидесятых жить в Стране Советов было запрещено. Как тогда казалось, навсегда... Но истина существует и спасает тех, кто ее не предает.
Они по-прежнему очень контактны. Друзья теперь звонят со всего света. Вот недавно поздравляли Игоря с пятидесятилетием. Чего желали? Я об этом не спрашивала, но догадаться нетрудно. У него милая семья, несколько профессий: теплофизик, юрист. А еще в Лондоне, закончив Гилдхолкинский университет, приобрел профессию ювелира-дизайнера.
На мою просьбу встретиться, ответил по телефону просто: “Рад буду, конечно, готовьте вопросы...”

– Игорь Олегович, если можно, расскажите немного о жизни в эмиграции.
– Знаете, мы были последними, кого Президиум Верховного Совета Советского Союза лишил гражданства. За всю историю бывшего Союза таких людей было всего 140. Тогда нам предложили свое гражданство: США, Англия, Швеция, Норвегия и Голландия. При этом американское гражданство нам лично при встрече предлагал Рональд Рейган, но мы отказались, решили, что осядем в Англии. И там, уже через год, мы встречались с Маргарет Тэтчер, с которой потом разговаривали не раз и подолгу. Дети наши тоже родились там. Словом, жизнь продолжалась. Получили британское гражданство, правда, российское у нас тоже осталось. Русское посольство в Англии принесло нам свои извинения за то, что наша страна так с нами обошлась. Теперь мы не диссиденты. И думаю, сейчас вообще здесь диссидентом быть сложно, потому что Россия теперь страна совершенно свободная, со своими минусами, но у нее свободы даже больше, чем в других странах, больше, чем в Америке. Мы этого добились. И хватит ломать, надо строить.
– Каким образом вышло так, что у вас две профессии?
– Интерес к ювелирному делу у меня был, как мне кажется, всегда. Потому что я любил мастерить. И в этом мне очень много помогал отец, известный ученый. В Институте технической теплофизики, которым он руководил, я осваивал разные станки. Причем учился у классных специалистов. Когда стал физиком-экспериментатором, понял, что просто необходимо – иметь хорошо поставленные руки. И все это очень пригодилось в ювелирке, которой я занимаюсь с 20 лет. Первые мои работы были из маньчжурского ореха, из серебряных полтинников и рублей.
– Что это было?
– Конечно, украшения. Я их дарил, как и вообще большинство своих работ я подарил. Серьезно обучаться этому начал в Англии. Только тогда понял: это вечное искусство. Сейчас у меня есть два личных клейма, одно из которых зарегистрировано в Лондоне.
– А что в вашем творчестве больше проявляется: стремление создать что-то новое или верность традициям?
– Конечно, больше любви к классике. Из всех видов искусства ювелирное вообще наиболее консервативно, потому что здесь есть свои ограничения. Серьги размером с кулак никто не станет носить. Хотя часто на выставках видишь такие вещи, которые явно созданы для рекламы. Ведь, согласитесь, перстень, который колется, разве захочется надеть. Я думаю, настоящие ювелирные изделия должны быть такими, чтобы они переживали своего автора, и надолго, чтобы они вообще были вне времени. Вот, смотрите, кольцо. Видите, как играет? Это всего лишь кварц-волосатик, но “сидит” на золотом зеркале, отсюда такой эффект. Или этот черный монолитный опал? На первый взгляд просто обычное кольцо, а при ярком свете видите, как раскрывается всеми красками. Это синтетический камень. Но я спокойно отношусь к ним. И даже люблю. Если вы встретите высокого класса изумруд, без трещин, будьте уверены – это синтетика.
– А как вы относитесь к эзотерическим легендам о силе камней?
– Помилуйте, я православный. И ко всякой эзотерике отношусь исключительно отрицательно.
– Ваше отношение к мнению о том, что наш век – эпоха клише?
– Это ерунда. Про всякий век так говорили. Если художник, попросту воруя чужие идеи, утверждает, что делает их современными, а его никто не понимает, думаю, он просто прикрывает отсутствие своего мастерства.
