КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА 
КОНТРАМАРКА В ПЕРВЫЙ РЯД 

Пугала из черной-черной комнаты

Современные режиссеры решили выпустить на сцену монстров

СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ “КОРОЛЬ ЛИР”

Толстой любил соединять самые разные события через обстоятельство времени: «в то время как». Сошедшиеся в афише спектакль Нины Чусовой «Вий» по Гоголю и постановка Владимира Мирзоева «Король Лир» в Театре имени Вахтангова вдруг при сопоставлении позволили поговорить о неких тенденциях современной сцены.

Любовь и смерть Хомы Брута

Кажется, в столице скоро легче будет пересчитать сцены, где не ставила Нина Чусова, чем те, где идут ее постановки. Окончив театральный институт и окунувшись в большую профессиональную жизнь, она быстро стала одним из самых интенсивно работающих режиссеров столицы. За один прошлый сезон выпустила аж пять постановок: неудачное «Имаго», лихую «Двенадцатую ночь», где, обогнав Деклана Донеллана, раздала все роли, в том числе и женские, молодым мужчинам; яркий и трогательный спектакль «Мамапапасынсобака» в «Современнике», «Шинель» в Греции и под конец сезона выпустила «Вия» на малой сцене Театра имени Пушкина.
Отказавшись от пьесы Садур, Нина Чусова сделала свою инсценировку гоголевской повести, нашпиговав ее цитатами из «Майской ночи», «Сорочинской ярмарки», «Выбранных мест из переписки с друзьями».
Транспонированная Чусовой, история философа Хомы Брута приобрела неожиданное сходство с современной страшилкой – что-то типа очередной истории жизнерадостных монстров семейки Аддамс. Тут есть и папаша Аддамс – Сотник (Андрей Заводюк), начавший свою роль с сакраментально известной фразы: «Поднимите мне веки». И дочка-ведьмочка (Виктория Исакова), которая так невинна, что может сделать что угодно. И челядь на все руки – и мух половить, и от комаров отбиться, и с зашедшим случаем на двор киевским философом разобраться.
Хома Брут (Павел Деревянко) – любимый актер и талисман Чусовой, занятый практически во всех ее спектаклях. Он играет очередной вариант милого забитого мальчика, непонятным образом оказывающегося в эпицентре страшных событий и не знающего, куда бечь и как спастись. То ли в щелку в заборе удрать, то ли через плетень перемахнуть? Так везде на страже сотниковские верные Дорош, Спирид, Явтух и Хвеська. То ли напиться до полного безразличия, чтобы поинтересоваться: «Где мертвяк?» Это ему удается, и полубесчувственное тело запирают в пустом дощатом сарае, куда по эффектно откинувшейся стенке въедет громадный гроб с чьими-то торчащими босыми ступнями (сценография Виктора Платонова). И под равномерные звуки заупокойного бормотания пальчики ноги начнут шевелиться, медленно поднимется покойница из гроба и начнет бродить-гулять, свечки голой ножкой тушить да смущать покой пьяненького своего симпатяги-сторожа. Как рассказывает сама Нина Чусова, поработав артисткой в провинции, много плакала и страдала под руководством режиссеров. Настрадавшись всласть, она теперь знает, как важно подарить актеру радость чистой игры:
– Это нога.
– Не нога, а ноженька, – нежно поправляет Панночка Хому.
– Это рука!
– Не рука, а рученька.
Актеры азартно играют в этюды на тему первого знакомства, первого интереса друг к другу, первых прикосновений. И надо сказать, что это дается им убедительнее, чем сексуальные экстазы второй ночи с ее материализовавшимися тенетами страсти: паутиной веревок, окутывающих героя.
«Мыльный пузырь» современного театра – характеризуют Чусову ее недоброжелатели. Чусова – это всегда забавно – парируют ее поклонники. Я был(а) бы счастлив(а) сыграть даже эпизод в ее постановке – вздыхают молодые актеры. «Мультяшечная» режиссура – определяют третьи, впрочем, приводя это определение как похвалу. Пока ее герои радуются и играются, забавляются и строят рожицы – все в порядке. Но вот ближе к концу спектакля она вспоминает, что Гоголь – это мистические глубины и духовные выси. И решает одним махом перевести интонацию стебного стишка из серии «зверски замучен философ Фома» в высокую трагедию, свести сюжетные концы, привести героя к духовному просветлению, показать, что у нее тоже «все всерьез», и при этом «сделать быстро и красиво». И финал провисает, распадается. Да и сам спектакль вдруг начинает напоминать симпатичную игрушечную машинку, попавшую на настоящую автостраду. Органичный, как кошка, Брут – Деревянко бубнит что-то невнятное о том, что ему открылся смысл жизни, укладывается в гроб на место Панночки. И то ли взаправду помирает, то ли займет свое место куклы-приманки для следующих игр семейства Аддамс.

Комедия о злобном короле

Владимир Мирзоев из тех режиссеров, про которых говорят: он всю жизнь ставит один спектакль. Что бы он ни брал: Тургенева, Гоголя, Ростана, Шекспира – в результате на сцене все равно будет выстроен странноватый мир монстров, играющих в разнообразные изощренные игры. Герои его спектаклей если и относятся к человекам, то по касательной. На сцене в его постановках тоже резвится замечательная семейка Аддамс. На этот раз она разыгрывает сюжет «Короля Лира». Страшное пугало с неживой головой (кажется, нет рецензии, где Мирзоеву не попеняли бы за маску, напяленную на лицо Максима Суханова – Лира), с дергаными движениями и гнусавым голосом, этот Лир вызывающе отвратителен и столь же вызывающе неправдоподобен во всех своих старческих проявлениях и гнусных злобствах (чего стоит сцена, где он заставляет всех домочадцев лакать из плошки разлитый им собственноручно суп). Максим Суханов наделяет героя своим привычным отрицательным обаянием существа с другой планеты. Монструозный пришелец читает шекспировские монологи, как будто чуть издеваясь над текстом и над тем персонажем, который произносил бы их всерьез. Рядом с его монументальным шутовством абсолютно лишним оказывается Шут (Сухоруков), воспринимающийся измельченной пародией на главного героя.
Как всегда у Мирзоева, спектакль поставлен изобретательно, изощренно, с запоминающимися мизансценами и сменой выразительных картинок. Но без единого момента выхода на контакт с залом, прорыва в те области, где ты сопереживаешь персонажам, их слезам, смеху, гибели, воспринимаешь их всерьез, как некую реальность, а не как фантомы жутковатой фантазии. Вся история прозрения и гибели несчастного короля разыгрывается в духе черных комедий, в которых сострадание так же невозможно, как и неуместно. Попробуй поплакать или хотя бы пережить всерьез стишок-страшилку: «Зверски замучен сантехник Потапов».

В пьесе «Васса Железнова» тихая придурковатая дочь говорит своей матери: «Ты человеческая женщина». В спектаклях Владимира Мирзоева обратить эти слова решительно не к кому. И если долгое время игры монстров на сцене радовали весь зрительный зал и большинство пишущей братии, то сегодня все вдруг затосковали о человеке.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"