ШКОЛА ДЛЯ УЧИТЕЛЯ

Возрождение рассказа «Роза Парацельса»,

или Урок из французской мастерской

Конец четверти. Оценки выставлены. Педсовет. Опять будем обсуждать успеваемость-посещаемость, результаты, проценты. Какая скучища. И что больше всего удручает, все повторяется из года в год. Закрадывается крамольная мысль: ведь это не бухгалтерский отчет в конторе, а педагогический совет, то есть общаться мы должны по поводу педагогики. И вспоминается семинар по технологии французских мастерских, на который я попала почти случайно, приехав в Санкт-Петербургский университет педагогического мастерства. Этот семинар, по-моему, мог бы с успехом заменить любой традиционный педсовет.

Рассказывая о семинаре заслуженного учителя России Инны Алексеевны Мухиной, я не претендую на подробное описание технологии «Французской группы нового образования» (к ней мы вернемся в следующих номерах), ибо подробной теоретической части не было, ведущая лишь изредка кратко комментировала некоторые этапы занятия. Перед вами впечатления и попутные размышления человека, впервые побывавшего на французской мастерской – одним словом, не академический, а очень личный конспект семинара.
Было нас человек пятнадцать, собравшихся в обычной учебной аудитории: парты, доска. Перед каждым чистый листок, чтобы «собирать слова» – не очень пока понятно объяснила Инна Алексеевна. Не словосочетания, а именно слова, потому что слово – это скрытая мысль (по Выготскому), и если мы что-то прибавляем к слову, мысль ограничивается.
Сначала ведущая очень коротко рассказала о том, что в педагогической мастерской (у французов – ателье) главный не мастер, а пришедшие к нему ученики. Он не учит, не передает свой опыт или знания, истинный мастер стремится к тому, чтобы каждый пришедший к нему сам сделал для себя открытие.
Я так поняла, что ни к какому заранее определенному выводу или знанию он учеников не подводит и никакого конечного результата не планирует. Создал условия для творчества и рефлексии – а результат у каждого ученика будет свой. И очень мне это понравилось. Потому что сейчас стало модно говорить о том, что дети, мол, сами должны добывать знания. И растут как грибы методики для (будто бы) самостоятельного продуцирования нового понятия, будь то биссектриса или причастный оборот. Все бы ничего, но весь класс должен непременно за сорок пять минут «открыть» то, что по плану положено. Смотришь со стороны – и учеников жалко, и учителя. Уж лучше рассказал бы им по старинке, без затей. Открытия-то по плану не делаются. Созреть должен каждый для своего открытия.
На пустом месте открытия не делаются и, наверное, поэтому сначала всем присутствующим было предложено обратиться к собственному опыту: вспомнить, когда в жизни каждого состоялся час ученичества – не важно, был ли ты учеником или учителем и в каком возрасте это произошло. Или, может быть, не состоялся, хотя вы к этому очень стремились. А вспомнив, объединиться в пары, рассказать друг другу и вместе обсудить, что нужно для того, чтобы час ученичества состоялся, а что этому препятствует.
Задача для учителя, прямо скажем, нелегкая. Кажется, что было в работе по крайней мере несколько моментов, когда ученики что-то важное понимали с моей помощью (не ЗУНы, конечно). Но можно ли быть уверенной в результате, если он заключен в другом человеке? Поэтому надежней мне показалось вспомнить эпизод, когда учеником была я, причем в зрелом уже возрасте, а учителем, сам того не ведая, был мой собственный ребенок.
Рассказали мы с коллегой-учительницей друг другу свои истории, поразмышляли об условиях и включились со своими выводами в общее обсуждение. Все придуманное в парах Инна Алексеевна записывала на доску, разделив ее пополам. И вот что получилось. Что необходимо для того, чтобы ученичество состоялось: встреча со значимой для ученика личностью, у учителя должны быть высокие нравственные нормы, у ученика – готовность получить урок, готовность быть учителем (учеником), везение… Что мешает: отчуждение, авторитарность, неуважение, непонимание, – когда учитель и ученик говорят на разных языках. Говорили и о том, что, встретив авторитарного, невежественного, грубого человека, можно извлечь урок – создавать себя вопреки тому, что видишь и не принимаешь.
Конечно же, об этом списке нельзя сказать, что он «правильный». Я уверена: в каждой новой группе, занимающейся в этой мастерской, будет свой перечень. И у вас, если попробуете провести такое занятие, он тоже будет свой, совсем особенный. А сколько мыслей и воспоминаний возникнет за эти десять – пятнадцать минут.
Теперь мы были настроены размышлять о том, что происходит между учеником и учителем, появились не заимствованные, а собственные мысли, рожденные личным опытом.
Каждый получил листок с текстом рассказа Хорхе Луиса Борхеса «Роза Парацельса».

