ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ
ЗНАК ПОВОРОТА

Флуоресцирующий кролик

А если люди не желают жить в реальности?

– Анатолий Васильевич, чем вы сейчас живете? Что тревожит вас в духовном плане?
– Продолжаю существовать как писатель, в автономном плавании, свожу, хоть и с трудом, концы с концами, то есть живу в свое удовольствие – в кавычках. Все это следствие судьбы, которой я доверился тридцать лет назад. Это судьба решает, где и чем мне быть, как жить, работать.
Скажу о состоянии современного книжного рынка. Заходя в книжный магазин, я постоянно испытываю чувство дискомфорта, потому что вижу: один из важных принципов книжного существования литературы нарушен. Принцип твердой обложки. Сегодня в твердой обложке предлагается не серьезная книга для медленного вдумчивого чтения, а литературный поп-корн, “мягкое” чтиво. Эта подмена, сознательно произведенная издателями, сбивает с толку читателя. По правде сказать, меня вообще удивляет существование развлекательной, расслабляющей литературы. Мне кажется, что литература почесываний постепенно исчезнет, потому что соревноваться с Голливудом не сможет.
Итак, в книжном магазине я вижу продажно-фиктивное, абсолютно перевернутое отражение литературного процесса, развалы позолоченной жвачки.
Эта фиктивная твердая обложка престижа перенесена и на экраны телевизоров. Литературная “джинса” активно выступает с экрана от имени наиболее продвинутой части русской литературы. Выступает в самое дорогое эфирное время. Но вся толчея рейтинговых продаж – это только лишь политика издателей, которые навязывают читателям-кошелькам именно такое чтение под видом эстетически значимых проектов.

– И как это сказывается на вашем самочувствии?
– Мы окружены целой системой фикций, которым я еще способен противостоять, потому что существую как автономная подводная лодка. А если всплываю и выставляю перископ, то подвергаюсь ракетному обстрелу.
Недавно ехал в метро, и рядом со мной села девочка лет четырнадцати-пятнадцати, которая смотрела журнал “Семь дней”, разворот, посвященный вилле Николь Кидман. Я невольно следил, как завороженно она пожирала глазами глянцевый рай. Она приедет домой, и этот свой дом, и свою судьбу, и судьбу своей матери, и планиду своего рода будет... не то что презирать, нет, но считать “неудачным проектом”. Она еще так юна и наивна, и, может быть, она подумает, что вилла Николь Кидман на берегу океана может стать содержанием ее будущей жизни, критерием собственной судьбы? Как справиться с этим навязываемым всем нам существованием? Ценности очень узкой группы людей, например голливудских звезд, крохотной совершенно, но могучей кучки, подаются как ценностные ориентиры для всего остального миллиардного мира. Это так же странно, как если бы, например, в качестве ценностных векторов для планеты предлагалась жизнь папского двора в Ватикане. Тоже ведь очень узкая группа людей.
Фактически этот миллиард девочек в подземках метро брошены на произвол искуса, и первыми жертвами навязанных обществу ценностей становятся наши близкие, наш родной дом, наши отцы и матери, которые прожили свою жизнь заведомо не так, как Николь Кидман и Том Круз.
Экран телевизора стал желанным поставщиком фикций и давно не желает быть поставщиком информации, а тем более осмысливать ее в рамках истины.
Встает вопрос: а если люди решительно не желают жить в реальности?

