КНИГА ИМЕН

Они не дали сделать сказку былью...

Сейчас, в 2003-м, в пору писать реквием этому отечественному жанру.  30 лет назад ушли друг за другом его отцы-основатели – Александр Птушко и Александр Роу. Надежда Кошеверова дожила до 1989-го. До эпохи Сказочного Возмездия многим, отнюдь не сказочным врагам КИНОСКАЗКИ, которые травили и ее, и ее создателей на протяжении 70 лет.   Но примерно тогда же, в эпоху возмездия, она и кончилась, Великая Российская Сказка XX века.   Во всех смыслах.

Александр Лукич Птушко (1900–1973) Александр Лукич Птушко любил озорничать с назначением ролей. На детей-стариков в “Сказке о потерянном времени” взял начинающих Олега Анофриева и Савелия Крамарова. А в “Руслане и Людмиле” Игорь Ясулович, которому было немногим больше тридцати, сыграл роль старика Финна. Формально все правильно: Финн рассказывает всю историю своей жизни с молодой влюбленности в Наину. Но с гримом Ясуловича-старца намучились, причем в конце концов вмешался сам Птушко. Актер долго бродил по студии в образе ветхого дедушки, Птушко и думать о нем уже забыл, а когда “Финн” вошел в павильон, то Птушко (а ему в то время было уже 73 года ) вскочил со своего кресла и уступил Ясуловичу место.

Надежда Николаевна Кошеверова (1902–1989) Великая Раневская, сыгравшая в “Золушке” Мачеху, так и не простила Кошеверовой, вырезавшей из фильма лучший ее эпизод. В этой сцене хрустальный башмачок приходился по ноге дочери Мачехи. Раневская громко командовала капралу: “За мной!” И тут же запевала: “Эх ты, ворон, эх ты, ворон, пташечка! Канареечка жалобно поет!” — и маршировала во дворец. Кошеверова решила, что это лишнее. А Фаина Георгиевна Раневская неистовствовала: “Можно подумать, что мне приходилось в кино часто петь!”

Александр Артурович Роу (1906–1973) На съемках своего дебюта — “По щучьему велению” Роу “упустил натуру”: еще не успели отснять все зимние эпизоды, а уже растаял снег. Тогда не было современных огнетушителей и других эквивалентов снежной массы, но находчивый Роу выпутался. Он придумал новый “заказ” Емели: “Обернись, зима лютая, летом красным!” Родился роскошный кинотрюк — переход из зимы в лето на глазах изумленного зрителя.

ПОРОСЕНОК В БЕНЗИНЕ

Сказка была лекарством от страха и голода. Голода фантазии – в том числе. Но и буквального.
Виртуальная снедь щедро валилась там с экрана в качестве роскошного реквизита. Причем валилась чаще в самые голодные времена. И ведь не все было бутафорией.
В “Морозко”, в сцене честного пирка, на столе обретался жареный поросенок с маслинами вместо глаз. Съемки шли в 63-м, в годы хрущевских “хлебных” бунтов, меж тем поросенок был в натуре (видно, поджимали сроки, а бутафоры не успели и купили в буфете), и рачительная заведующая реквизитом на всякий случай полила дитя свиньи бензином, чтоб никто из киногруппы не соблазнился.
А в эпизоде, где Марфушенька-душенька (супердебют Инны Чуриковой) ждет Морозко под елью и должна смачно грызть яблоко, та же зав. реквизитом положила ей вместо яблока луковицу. “Я это выяснила только на съемках, – вспоминает Чурикова. – И пришлось есть лук”.
Что уж говорить о гигантских казанах плова в “Кащее Бессмертном”, снятом в душанбинской эвакуации, или балах “Золушки” – в послевоенном Ленинграде…
Но все эти сказки были куда как честнее сказок типа “Светлого пути” и “Кубанских казаков”. То, что делали Кошеверова, Птушко, Роу, а чуть позже Казанский, Рыцарев, Нечаев, – так и называлось: “Фильм-сказка”.
Не хочется обижать других российских киносказочников.
Ни покойных, ни ныне здравствующих. Однако почти все они “изменяли” сказке с другими жанрами.
Случалось и наоборот: в сказочные владения совершали редкие набеги режиссеры-варяги. Иногда успешно, но чаще – используя “семейный просмотр” для сугубо “взрослых” нужд: сказка – та же фига в кармане.
Роу и Птушко оставались честными и единовластными королями своих царств-государств. Правда, третья королева – Кошеверова – была более ветреной (женщина…), но другие ее фильмы (иногда по-своему неплохие – про цирк) намного уступают ее же старым-старым сказкам.
Поэтому рассказ – только об этих трех мастерах. Создавших, кстати, очень разные миры. В каких-то точках своей “географии” миры эти граничили. Случались и выползки на позиции соратников-соперников. Но стиль – не спутать. Ибо за ним – человек.