В лаборатории, расположенной в двух подвальных комнатах, Парацельс молил своего Бога, Бога вообще, Бога все равно какого, чтобы тот послал ему ученика. Смеркалось. Тусклый огонь камина отбрасывал смутные тени. Сил, чтобы подняться и зажечь железный светильник, не было. Парацельса сморила усталость, и он забыл о своей мольбе. Ночь уже стерла очертания запыленных колб и сосуда для перегонки, когда в дверь постучали. Полусонный хозяин встал, поднялся по высокой винтовой лестнице и отворил одну из створок. В дом вошел незнакомец. Он тоже был очень усталым. Парацельс указал ему на скамью; вошедший сел и стал ждать. Некоторое время они молчали.
Первым заговорил учитель.
– Мне знаком и восточный, и западный тип лица, – не без гордости сказал он. – Но твой мне неизвестен. Кто ты и чего ждешь от меня?
– Мое имя не имеет значения, – ответил вошедший. – Три дня и три ночи я был в пути, прежде чем достиг твоего дома. Я хочу быть твоим учеником. Я взял с собой все, что у меня есть.
Он снял торбу и вытряхнул ее над столом. Монеты были золотые, и их было очень много. Он сделал это правой рукой. Парацельс отошел, чтобы зажечь светильник. Вернувшись, он увидел, что в левой руке вошедшего была роза. Роза его взволновала.
Он сел поудобнее, скрестил кончики пальцев и произнес:
– Ты надеешься, что я могу создать камень, способный превращать в золото все природные элементы, и предлагаешь мне золото, но я ищу не золото, и, если тебя интересует золото, ты никогда не будешь моим учеником.
– Золото меня не интересует, – ответил вошедший. – Эти монеты – всего лишь доказательство готовности работать. Я хочу, чтобы ты обучил меня Науке. Я хочу рядом с тобой пройти путь, ведущий к Камню.
Парацельс медленно промолвил:
– Путь – это и есть Камень. Место, откуда идешь, – это и есть Камень. Если ты не понимаешь этих слов, то ты ничего пока не понимаешь. Каждый шаг является целью.
Вошедший смотрел на него с недоверием. Он отчетливо произнес:
– Значит, цель все-таки есть?
Парацельс засмеялся:
– Мои хулители, столь же многочисленные, сколь и недалекие, уверяют, что нет, и называют меня лжецом. У меня на этот счет иное мнение, однако допускаю, что я и в самом деле обольщаю себя иллюзиями. Мне известно лишь, что есть Дорога.
Наступила тишина, затем вошедший сказал:
– Я готов пройти ее вместе с тобой; если понадобится – положить на это годы. Позволь мне одолеть пустыню. Позволь мне хотя бы издали увидеть обетованную землю, если даже мне не суждено на нее ступить. Но прежде чем отправиться в путь, дай мне одно доказательство своего мастерства.
– Когда? – с тревогой произнес Парацельс.
– Немедленно, – с неожиданной решимостью ответил ученик.
Вначале они говорили на латыни, теперь по-немецки.
Юноша поднял перед собой розу.
– Говорят, что ты можешь, вооружившись своей наукой, сжечь розу и затем возродить ее из пепла. Позволь мне быть свидетелем этого чуда. Вот о чем я тебя прошу, и я отдам тебе мою жизнь без остатка.
– Ты слишком доверчив, – сказал учитель. – Я не нуждаюсь в доверчивости. Мне нужна вера.
Вошедший стоял на своем.
– Именно потому, что я недоверчив, я и хочу увидеть воочию исчезновение и возвращение розы к жизни.
Парацельс взял ее и, разговаривая, играл ею.
– Ты доверчив, – повторил он. – Ты утверждаешь, что я могу уничтожить ее?
– Каждый может ее уничтожить, – сказал ученик.
– Ты заблуждаешься. Неужели ты думаешь, что возможен возврат к небытию? Неужели ты думаешь, что Адам в Раю мог уничтожить хотя бы один цветок, хотя бы одну былинку?
– Мы не в Раю, – настойчиво повторил юноша,– здесь, под луной, все смертно.
Парацельс встал.
– А где же мы тогда? Неужели ты думаешь, что Всевышний мог создать что-то помимо Рая? Понимаешь ли ты, что Грехопадение – это неспособность осознать, что мы в Раю?
– Роза может сгореть, – упорствовал ученик.
– Однако в камине останется огонь, – сказал Парацельс.
– Стоит тебе бросить эту розу в пламя, как ты убедишься, что она исчезнет, а пепел будет настоящим.
– Я повторяю, что роза бессмертна и что только облик ее меняется. Одного моего слова хватило бы, чтобы ты ее вновь увидел.