– Дорогие и дешевые вещи – в чем для вас разница как профессионала?
– Ни в чем. Я делаю их одинаково, соразмерно с моим вкусом. Я никогда не делал вещей, даже на заказ, которые мне были не по душе. И часто предлагаю тому, кто заказывает мне вещь, сделать ее так, как я ее вижу. Отказываются очень редко. Конечно, значительно проще, по техническим причинам, работать с высокопробными металлами: с золотом, серебром. Что касается камней, я уже говорил, что синтетические сейчас делают прекрасно. Алмазы научились делать экстра-класса, по всем показателям. Даже могут выращивать их порядка 20 карат. И думаю, появятся такие алмазы, которые вытеснят натуральные. Меня это радует. Хотя в церкви не рекомендуют использовать синтетические камни, объясняя это тем, что природный создан Богом, а эти делал неизвестно кто. Но синтетика сейчас широко внедряется в жизнь. Мне рассказывали такой случай, когда альпинисты в горах решили на день рождения из запасов воска сделать свечи. Но они не смогли этого сделать, потому что не нашли ни одной натуральной нитки, даже на своей одежде.
– Стремление человека украшать себя, с чем оно связано, на ваш взгляд?
– Бог, создавая человека, наделил его чувством прекрасного. Стремление человека к красоте в вещах материальных так же естественно, как и стремление к духовному совершенству.
– А когда вы начали делать церковные вещи?
– Первый нательный крест я сделал из моржового бивня своей жене, когда она была в политическом концлагере в Мордовии. Там, по распорядку, металлические изделия носить нельзя. Ирина сумела сберечь крест, проходила в нем весь срок.
А вообще я многие годы в эмиграции делал нательные кресты для храмов в Лондоне. Это сейчас православных крестов сколько угодно и на любой вкус. А в 1987-м их довольно трудно было там найти. Изготавливал я такие кресты по просьбе митрополита Антония Сурожского. И наперсные для священников его епархии.
– Расскажите, где и как вы с ним познакомились?
– Очень интересно (смеется). Нас к нему в храм привела знакомая, уже после службы. Заходим и сразу видим: пожилой такой и очень подвижный мужчина, задрав черную монашескую рясу, моет пол. Заметил нас, помахал рукой и быстро побежал куда-то. Именно побежал, а не пошел. Помыл руки, подошел, обнялись. А потом он представился – митрополит Антоний Сурожский. И он во всем был такой. Для меня это большая радость, что мы пересеклись по жизни.
– Есть ли специальные каноны для изготовления церковных изделий?
– Каноны? Да, у православного креста они есть. И я их обязательно придерживаюсь. А дальше делаю то, что считаю нужным. Размеры, оформление могут быть всякими. Ведь православие в отличие от католичества не загоняет тебя в шоры.
Но сейчас я кресты не делаю. Это мастеровая работа, а творческая — сделать модель, с которой уже идет тиражирование. Но в Лондоне для своего храма я делал их сотнями. Самые простые. Много крестов дарил, один – даже бывшему президенту Борису Ельцину (правда, не лично). Мне передали, что у него не было хорошего креста, и я сделал ему – по образцу крестов XV века Великого Новгорода.
– Знаете, некоторые люди носят кресты напоказ, причем порой необычные. У моей знакомой есть крестик, который соединен с якорем. Это подарок ее отца, морского офицера, сделанный на заказ. Приходилось ли вам делать подобные вещи? Ваше отношение к этому?
– Крест и якорь, конечно, это странно. Но, может, это просто украшение? Тогда понятно. Хорошо сделанная ювелирная вещь – всегда украшение. А вкус – это как музыкальный слух, с ним надо родиться. Я ремонтировал подобные кресты, с гранатовым камнем, например. Это была старинная вещь и для хозяйки служила украшением. Но не больше, потому что такой крест не может быть символом православия. И тогда его можно носить напоказ. А нательный оттого и называется так, что должен быть скрытым от посторонних глаз.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"