300 ФАЛЬШИВЫХ ПОПУГАЕВ ОБЫКНОВЕННОГО ГЕНИЯ

Александра Лукича Птушко всегда тянуло на балетно-оперную лирику и романтический пафос. Отсюда – “Каменный цветок”, “Садко”, “Илья Муромец”, “Алые паруса”, “Царь Салтан” и в финале – “Руслан и Людмила”. Между Пушкиным возник “Вий”. Правда, Птушко только написал сценарий и руководил комбинированными съемками, но по пафосу и трюкам – его фильм. Кстати, довелось столкнуться с мнением, что мировой жанр кинофэнтези очень во многом обязан именно Птушко.
Птушко был технарем. В хорошем и плохом смысле этого слова. Он больше доверял не актерам, а технике. Поработав корреспондентом, актером и бутафором, уже в конце 20-х занялся кукольной анимацией, в 32-м снял первый звуковой мультфильм, а в 35-м снарядил полторы тысячи кукол на нужды политправильного “Нового Гулливера”, да и потом с большим удовольствием, чем людей, снимавший всяких монстров, карликов и кукол. Постоянными участниками труппы Птушко были лишь героический Сергей Столяров и комический Сергей Мартинсон, сыгравший у него, начиная с Дуремара, всех злодеев – как Милляр у Роу.
Зато какие трюки…
Зато и – оперный пафос. И добро бы только оперный. “Новый Гулливер” – технически гениальная по исполнению, зловещая политагитка. То же и “Золотой ключик” 1939-го, напрочь переписанный Толстым до шизофренически-лизоблюдского финала с прибытием за куклами Летучего Корабля с Советским Полярником…
Зато какие куклы…
Птушко работал на изумление. Причем с юности. Еще в Луганске, откуда он родом, влюбился в красивую девушку, пригласил на свидание. Та повелела: “Приду, если подаришь мне попугая в золотой клетке с гроздьями винограда”.
Сашко Птушко извлек из материнского корсета несколько стержней и соорудил из них золотую клетку. Поймал голубя, приделал хохолок и хвост, раскрасив несчастную птицу под попугая. Нанизал на веточки сливы – получился виноград. Для одной из сцен в “Руслане и Людмиле” нужны были 300 попугаев. “Мосфильм” потратился лишь на несколько десятков. Остальных – по любовной придумке Птушко – изображали голуби, разукрашенные бутафорами.
С такими руками и смекалкой не пропасть.
Народный артист СССР и не пропал (Роу дослужился только до народного РСФСР): в юности Птушко зарабатывал на жизнь вышиванием знамен. В эвакуации, где прокормить семью одним лишь руководством комбинированными съемками было невозможно, занялся пошивом “фирменной” обуви. К крашеным замшевым ремешкам на деревянной подошве цеплял лейблы: Eldorado&K°. Башмачки пользовались успехом. А в брошках из перламутра “от Птушко” ходила вся женская киноэлита в тыловой Алма-Ате.
На похвалы своему гениальному изобретательству Птушко однажды ответил: “Ну я же обыкновенный гений”.
Герой другой сказки сказал скромнее: “Я не волшебник – я только учусь”. Фраза Пажа из “Золушки” Шварца и Кошеверовой стала, как и многие другие, афоризмом. А “Золушка” стала тогда символом подлинного освобождения.

