Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №85/2003

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

ЛЮБИМЫЙ ГОРОД N29
GENIO LOCI 

Алексей МИТРОФАНОВ

Жертва грифа

Самым, пожалуй, колоритным из смоленских обитателей был путешественник Пржевальский. Похоже, что на протяжении всей своей жизни он ни разу не поступил в соответствии с какими-то канонами, традициями и обычаями. Мнение общества не интересовало его абсолютно.
Он был ни на кого не похож.

О Николае Михайловиче Пржевальском известно немало. Ботаники знают, что этот ученый впервые описал дикую лошадь (более известную как лошадь Пржевальского), дикого верблюда и медведя-пищухоеда (то есть питающегося зверушками пищухами). Историкам известно, что Пржевальский – отец Сталина. Это конечно же легенда, но ее пока никто всерьез не опроверг.
А еще известно то, что главным увлечением Пржевальского была его работа. Он даже в карты играл для того, чтобы было на что снарядить экспедицию. А ведь игрок он был удачливый. В частности, в 1868 году его доход от карт составил
12 000 рублей. Все они пошли на нужды дела.
К женщинам наш герой был равнодушен. Когда ему присвоили чин генерала и друзья в очередной раз стали намекать насчет женитьбы, Пржевальский заявил: “Речь о генеральше, вероятно, останется без исполнения, не те уже мои года, да и не такая моя профессия, чтобы жениться. В Центральной же Азии у меня много оставлено потомства – не в прямом, конечно, смысле, а в переносном: Лоб-Нор, Куку-Нор, Тибет и прочее – вот мои детища”.
В молодости Пржевальский отличался импозантной внешностью. Один из современников писал: “Он был высокого роста, хорошо сложен, но худощав, симпатичен по наружности и несколько нервен. Прядь белых волос в верхней части виска при общей смуглости лица и черных волосах привлекала на себя невольное внимание”.
Но впоследствии одна тайная страсть несколько изменила его внешний вид. Страсть эта была любовью хорошо поесть. Именно ею Пржевальский и запомнился многим своим знакомым.
Своеобразным было отношение Пржевальского к Киргизии – месту, где он традиционно готовился к своим тибетским путешествиям. Он, с одной стороны, очень любил тамошние места и говорил: “Это та же Швейцария, только лучше”. С другой – не слишком доверял киргизам и называл местных жителей “хитрым, вороватым народом”. Местные жители в ответ не жаловали Пржевальского. Особенно сердились за его слова, произнесенные по поводу самих киргизов: “Охотиться на них можно, а есть нельзя”.
Но ссор тем не менее не наблюдалось. Стороны были друг другу нужны. Николай Михайлович предоставлял киргизам заработок, а те – необходимые в пути услуги. В первую очередь, конечно, по добыче пропитания. В месяц участники похода отстреливали около 30 крупных зверей (горных баранов, например).
Разумеется, баранами Пржевальский ограничиваться не желал. Вместе с экспедицией обычно путешествовал тщательно охраняемый мешок с “усладами” – так Николай Михайлович именовал различные деликатесы, без которых жизнь была ему не в радость. Он был всегда готов поесть вплотную, за что товарищи по путешествиям прозвали его “вечный аппетит”.
При этом, правда, отличался хлебосольством. Любил пословицу: “Что есть в печи – все на стол мечи”. Но следовал ей только дома (имение Пржевальских располагалось в селе Отрадном Ельнинского уезда Смоленской губернии), а не в экспедиции, где столь необходимые “услады” были на вес золота.
Будучи на побывке, рассылал друзьям послания, исполненные истинного счастья: “Обжираюсь страшно, а работаю мало. Ягоды – земляника и клубника – теперь поспели, так что уже началось обжорство генеральное”. А из путешествия при случае отправлял весточку домой. Вот какие проблемы больше всего беспокоили Пржевальского: “Пусть няня Макарьевна к моему приезду сделает побольше квасу из мороженых яблоков и намочит плодовишки”.
Николай Михайлович обожал сладкое. Конфеты ел, что называется, как хлеб, и запивал сладкими фруктовыми водами практически всю свою пищу. А вот к спиртному был довольно равнодушен. Что, вообще говоря, очевидно – истинный приверженец этого дела не станет размениваться на всяческие плодовишки, а предпочтет очищенное хлебное вино.