– Если он так решительно встал перед вами, то вы готовы на него ответить, не так ли?
– Самое серьезное, по-моему, интеллектуальное событие последних лет – это создания генного инженера Эдуарда Каца из Бразилии. Он сотворил несколько странных, невероятных артхимер. Например, крольчиха Альба, флуоресцирующий зеленый кролик. Она была показана на нескольких выставках в Европе. Живой кролик-альбинос, которому на генетическом уровне был встроен фрагмент нуклеотидной последовательности ДНК морской медузы. Этот трюк придал кролику зеленую окраску и способность светиться в темноте. Это считается произведением искусства, артхимерой. Или такое совершенно парадоксальное создание, как лягушка с крыльями бабочки, и все это выращено из клеток свиньи. Это же не виртуальная реальность, а живое существо, пока еще составное.
Но если посмотреть на перспективы, то получится, что в ближайшие столетия мы сможем создавать все, да, буквально все, если сможем оперировать молекулами, генами, комбинировать их, выращивая живые существа. Тогда беспроблемно будет выращиваться и хлеб для миллиардов людей. Но эти миллиарды разом станут не нужны. Ценность работы стремительно возрастет, а миллиарды будут обречены ничего не делать. То, что они хотели, они получили, останется войти в виртуальную реальность. Девочка с журналом войдет в жизнь Николь Кидман. Войдет с помощью чипа на виллу и будет жить там – виртуально.
Если люди этого хотят, это желание будет осуществлено.
Однажды миллиард спящих не захотят проснуться, а утонут в трехмерном глянце чужой судьбы. Что ж, обеспечить сон миллиарда станет делом сотни бессонных жрецов.
И я вижу, что литература является одним из способов создания этой страшной реальности, потому что мир, который я создаю как произведение искусства, тоже обладает точкой входа и выхода, а на выходе я хотел бы видеть читателя иным. Я хочу, чтобы он прошел через мою писательскую призму метафор. То есть я тоже из клеток своего тела, из флюидов своей фантазии и кожи сюжета хочу некое новое существо, с крыльями бабочки – или крыльями ангела, чтобы окультуренное существо немножко взлетело к небу. Значит, я тоже причастен к производству той странной фиктивной жизни, которую требует девочка с журналом. Я вижу здесь какую-то тупиковую ситуацию.
Повторяю, если люди требуют, то и получат. В ближайшее самое время, двести-триста лет.
Но тогда человек невероятно изменится. Не нужна будет семья. Она и сегодня все меньше нужна. Не нужен будет труд.
А если мы сможем погрузить руку в само божественное творчество, в купель творящего ничто, то что мы оттуда сможем извлечь? Почему бы, например, не извлечь прошлое? Вызовем из праха фигуру Цезаря, виртуальную, но строго идентичную реальности, вызовем за Цезарем миллионы фигур. И тогда возможность Страшного суда станет существовать реально. Нам явится не Божественный суд, а перманентный, страшный суд близких над умершими близкими, читателей над писателем, фанатов над кумирами, как гигантское развлечение, цирк Колизей во всемирных масштабах.

– Вернемся все же от страшных перспектив в насущную современность. Какие, собственно, практические выводы делаете вы из этих размышлений?
– Возвращаясь в нашу реальность, которая, слава богу, пока еще есть, вернусь и к тому, с чего начал. Литературный радикализм себя исчерпал. Никакого дальнейшего движения здесь невозможно. Передвижения в масштабах миллиметра скучны.
Пространства для шока, для “пощечины общественному вкусу” уже практически
не осталось. Немецкий врач выставляет коллекцию разрезанных на миллиметровые пластины человеческих тел. Куда дальше? Мы уже притиснуты к самой стене. Для развития радикального искусства вокруг нас нет того пространства, которое в начале XX века окружало «Черный квадрат» Малевича.
Сейчас я пишу один текст о Леонардо да Винчи. Так вот, художник много лет возил с собой “Джоконду”. Иногда подходил к портрету, трогал кистью, наносил какую-то точку микроскопическую, через два-три месяца снова добавлял штрих... И так, оказывается, он возил с собой по жизни несколько картин: кроме «Моны Лизы» «Мадонну в гроте», «Иоанна Крестителя». Леонардо увеличивал силу этих картин своими касаниями. Это симбиотическое сосуществование художника и картины в ритме выращивания красоты – воплощенный идеал.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"