ПРОБУЖДЕНИЕ ХРУЩЕВА В ЧЕРТОГАХ КУРОСАВОЧКИ

Птушко и Роу начали в непростые для сказки времена. Гонение на жанр шло с 20-х вплоть до конца 30-х. Да и после “Щучьего веления” Роу вельможно указали, что перевод устного народного творчества в киноряд слишком легковесен. Поэтому его “Василиса” и “Кащей” были уже изрядно патетичны.
Но даже после триумфа роувского “Кащея” в 1945-м (премьера состоялась 9 мая) режиссеру запретили снимать щварцевского “Царя Водокрута” (будущая “Марья-искусница” 1959-го). И – вообще снимать что-либо, кроме документального кино: безродный космополит… Но и украинца Птушко – даже после каннского триумфа “Каменного цветка” и Госпремии 1947-го – тоже держали на коротком поводке.
На экран после войны прорвалась только “Золушка” Кошеверовой.
Как она прорвалась (с ехидными фразочками Шварца про “связи” и прочими афоризмами) – загадка. Еще загадка – как Кошеверова уломала руководство снять в заглавной роли девочки 38-летнюю Янину Жеймо, эту несостоявшуюся русскую Джульетту Мазину с трагической судьбой. И вообще – просто сказка: как сняли этот фильм с пышным реквизитом, костюмами в послевоенном Ленинграде, где почти не осталось мебели и просто тряпок, сожженных в блокаду… Хрустальные башмачки и платье, по свидетельствам, соткались буквально из воздуха.
Фильм пропустили, но Кошеверову от сказок отлучили на 15 лет. До ближайшей оттепели. Уж ей-то, потомственной петербурженке, отец которой владел домом в столице, знавшей пять языков и не раз до революции ездившей за границу, было чем рисковать во все советские времена. Но Кошеверова была женщиной удивительно смелой.
Казалось бы, в оттепельные годы со сказкой стало попроще. “Голого короля” Шварца, запрещенного в театре еще в 40-х, переписал для Кошеверовой под названием “Каин XVIII” в 1960-м Эрдман: Шварца уже не было. Но и этот сценарий переделывали по сто раз – боялись цензуры. Однако как ни перестраховывались, беда ударила оттуда, откуда никто не ждал. На премьерный просмотр случайно попал Хрущев. Всю злость Шварца-Эрдмана про королей и их министров генсек пропустил-проспал, покуда не дошло до эпизода, где молодые парни – те самые “ткачи” – переодеваются в женские платья, чтобы попасть в покои принцессы.
Никита Сергеич вдруг проснулся и обнаружил актуальную неполиткорректность: “Что?! Педерасы? Фурцева, б..., педерасов поддерживает? Всех уволить!”
Екатерина Фурцева рыдала: ее, министра изящных искусств СССР, обозвали б... . Кошеверову и всю группу “Каина” уволили. Фильм запретили как “пропаганду педерасов” и не показывали вплоть до 1990-х, причем долгое время все думали, что запрещен он был “по делу”… Пожалуй, такую историю не смог бы придумать и самый смелый сатирик.
Кошеверова вернулась к сказке опять не в самые лучшие времена: близился 1968-й. Но именно тогда ей удалось открыть никому не известных Марину Неелову и Олега Даля, который звал свою “первооткрывательницу” Куросавочкой и позже не стеснялся – при его-то популярности – сниматься в ее сказках.
Объясняется это во многом просто: Н.Н.Кошеверова безумно любила театр, где не состоялась. И потому ее сказки – в отличие от эпически-фэнтезийного эпоса Птушко – дышат милой костюмерной и гримерной.
Хотя по гриму маг и колдун Роу ее явно перещеголял.

