ТЕОРЕМА СОЦИУМА
Кручусь, устраиваюсь, стараюсь выжить
Ни у кого нет уверенности, что
заработанное сегодня не будет потеряно завтра:
общество не может себя защитить. Его интересы
вообще не представлены в политике и в отношениях
с властью. Таково мнение известного социолога
Бориса ДУБИНА, высказанное в беседе с нашим
корреспондентом.
Нас долгое время приучали в школе и вузе
к тому, что общество состоит из классов и т.д., но
не было в России никаких самостоятельных
классов, которые бы боролись за свои права,
отстаивали их, чтобы добиться в конце концов
отношений согласования. Вот вы – хозяева, мы –
наемные рабочие, извольте же соблюдать такие и
такие правила, а иначе…
– Значит, не было ситуации общественного
договора?
– Да и всего движения, которое в конце
концов венчается таким договором. Западные
общества выработали такие формы
сосуществования, когда права заявлены, есть
представительство интересов, есть возможность в
конечном счете влиять на распределение сил и
ресурсов в обществе, направление развития – хотя
бы в какой-то мере. У нас этого нет. Не тот состав
социальной материи. Распалось “мы”.
– То “мы”, которое было при советской
власти? Получается, тоталитарный режим более
приспособлен к тому, чтобы порождать
общественные движения, чем нынешний?
– Нет, я бы не сказал, что при советской
власти мы были ближе к гражданскому обществу, чем
сейчас.
– Но движения-то были. А теперь нет.
– Это побочный продукт советского режима и
в значительной степени продукт его распада.
Никаких самостоятельных источников для
существования независимых общественных слоев,
групп со своими лидерами, своей, независимой от
власти, элитой – ни экономических, ни культурных,
ни пространственных – в этом режиме не было.
Тотальная власть претендует на источники
существования всех групп общества, стремится к
полному контролю над ними. Никаких элит тогда не
было, была одна номенклатура. То есть люди,
которые возглавляют и составляют аппарат
основных ведомств, прежде всего силовых и тех,
которые к ним примыкают, от них зависят, а
полностью от них независимых и к ним не
примыкающих в тоталитарном обществе нет.
Но потом сложились группы людей, создающих науку
и технику, обслуживавших институты культуры,
поскольку в них появилась необходимость.
Пришлось дать им немножко больше свободы. А
дальше система начала распадаться. То, что вы
принимаете за рождение протоэлит, как бы лидеров
зарождающихся движений, и есть симптом распада. С
этой точки зрения у нее, этой протоэлиты, не было
будущего. Разве что ее движение подхватили бы и
продлили в новых условиях другие группы по
другим причинам и поводам – но этого не
случилось.
2003 год: нет движений, нет партий, нет независимых
кандидатов. Даже в культуре: нет школ, нет течений
– одни лишь тусовки. Тусовка противопоставляет
себя только не-тусовке, у нее нет своей аудитории
вне ее собственных рамок, она ни с кем не ведет
никакого диалога. И такая же ситуация в
политической сфере.
– Ну да, вот сейчас крупных предпринимателей
власть ломает через колено – и, кроме СМИ и
нескольких депутатов, никого это вроде бы не
касается… А ведь они рабочим не только приличные
деньги платят, и в отличие от государства всегда
вовремя, так еще и всю «социалку» на себя взяли...
– У нас сильно не любят богатых. И еще: чтобы
сознательно вступить в спор с государством, мало
получать зарплату в конце каждого месяца – надо
увидеть связь между тем, как ты работаешь, как у
тебя что-то получается, с зарплатой, увидеть
перспективы для своих детей. Все-таки речь идет о
людях с большим опытом социального поражения:
могут не дать, могут отнять. И этот страх сидит в
глубине. Это уже не страх, что в лагеря посадят, но
это страх, что ты не полноправно владеешь тем, чем
ты владеешь.