– Одного слова? – с недоверием сказал ученик. – Сосуд для перегонки стоит без дела, а колбы покрыты слоем пыли. Как бы ты вернул ее к жизни?
Парацельс взглянул на него с сожалением.
– Сосуд для перегонки стоит без дела, – повторил он, – и колбы покрыты слоем пыли. Чем я только не пользовался на моем долгом веку; сейчас я обхожусь без них.
– Чем же ты пользуешься сейчас? – с напускным смирением спросил вошедший.
– Тем же, чем пользовался Всевышний, создавший небеса, и землю, и невидимый Рай, в котором мы обитаем и который сокрыт от нас первородным грехом. Я имею в виду Слово, познать которое помогает нам Каббала.
Ученик сказал с полным безразличием:
– Я прошу, чтобы ты продемонстрировал мне исчезновение и появление розы. К чему ты при этом прибегнешь – к сосуду для перегонки или к Слову, – для меня не имеет значения.
Парацельс задумался. Затем он сказал:
– Если бы я это сделал, ты мог бы сказать, что все увиденное – всего лишь обман зрения. Чудо не принесет тебе искомой веры. Поэтому положи розу.
Юноша смотрел на него с недоверием. Тогда учитель, повысив голос, сказал:
– А кто дал тебе право входить в дом учителя и требовать чуда? Чем ты заслужил подобную милость?
Вошедший, охваченный волнением, произнес:
– Я осознаю свое нынешнее ничтожество. Я заклинаю тебя во имя долгих лет моего будущего послушничества у тебя позволить мне лицезреть пепел, а затем розу. Я ни о чем больше не попрошу тебя. Увиденное собственными глазами и будет для меня доказательством.
Резким движением он схватил алую розу, оставленную Парацельсом на пюпитре, и швырнул ее в огонь. Цвет истаял, и осталась горсточка пепла. Некоторое время он ждал слов и чуда.
Парацельс был невозмутим. Он сказал с неожиданной прямотой:
– Все врачи и аптекари Базеля считают меня шарлатаном. Как видно, они правы. Вот пепел, который был розой и который ею больше не будет.
Юноше стало стыдно. Парацельс был лгуном или же фантазером, а он, ворвавшись к нему, требовал, чтобы тот признал бессилие всей своей колдовской науки.
Он преклонил колени и сказал:
– Я совершил проступок. Мне не хватило веры, без которой для Господа нет благочестия. Так пусть же глаза мои видят пепел. Я вернусь, когда дух мой окрепнет, стану твоим учеником, и в конце пути я увижу розу.
Он говорил с неподдельным чувством, однако это чувство было вызвано состраданием к старому учителю, столь необыкновенному и поэтому-то столь ничтожному. Как смеет он, Иоганн Гризебах, срывать своей нечестивой рукой маску, которая прикрывает пустоту?
Оставленные золотые монеты были бы милостыней. Уходя, он взял их. Парацельс проводил его до лестницы и сказал ему, что в этом доме он всегда будет желанным гостем. Оба прекрасно понимали, что встретиться им больше не придется.
На листках, что лежат перед нами, нет конца рассказа. И Инна Алексеевна просит дописать конец. Это может быть вариант автора, то есть нужно угадать, какой конец у рассказа на самом деле. Можно придумать свой вариант. Или тот, что написал бы ваш ученик.
Инна Алексеевна сразу оговаривается, что в этом задании есть некая дерзость – не каждый решится вступить в сотворчество с великим писателем. Оправдание тут одно: сам Борхес обращался к произведениям и авторским, и к народному эпосу, сказкам, мифам, становясь их интерпретатором, соавтором.
Попутно ведущая семинара еще раз напоминает о необходимости «собирать слова» – те, что запомнились, показались важными. Это должно помочь нам выполнить последнее задание. Какое? Пока неизвестно.
Труднее (а может быть, легче) всего тому, кто читал «Розу Парацельса» раньше: написать-то нужно всего ничего, один короткий абзац. Однако, зная конец, хочется написать его по-борхесовски не только по содержанию, но и по стилю. И тут только понимаешь, насколько важно в тексте каждое слово. Их порядок, интонация, строй предложения. С четырьмя фразами я промучилась столько же, сколько понадобилось коллегам, чтобы придумать и написать целую историю. (К моему изумлению, среди читавших рассказ раньше оказались люди, решившие придумать другой конец.)
Мы читаем по очереди (пока нельзя задавать никаких вопросов), знающие авторский вариант – последними. Завершает ведущая, читая «настоящее» окончание рассказа.