ХИЧКОК ПО-РУССКИ

Роу успел снять до пражских танков самую злую свою сказку – по сценарию Эрдмана и Вольпина – “Огонь, вода и медные трубы”. Лирическая линия – как всегда, никакая, зато сатирический запал… Фильм пустили третьим экраном, формально, впрочем, не запрещая. Зато сколько успели Роу до этого запретить…
В 1916-м ирландский инженер Артур Роу был вынужден оставить Россию: война. 10-летнему Саше Артуровичу, родившемуся в Троице-Сергиевом Посаде, пришлось самому наладить собственное дело: торговлю спичками и гребешками. Снабжали сергиевские кустари.
Спустя 20 с лишним лет, уже режиссер “Союздетфильма”, после удачного дебюта со “Щучьим велением”, Александр Роу опять дал работу землякам-умельцам. Сработанный в Загорске макет Змея Горыныча для “Василисы Прекрасной”, который двигали изнутри 20 человек, оказался троянски-данайским даром: на съемках лошадь оказалась боязливее Ивана-освободителя и шарахалась от Змея.
Другая лошадь бросилась прочь от Кащея-Милляра на съемках “Бессмертного” в эвакуации (первая и последняя попытка десанта Роу на территорию эпического Птушко). Милляр заболел в Душанбе малярией и весил к моменту съемок “45 кг с ботинками”. Когда актера загримировали, напялили доспехи с крыльями, даже непарнокопытное впало в патриотический ступор и не подпустило злодея.
По сути, Роу был первым в СССР автором фильмов ужасов. До сих пор вспоминаю с дрожью, как является ведьма из “Похождений Кота в сапогах”, превращаясь из вороны во все того же Милляра, а потом – в красавицу-вамп Лидию Вертинскую. Или как Солдат идет по заколдованному лесу в “Искуснице” и натыкается на капкан Водокрута.... Или – ну это просто кошмар – как Иван в “Морозко” оборачивается медведем…
Слова “саспенс” и “Хичкок” появятся в российском обиходе лишь спустя лет 20 после смерти Роу и Птушко, первыми добившихся в самой бесстрашной стране эффекта “коммерческого ужаса”. И цензура не очень-то мешала: детское же кино.
Но со страшилками Роу все непросто.
Потомок кельтов, он объездил весь мир со своими сказками, но особо любил Африку: посетил 22 африканские страны. И отовсюду привозил маски идолов. А эти маски для жителей смуглого континента – не шуточки.
Наверное, предки Александра Артуровича были потомственными друидами. По крайней мере Роу знал какой-то секрет, которым больше никто не владел, по части кошмарных волшебств, когда люди безропотно превращаются в зверей, а бесчисленные звери поражают актерским мастерством.
Но то – дрессура, где нужна ласка и забота, а вот с актерами Роу работал жестко.
И Кошеверова, и Птушко, и Роу обучались актерскому мастерству и прекрасно знали, сколь зависима эта профессия. Может, потому и стали режиссерами.
Но Роу руководил в те же 20-е “Синей блузой” и чуть ли не первым в мире повелел творить чудеса в киносказке живым людям. Только – своим. Испытанным.
Анатолий Кубацкий, сыгравший у него с 50-х до 70-х трех царей-королей и еще пару-тройку смешных злодеев и доживший до 2001 года (уход гвардии Роу остался незамечен), вспоминал: «Роу придерживался метода антрепризы. У него был костяк исполнителей. И не важно, подходила роль актеру или нет… В “Королевстве кривых зеркал” был персонаж Нушрок – Коршун. И Роу предлагает снимать в этой роли Александра Хвылю – полного, крупного мужчину. Какой же он Коршун, хищник? Потом уже разыскали Андрея Файта…»
Роу никогда не подсказывал артисту, как и что играть. Команду набирал сам и работал только с профессионалами. Очень, кстати, западный подход.
Причем не щадил ни мастеров, ни дебютантов. “Василиса Прекрасная” снималась летом в очень жарком павильоне, и Милляру (Бабе Яге) пришлось 25 дублей подряд скатываться по желобу из печки. Случился ожог “пятой точки”.
Чурикова грызла луковицу в лесочке на Кольском полуострове, где мороз был за 30.
А в летней сцене из “Морозко” 15-летняя Наташа Седых должна была нырять в грязный пруд с пиявками под Звенигородом – спасать сестрицу Марфушку: «Я боялась. Команда: “Мотор!”, бегу с пригорочка, а у самой воды останавливаюсь. И так три раза. На четвертый Роу заорал на меня таким диким голосом, что я и плюхнулась».
Кстати, говоря об актерских открытиях, стоит сказать, что с ролями заведомо “голубых” героинь и героев ни у Птушко, ни у Роу ничего не выходило. Из молодежи автор “Морозко” открыл лишь Инну Чурикову и, пожалуй, сказочно-невинную с небесно-ангельским голоском Наталью Седых, которая вскоре ушла из кино в балет… Кстати, там-то, в Кремлевском Дворце, именно во время балета, вашего автора в нежном возрасте пяти лет и решили представить за кулисами возлюбленной сердца его “Настеньке”. После “Морозко” в Седых (а она там снималась в 15 лет) влюбилась половина мужского населения страны. Девочку завалили письмами, но она отвечала только на послания из зоны, потому что “очень боялась: вдруг не отвечу и меня зарежут”. В свою очередь, увидев живую Седых, перепугался до смерти автор этих строк и забился в какой-то темный закоулок, где меня еле нашли…
Зато в 1992-м именно Н.Седых пригласили в Америку на презентацию “Морозко”.

ПАТРИОТИЗМ КАК ОН ЕСТЬ. НапроРОУченный СПИЛБЕРГ

Голливудскую легенду, национальную киногордость постдепрессивных США – “Волшебника страны Оз” (1938) – впервые прокрутили в качестве гуманитарной помощи – типа культурных “ножек Буша”. В течение всего одного дня в Центральном детском кинотеатре на Бахрушина, году в 1988-м. Чудом доставшим билеты лишь на самый утренний сеанс и только в 1-й ряд, нам с женой (хотелось же приобщиться к легенде) пришлось полулечь на сиденья, чтобы детям сзади было хоть что-то видно. Лучше бы ни мы, ни дети ничего и не видели. Снятые чуть раньше “Оза”, черно-белые, дебютные для Птушко и Роу “Новый Гулливер” и “По щучьему велению” превосходят культовый зарубеж по всем статьям. Кроме цвета. Хотя, как высказалась недавно 6-летняя девочка по просмотре “Василисы Прекрасной”: “Я и не заметила, что он черно-белый”.
Американцы – тоже.
Отец “Крестного отца” Ф.Ф.Коппола еще в голливудскую бытность младшим ассистентом в начале 60-х “разминался”, перемонтируя Птушко для американского проката. По признанию мэтра, он почти всему научился у русских сказок.
А Спилберг, сравнительно недавно увидав “Илью Муромца”, покаялся: «Господи! Я – “мальчик” по сравнению с Птушко. Если он еще тогда, в 56-м, творил такие чудеса – без техники, без компьютеров...» Ну, тут творец “Челюстей” и “Инопланетянина” немного лукавил: он видел эти фильмы одновременно с Копполой, в пору своей киноюности – тоже где-то до 68-го. То есть до начала холодной войны.
Парадокс в другом: наши сказки, снятые 30–40 лет назад, были перезакуплены в США уже в 90-х. Оптом. Причем не по политическим, а по коммерческим причинам. Для “Морозко” устроили роскошную презентацию в одном из лучших залов Нью-Йорка.
Впрочем, будем справедливы: награда “нашла героя” сразу. “Морозко” получил “Золотого льва св. Марка” в Венеции еще в 65-м. А “Каменный цветок” Птушко – приз за цвет в Каннах аж в 46-м, его же “Садко” – “Серебряного льва”, а “Илья Муромец” – кучу призов за спецэффекты, столь поразившие Спилберга.
Но дело не столько в признании мировой киноэлиты. И даже не в том, что наши мастера – особенно мастер – золотые руки Птушко – опередили компьютерных чудотворцев лет на 50 (если начать отсчет с его “Нового Гулливера” 1935 г.). Важнее другое – то, чем эти “малопрокатные” фильмы были для четырех поколений одной шестой части суши. Остаются и, дай Бог, останутся для пятого-шестого-седьмого. Несмотря на всех властелинов проката, гарри поттеров и прочих горлумов.
Лекарством от страха и вранья.
Но тихая агония жанра началась давно. Можно сказать и резче: агония всего жанрового кино СССР – комедии, мюзикла...
Нет, были, конечно, неплохие фильмы, но, очевидно, воздух несвободы сказке особо противопоказан.
А когда спустя эпоху снова открыли доступ кислорода, выяснилось, что снимать-то и некому. Да и не на что: сказка – удовольствие дорогое. Может быть, те, кто рос на фильмах Роу и его сподвижников, и доживут до возрождения жанра в Отечестве, но пока что верится в это с трудом.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"