В принципе наши соотечественники – социальный
материал, мало приспособленный для социального
строительства, оформления каких-то движений. Я
кручусь, устраиваюсь, пытаюсь выжить,
адаптироваться. Адаптивный материал. Советская
власть, планомерно уничтожая элиту, делала
основным человека адаптивного.
А власть, как и прежде, следит: смотри-ка!
Образовалась область, где может возникнуть
что-то самостоятельно. Надо немедленно наложить
на нее лапу. Или «прикрыть», как раньше, или – вот
тут некоторая новость в отношениях ее с
обществом – «продать» ему же. Можно от имени
государства. Можно от имени себя. Можно от имени
нескольких людей, которые сплотились в какую-то
протономенклатурную цепочку.
– Что вы имеете в виду?
– Вся система образования сегодня
пронизана коммерческими отношениями. За что люди
платят? Не за сверхзнания, не за особое качество
образования – просто за доступ к нему. То же
самое с отсрочкой от службы. То же самое с
медициной. То же самое с милицией, ГИБДД, которые
все больше и больше заставляют нас выкупать
островки нашей относительной свободы за ту цену,
которую они нам назначат. Между тем как бы и не
владея этой территорией.
Поскольку у нас нет самостоятельных связей, у нас
нет самостоятельного статуса – что нам делать?
Атомизированно, не соединяясь, не сплачиваясь в
защите своих требований, каждый решает эту
проблему для себя и своей семьи, платит эти самые
деньги, которых у него как бы и нет, то есть
раздобывая, беря в долг, ссуду и так далее, и так
далее…
– Точно так же, по исследованиям, ведут себя
и рабочие на заводах: я с мастером договорюсь, а
остальные как хотят, тоже пускай
договариваются...
– Конечно. Я сумею устроить своих
папу–маму–любимую сестру в больницу, когда это
надо, найду знакомства, найду для этого деньги –
мне не нужна реформа медицинской системы. Я не
хочу ее ждать, у меня одна жизнь…
Вот что значит – нет элиты. Нет оснований для
моральных суждений. Нет оснований для морального
счета. Нет оснований для того, чтобы выдвигать
новые нормы и образцы поведения – или
восстанавливать какие-то старые, которые вполне
работают и нет никаких причин, чтобы их
выплескивать вместе с водой.
– Тогда получается своего рода
заколдованный круг. Элита может появиться в
обществе, нет гражданского общества – нет и
элиты.
– Да это, собственно, разное обозначение
одного и того же. Если есть элиты – есть
самостоятельные группы, есть публичное поле,
есть соревнование…
Пока все идеи, которые заставляют людей
сплачиваться, – негативные. Это: не дать, чтобы
тебя затоптали. Сопротивляться самим
придуманному образу врага. Основы для позитивной
консолидации я пока не вижу.
– А может она появиться вообще не в
отношениях с властью? Я имею в виду простую вещь:
матери детей-инвалидов, не сдавшие своих детей в
интернат, объединяются…
– Ну, пока они не объединяются.
– Почему?
– В принципе, конечно, есть самые разные принципы
объединения. В Америке и прочих развитых странах,
например, есть объединение больных диабетом или
другими характерными болезнями, требующими,
например, пересадки органов, – они работают как
структуры взаимовыручки, дополнительной
страховки. Но это в странах, где общество воюет с
властью веками, отвоевывая свое общественное
пространство, где оно, общество, будет решать и в
некоторых случаях привлекать власть для решения
своих проблем, тем самым давая власти опору в
обществе.
Но посмотрите по нашим данным: 0,6%, 1,5% так или
иначе вовлечены в работу всякого рода
добровольных объединений. Никто не хочет. Не
видят в них ни силы, ни власти, боятся, что
обманут, начнут деньги брать.
Сама способность к ассоциации, к объединению с
себе подобными, а тем более к взаимодействию с
другими – она очень сильно поражена. Все-таки
школа позитивной социальности почти не пройдена.
Может быть, мы только в начале; может, наши дети,
которые растут в другом мире…
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|