Парацельс остался один. Прежде чем погасить светильник и удобно расположиться в кресле, он встряхнул щепотку пепла в горсти, тихо произнеся Слово. И возникла роза.

При всем многообразии наших сочинений они явно разделились на три группы: пришедший так или иначе стал учеником старого алхимика, в некоторых вариантах через много лет, найдя свой путь; ученичество так и не состоялось: юноша обиделся, разочаровался, нашел другого мастера; и авторский вариант.
После ознакомления со всеми текстами нам нужно было разделиться на группы, объединившись с единомышленниками. Это очень хороший стимул для внимательного слушания. Каждая группа должна создать некий общий текст и обосновать свой выбор, доказать, что он возможен как окончание рассказа. Защита своего варианта строилась как ответы на вопросы других групп. Кстати, по ходу диалога Инна Алексеевна мягко напоминала, что даже в пылу спора не надо забывать благодарить того, кто ответил на твой вопрос (эта привычка будет совсем нелишней и для учителя в классе). Дискуссии разгорелись не на шутку. В поисках аргументов рассказ Борхеса рассматривали чуть ли не «под микроскопом», стараясь понять, что имел в виду автор. Но его тексты тем и хороши, что многозначны, оставляют простор для интерпретаций.
Самое удивительное, в ходе дискуссии оказалось, что, несмотря на внешнее несходство мнений, группы пришли к согласию: час ученичества так или иначе случился. Независимо от дальнейшей судьбы юноши и мастера все происшедшее в тот вечер не прошло впустую. Урок состоялся, пусть его результаты нельзя было увидеть сразу.
Такой исход разговора, без сомнения, заслуга педагога, ведущего мастерскую. Мне кажется, самое трудное – вести дискуссию таким образом, чтобы в споре стороны не укреплялись на своих непримиримых позициях, а продвигались в процессе понимания друг друга. Не знаю, может ли стать мастером каждый желающий… В этом искусстве – и бесспорный опыт ведения многих мастерских, и талант, и готовность каждое новое занятие провести иначе, чем вчера. Обсуждение ведь всегда непредсказуемо, и ведущий должен реагировать на то, что говорится здесь и сейчас. А самое главное – давать максимальный простор для мысли каждого участника.
Я люблю рассказ «Роза Парацельса», считаю самым, наверное, педагогическим из всей художественной литературы и читала столько раз, что уже сбилась со счета, казалось, знаю его почти наизусть. Но во время мастерской очень многое в нем увидела и поняла впервые. И когда спорила с чужими вариантами, и когда защищала единственно верный, на мой взгляд, конец. А еще больше – пока писала эссе. Оно и было тем самым заданием, для которого мы собирали слова.
Из всех записанных во время занятия важных и значимых слов нужно было отобрать три самых-самых. Внимательно прочитать их и выбрать одно, сделав его темой своего небольшого эссе. Вместо этого можно было написать свой вымышленный диалог с Борхесом, с Парацельсом или пришедшим к нему юношей, придумав и свои вопросы, и их ответы.
Небольшая письменная работа стала своего рода итогом для каждого, возможностью собрать и выразить все, что было понято за время, проведенное в мастерской. Необходимость записать свои мысли в виде связного текста вообще очень дисциплинирует: даже если в течение всего занятия вам казалось, что мысли так и роятся в голове – и при прочтении текста, и в ответ на чужие возражения, и при обсуждении с единомышленниками в группе, – эти маленькие педагогические открытия незаметно сотрутся из памяти, не будучи изложенными на бумаге.
Интересно, что когда написанное читаешь вслух, собственный текст воспринимается чуть иначе: лучше понимаешь, какие мысли сформулированы недостаточно отчетливо. Но критика только внутренняя: заключительное чтение проходит без обсуждения и вопросов. Зато тексты, прочитанные подряд, показывают видение проблемы всей аудиторией, несмотря на разные жанры, стили, объем, получается очень целостная «картинка» того, что мы все вместе открыли для себя сегодня.
И поскольку, по словам ведущей, полтора часа интенсивной непривычной работы разбудили не только наш ум, но и чувства, эмоции, совершенно необходимо завершить мастерскую рефлексией. Чтобы люди уходили не взбудораженными и неудовлетворенными, а имели возможность осознать, что с ними происходило.
Каждый по желанию мог высказаться, во-первых, о том, было ли ему комфортно (некомфортно) в мастерской, насколько полезно в личностном плане было происшедшее с ним; и во-вторых, есть ли преимущества у мастерской перед традиционными учебными занятиями.

Вопросы после семинара

– Учитель, использующий эту технологию, проводит подобным образом каждый урок или время от времени встраивает мастерскую в систему учебных занятий?
– Конечно, так проходит не каждый урок. Учитель чередует разные формы занятий, в том числе в курс входят и лекции. Но от традиционных лекций их будет отличать совсем другое восприятие детей. После мастерской у них появляется качественно иной информационный запрос к учителю.

– В чем еще заключается результат обучения в мастерской?
– Абсолютно все дети превосходно умеют излагать свои мысли, в том числе и письменно. Говоря традиционным языком, все тексты пишут «на пятерку».

– Что вы сами можете отметить как недостаток сегодняшней мастерской?
– Пожалуй, недостаток выбора. Каждый участник должен иметь возможность выражать свои мысли на близком и удобном ему языке. То есть в идеале желающие могли бы «высказываться» не только словесно, но и в рисунках, например…

– А что вы расцениваете сегодня как удачу?
– То, что пришли педагоги разных поколений: от совсем молодых учителей до докторов наук. Радует и то, что после продолжительной интенсивной работы на лицах были мысль и вдохновение, а не усталость. Уходя после хорошо прошедшей мастерской, человек продолжает внутреннюю работу, его мысли не обрываются вместе со звонком с урока.

– Не могли бы вы коротко сформулировать основные принципы качественного школьного образования?
– Учитель должен строить занятие так, чтобы каждый ребенок работал автономно и рефлексивно; деятельность каждого должна быть интерактивной (за счет постоянной работы в группах); и, наконец, группы должны быть не гомогенные (однородные), а гетерогенные. Осуществить эти принципы в условиях классно-урочной системы невозможно. Но так или иначе необходимо пройти путь от нашего привычного репродуктивного обучения к индивидуальной работе с ребенком. Целиком перенести зарубежный опыт в нашу школу не получается, да наверное и не нужно. Гораздо продуктивнее искать формы интеграции традиций и инноваций.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"