Естественно, что Пржевальский при подобном рационе был человек отнюдь не худенький. Один из современников писал, что вес Пржевальского составлял почти 140 килограммов. Но при его росте (без малого два метра) это не так уж и много. Видимо, свидетельство относится к тому периоду, когда исследователь только начал терять образ “хорошо сложенного и худощавого”.
Время от времени Пржевальский садился на какие-то диеты, но надолго его не хватало. Соблазн “услад” был непреодолим.
При этом здоровье ученого отличалось недюжинной крепостью. Он любил говаривать: «Я уповаю на свое здоровье, на свой штуцер и на пословицу: “Не так страшен черт, как его малюют”».
Штуцер же (то есть ружье) был выполнен известным лондонским оружейником Ланкастером по специальному заказу.
Увы, здоровье все же подвело исследователя. И произошло это в Киргизии, в городе Караколе.
Киргизский город Каракол жонглировал своими именами, как циркач на ярмарке. Он появился в 1869 году и до 1889 года носил название Каракол, после чего по царскому указу был переименован в Пржевальск. Пржевальском город оставался вплоть до 1922 года, когда снова превратился в Каракол. В 1939 году, к 100-летию со дня рождения Пржевальского, он стал по второму разу Пржевальском, а в 1992 году, уже по третьему разу – Караколом.
А дурные предчувствия у Пржевальского начались еще перед поездкой. Пржевальский грустил, заговаривал о смерти, что ему было совсем не свойственно. Когда его товарищи мечтали: дескать, как мы будем развлекаться после возвращения в Санкт-Петербург, – он неожиданно их обрывал:
– Разве об этом можно говорить, разве вы не знаете, что жизнь каждого из нас не один раз будет висеть на волоске?
Уже в пути к нему пришло трагичное известие – умерла няня Макарьевна. Пржевальский писал: “Роковая весть о смерти Макарьевны застала меня уже достаточно подготовленным к такому событию. Но все-таки тяжело, очень тяжело. Ведь я любил Макарьевну, как мать родную... Тем дороже была для меня старуха, что и она любила меня искренне, чего почти не найти в нынешнее огульно развратное время. “Прощай, прощай, дорогая!” – так скажите от меня на ее могиле”.
В Караколе, на берегу Иссык-Куля, экспедиция разбила лагерь. Нужно было выполнить некоторые исследования и подготовиться к тибетскому походу. Пржевальский пошел на охоту. Она оказалась удачной. Он подстрелил множество фазанов и одного необычайно огромного грифа. Коллеги шутили – дескать, по Сеньке и шапка. Гриф, на радость ученым, удался на славу и был с удовольствием съеден.
Но киргизы этой радости не разделяли. Они были уверены, что Пржевальский убил на охоте священную, неприкосновенную птицу. Эта птица раз в сто лет разрождалась щенком, которого, не жалея сил, пытались отыскать в горах местные чабаны – ведь его потомство было непревзойденной охраной для овечьих отар.
Вскоре после охоты Пржевальский слег. Кто-то считал, что это тиф. Кто-то – что обычная простуда. Кто-то подозревал расстройство лимфатических желез. Болезнь была загадочна.
Агония началась утром 1 ноября 1888 года. Пржевальский бредил, плакал и стонал. Потом вдруг поднялся на ноги, оглядел всех находившихся в комнате и произнес: “Ну, теперь я лягу”.
Его коллега и товарищ, сам известный путешественник Всеволод Роборовский, вспоминал: “Мы помогли ему лечь, и несколько глубоких, сильных вздохов унесли навеки бесценную жизнь человека, который для нас, для отряда, был дороже всех людей. Доктор бросился растирать его грудь холодной водой; я положил туда же полотенце со снегом, но было уже поздно: лицо и руки стали желтеть... Никто не мог совладать с собою; что делалось с нами – я не берусь и писать вам. Доктор не выдержал этой картины – картины ужасного горя; все рыдали в голос, рыдал и доктор”.
Пржевальского похоронили так, как он и завещал – на берегу Иссык-Куля, в походной одежде, и в гроб положили любимый скоро-
стрельный ланкастер. А на могиле поставили памятник – скалу, увенчанную изображением огромного орла. По официальной версии, орел символизирует российское могущество. Но у киргизов на сей счет имеется особенное мнение.
А по иронии судьбы множество монументов, установленных в Смоленске, также украшено орлами, словно и они тоже немножечко являются памятниками великому ученому, путешественнику, лакомке и оригиналу.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru