Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

КНИГА ИМЕН
ИМЕНА ЭТОЙ СТРАНИЦЫ - Федерико ФЕЛЛИНИ (1920 - 19993)

Владимир ШУХМИН

“Наши фантазии – вот настоящая жизнь!”

Федерико Феллини: человек, который распоряжался карнавалом

ДЖОН ЛЭНДИС (американский режиссер): «С момента окончания Второй мировой в Италии сменилось полсотни правительств, но в ней был только один Феллини. И его имя будут помнить спустя много лет после того, как напрочь забудут тех продюсеров, кто разглагольствовал о его безответственности».

531 октября 2003 года – грустный юбилей. Десять лет мир без Феллини. И уже девять с половиной – без его Джульетты.
“И перестань плакать, Джульетта!” – эта фраза стала поговоркой в Италии. Фраза великого Федерико, услышанная в прямом эфире всей планетой. Он произнес ее, чтобы утешить рыдающую в зале Джульетту Мазину. Произнес в завершение церемониальной речи, когда получил своего пятого по счету “Оскара” – “За вклад в кинематограф”. Называлось это эпохальней, но Феллини говорил, что такой приз сродни погребальному венку.
Интуиция никогда не подводила Мастера: он ушел через полгода. Ненадолго пережила его и Джульетта.
Впрочем, и при жизни Феллини хоронили не единожды.
Как иссякшего творца, пережившего свое время и свою славу.
Как авторитета автоцитат.
Клеймили как нещадного фантазера и плута, надувшего поклонников даже в автобиографии, записанной Ш. Чандлер.

Исповедь старого Пиноккио

Федерико ФЕЛЛИНИ: «Я обожаю людей, которые живут, не задумываясь о будущем, которые совершают безумства, умеют безрассудно любить и ненавидеть. Я любуюсь простым, искренним чувством и преклоняюсь перед поступками, в которых нет страха перед последствиями. Сам я так и не научился терять голову. И всегда сурово сужу себя».

Федерико ФЕЛЛИНИ: «И в жизни, и в кинорежиссуре важно сохранять чистоту помыслов. Коготок увяз – всей птичке пропасть. Важно, чтобы вы были открыты жизни… Удивителен взгляд у некоторых собак. Сколько в нем чистоты! Сколько искренности! Собака не понимает, как можно неискренне вилять хвостом… Я мог бы позавидовать подобной открытости, если бы она не влекла за собой зависимости. Вот почему я не мог бы быть актером. Зависимость – ужасное состояние для человека. Возможно, это и не самое лучшее состояние и для собаки с кошкой, но что они могут поделать?.. Меня спрашивают: “Вы любите собак?”, “Вы любите кошек?” – “Да”, – отвечаю я. От меня не ждут подробного ответа. Но, если говорить точно, я люблю некоторых собак, некоторых кошек».

“После этого вранья нос его стал до того длинный, что бедный Пиноккио уже не мог повернуть головы…”
Некоторые несоответствия между реальными событиями и их интерпретацией Феллини стали подмечать еще в 60-х, когда он прославился и стал добычей интервьюеров (слово “папарацци” – из его “Сладкой жизни”).
Так, например, рассказывая о школьных годах, ФФ любовно описывал, как его в наказание ставили коленями на сухой горох (в других вариантах/интервью – на сухую кукурузу) и т.п. Тут же находились одноклассники-правдолюбцы, гневно оповещавшие прессу, что ничего подобного в альма-матер не практиковалось.
И еще много подобных мелочей, которыми Феллини расцвечивал свою и без того насыщенную биографию.
Тоже опровергали.
Мэтр парировал: “Меня обвиняют, что безудержнее всего моя фантазия в том, что я рассказываю о себе. Уместно спросить: кому еще распоряжаться моей жизнью, как не мне самому?”
Впрочем, то, что католическую школу он не шибко любил, легко понять по “81/2” и “Амаркорду”. А потому легко понять, за что так любил “Пиноккио” – сказку, проходящую через все его мемуары. Книгу его Жизни, которую ему так и не довелось экранизировать.
Пиноккио не хочет учиться и бежит от “папы Карло”–Джепетто в кукольный театр Манджафоко. В раннем детстве ФФ на несколько дней удрал из дому с бродячим цирком (по другим источникам – это опять же его фантазия). В реальности 17-летний Федерико неожиданно и навсегда оставляет родной провинциальный Римини ради Вечного города, ставшего для него единственным (Феллини терпеть не мог путешествий).
Пиноккио ловят полицейские – в муссолиниевском Риме молодой журналист Феллини, автор скетчей, карикатур и радиопьес, косит от армии.
Спасают случайности и его прирожденный артистизм. Взорвалось здание медкомиссии, где его признали годным, со всеми документами. А когда Феллини все же отловили эсэсовцы и уже посадили в грузовик, ФФ увидел двух немецких офицеров, выпрыгнул из кузова и кинулся к одному с объятиями: “Фриц! Старина Фриц!” Тот, естественно, брезгливо отшатнулся, но грузовик с опешившим СС уже ушел…
Главная счастливая случайность – Пиноккио встречает Голубую Фею. А Федерико – свою Джульетту, сыгравшую главную роль в его радиопьесе. А потом и в жизни.
Пиноккио прячется от злодеев в домике Феи, где та спасает его от смерти. В квартире тетушки Джульетты Мазины Феллини “зимует” до прихода англо-американских войск.

Федерико ФЕЛЛИНИ: «Мою самую любимую реплику – нет, не завет, не послание; мне не нравится, когда в фильме усматривают разновидность проповеди, – в «Джинджер и Фреде» произносит монах. «Сама жизнь – сплошное чудо, – говорит он. – Нужно увидеть чудо во всем, что происходит вокруг».

ЭНТОНИ КУИН: «Раз давал я журналисту интервью. Я всегда отношусь к этому всерьез. Когда интервьюер отбыл, подходит ко мне Феллини и говорит: “Тони, с какой стати ты выложил ему всю правду – банальную, заурядную? Сказал, что твоя мать из племени мексиканских индейцев. Надо было заявить ему, что твоя мать – индейская принцесса!” Плоды и порождения фантазии были для него всем на свете. Как Дон Кихот и Санчо для Сервантеса. Или для Шекспира. Ведь кино и действительность – вещи принципиально разные. Кино – это воображение».

Долгожданная свобода? Но Пиноккио устремляется дальше, хотя потом и возвращается к отцу.
Федерико уходит в Кино. К счастью, навсегда. “Я очень рано понял, что отличаюсь от других людей. Чтобы не выглядеть сумасшедшим в глазах большинства, мне надо было стать кинорежиссером. Прелесть этой профессии в том, что тебе позволено воплощать в жизнь свои фантазии. Наши фантазии – вот наша настоящая жизнь”.
Что же до “Пиноккио”, то мимо ФФ прошелестели как минимум две экранизации сказки. Одна – диснеевская (он всю жизнь мечтал об анимации, но это было недоступно по деньгам). Другая – увы! – итальянская начала 1970-х, с престарелой Лоллобриджидой–Феей и натурально-деревянным уродом.
Продюсеров можно понять: Феллини всерьез объяснял им, что в его фильме у Пиноккио при вранье Фее будет расти далеко не нос… Учитывая барочно-ренессансные фокусы ФФ, можно догадаться, что такой “Пиноккио” едва ли бы сгодился для семейного просмотра.
Спустя годы после смерти Мастера актер и режиссер Роберто Бениньи, сыгравший главную роль в последнем фильме ФФ “Голоса Луны”, отважился воплотить заветную мечту учителя и сам изобразил там куклу. Увы. Жалкую клоунаду Бениньи можно смотреть минут 10…
Довольно неожиданно звучит то, что думал маэстро о конце любимого “Пиноккио”: “Это печальный финал. Ведь, теряя свое марионеточное естество, Пиноккио утрачивает и свое детство, полное восхитительного знания животного мира и волшебства, превращаясь в доброго благонравного дурачка”.
Странно: многим русским читателям, в том числе автору этих строк, главным просчетом Толстого в его пересказе Коллоди кажется именно принципиальное невочеловечивание Буратино, а для Феллини это стало бы достоинством.
Кстати, Мастер, ничего не поставивший в театре, начинал именно с него. В детстве. И именно с кукольного. Может, поэтому самое пронзительное в “Казанове” – финал, когда старый ловелас обретает перед смертью свою единственную любовь – механическую куклу. И можно лишь фантазировать, какой феерией – а быть может, и кульминацией – стал бы эпизод сражения Дон Кихота с марионетками в несостоявшейся экранизации Сервантеса, о которой он также мечтал.
Но реквием по не снятым Феллини фильмам – это особая статья. “Божественная комедия”, “Илиада”, “Америка” Кафки – мечтал, предлагали, не сложилось. Впрочем, он сам признавал, что экранизации ему не очень удаются. Провал “Голосов Луны” по книге Э.Каваццони, полууспех “Сатирикона”. Пожалуй, лишь “Казанова”. Но и тут Феллини слукавил: мемуары великого авантюриста прочел только после окончания съемок. Едва ли продюсеры это заметили.
Последним из неосуществленных замыслов – помешала смерть – тоже должна была стать экранизация. По повести русской писательницы Виктории Токаревой.
Но тема “Феллини и Россия” заслуживает отдельного разговора.

Сон Хрущева и другие происки духов

Отношения Феллини с Россией начались с литературы и опять же – с плутовства. Первым в ряду любимых писателей он называл Достоевского, а когда стал работать со своим крестным отцом в кино – Роберто Росселлини, то написал для его фильма “Любовь” сценарий новеллы “Чудо”. История эта приключилась в романской деревне, где Феллини в детстве жил у бабушки, но, по его словам, группа не пришла бы в восторг от этого известия, и тогда отчаянный мистификатор сказал, что это рассказ одного русского писателя, и наугад назвал какую-то придуманную фамилию: “Никто не признался, что она ему ничего не говорит. А я забыл ее тут же, как произнес. Тогда Россия казалась более таинственной и романтической, чем в наши дни, и я легко завоевал внимание группы”.
В “таинственную и романтическую” Россию фильмы Феллини – “Дорога” и “Ночи Кабирии” – попали на волне советской любви 50-х к неореализму. “Прогрессивный художник…”, “разоблачение кап. действительности…”, “жизнь бедных слоев…” и т.п. Хотя дальнейшее показало, что уже с первых своих фильмов, в том числе и с “Дороги”, Феллини решительно отмежевался от неореализма. “Бедные слои” были уж слишком неприглядными. Если не сказать – монстрами.
“Сладкую жизнь”, где “разоблачений прогрессивного художника” было не меньше, а скорее даже больше, покупать у нас не решились. Уж слишком соблазнительными для наших неиспорченных граждан были картинки dolce vita про совсем другие слои.
Скандал случился в 1963 году, на III Московском кинофестивале. В конкурс имели несчастье пригласить “81/2”. Фильм, который и в Италии-то не все поняли и приняли. Левые итальянские газеты печатали гневные письма трудящихся, жаждавших “Сладкой жизни”-2. Того же, кстати, ждали от Феллини и продюсеры.
Советские власти спохватились поздно: “…известный отход от показа реальной жизни, шаг по пути болезненного психологизма и крайнего субъективизма”. Началась поспешная партийная возня. Мэтр соцреализма С.А.Герасимов возил Феллини по Москве, показывал здание университета как символ превосходства социализма над капитализмом, а потом принимал у себя дома, уговаривая вообще снять фильм с конкурса: народ не поймет.
Членам жюри из братских стран было сделано соответствующее внушение, и они пошли на компромисс. На который не пошли Стенли Крамер, Садъяджит Рей, Жан Маре и – главное – председатель жюри Григорий Наумович Чухрай. Однако “Гран-при” достался Феллини с оговоркой: “по совокупности заслуг”.

АНДРЕЙ ХРЖАНОВСКИЙ (знаменитый режиссер анимационного кино, по сценарию Т.Гуэрра снял фильм «Долгое путешествие» по рисункам Феллини): «Как бы ни развивались технические возможности кинематографа, искусство Феллини останется непревзойденным. И тысячи кинематографистов всех стран, начинающих и опытных, будут тысячи раз вставлять в свои проигрыватели кассеты с «Дорогой», «Сладкой жизнью», «Амаркордом», чтобы впитать в себя это великое искусство, которому нельзя научиться, бессмысленно подражать, но которым люди не устанут восхищаться до тех пор, пока жив будет в них дух любви и фантазии».

Автору “Баллады о солдате” это едва не стоило исключения из партии, хотя в конечном счете стоило карьеры – снимать ему после этого не давали почти 15 лет.
А на Феллини тягостное впечатление произвело то, что генсек Хрущев на премьере “81/2” попросту уснул. Узнав об этом, режиссер уехал на дачу к русским друзьям.
По правилам фильм, получивший “Гран-при”, должны были купить для проката. Не купили.
После этого престиж нашего фестиваля стал неуклонно падать, а Феллини на долгие годы расстался с Россией. При том, что любил и ценил русских режиссеров. А те отдавали ему ответную дань и носили на руках. Буквально: Владимир Наумов и Марлен Хуциев на том самом фестивале несли триумфатора Феллини на плечах.
Впоследствии его фильмы или допускали до российского зрителя дозированными порциями — урезанный на час “Амаркорд”, или вообще не допущали.
Прорыв случился в перестройку, когда на XIII Московском фестивале “Гран-при” получило его “Интервью”. Фильм далеко не самый удачный, но надо же было как-то оправдываться за позор 1963-го…
Тогда же, в конце 80-х, в Москву привезли почти полную его ретроспективу. Самые вожделенные запретные плоды – “Сладкая жизнь”, “Джульетта и духи”, “Сатирикон”, “Казанова”, “Город женщин”… Очередь за билетами в “Октябрь” была семичасовой. Сознаюсь: самая долгая очередь в моей жизни, но Феллини же…
Именно пиетет перед великим Маэстро и сыграл с долготерпеливым советским зрителем хорошую шутку – очень во вкусе Феллини. Во время “премьерного” показа на ретроспективе одного из самых сложных его фильмов – “Джульетта и духи” – киномеханик перепутал бобины. Зрители (ваш покорный слуга в том числе) перестали вообще что-либо понимать где-то с середины, но честно сидели. Не было ни свиста, ни воплей “сапожники!”, лишь кто-то тихо вздохнул: “Сюрреализм…” Перед самым финалом сеанс все же прервали, и администрация извинилась, предложив либо вернуть деньги, либо прийти на другой сеанс.
Сдается, с бобинами напроказничали те самые духи из потусторонних миров, которые так занимали Феллини еще с 60-х. Он увлекался всеми мистическими учениями, столь популярными теперь и у нас, в том числе и Кастанедой. Кстати, перед началом работы Феллини решил провести на себе опыт с ЛСД, тогда еще не запрещенным. Никакого эффекта психоделик на него не произвел, и он сказал: “Самый главный мой наркотик – кино. К сожалению, слишком дорогой”.
Мистика стала фоном “Джульетты...”. Мистика сыграла решающую роль в судьбе фильма, о котором Мастер мечтал всю жизнь, – “Путешествие Дж. Масторны”.

Долгое прощание

“– Ты разве не боишься смерти? – спросила Фея.
– Чтоб я чего-нибудь боялся!.. Лучше умереть, чем глотать такое ужасное лекарство! – вскричал Пиноккио”.

Федерико ФЕЛЛИНИ: «Меня критиковали за то, что я снимаю фильмы для собственного удовольствия. Эта критика основательна, потому что справедлива. Только так я и могу работать. Если вы снимаете картину, чтобы доставить удовольствие кому-то другому, то не доставите его никому».

“Масторна” – история странствий мертвеца, погибшего в авиакатастрофе, но догадывающегося, что он мертв, только к середине фильма. Когда Феллини рассказывал замысел продюсеру, тот, неаполитанец (а это люди суеверные), тайком крестился. Уже были построены декорации, и тут Феллини тяжело заболел. В чем тоже увидел мистический знак.
“Часто говорят: самая лучшая смерть – когда, изрядно пожив, просто закрываешь глаза и не просыпаешься. Моментальная смерть. Такой смерти я для себя бы не хотел.
Мне хотелось бы, подойдя вплотную к последнему рубежу, находясь в предсмертной коме, познать то мистическое озарение, в котором раскрылись бы извечные тайны мироздания. А затем прийти в себя настолько, чтобы быть в силах запечатлеть увиденное в фильме”.
“Масторна” так и не был снят, но к этому замыслу Феллини возвращался до конца дней. Хотя в последние годы трезво осознавал, что ему не осилить такую махину – сложную постановочно, с гигантскими сюрреалистическими декорациями. К тому же закат Феллини совпал с коллапсом его любимой студии – великой “Чинечитта”, этого детища Муссолини, второй в мире по масштабам кинофабрики после Голливуда. Имущество “Чинечитты”: великолепный реквизит, костюмы, фрагменты декораций – шло за копейки с молотка. Еще один удар для Мастера, приходившего на “Чинечитту” иногда просто посидеть в кабинете…
В 90-х Феллини был окружен почетом, увенчан всеми мыслимыми и немыслимыми призами, но…
“Последние четыре года ему не давали снимать, и это его очень изнуряло, из-за этого он и заболел, и умер, – вспоминает его друг и соавтор, писатель и поэт Тонино Гуэрра, писавший и для Феллини, и для Антониони, и для Тарковского. – Когда мы с ним увиделись последний раз незадолго до его смерти – мы ехали в машине, шел дождь, – он мне сказал: “Тонино, ты заметил, что мы продолжаем делать самолеты, когда нет уже больше аэропорта?” Иностранные продюсеры страшнее русских политиков…”
Наше Отечество Гуэрра помянул не случайно: в 1992-м у российских кино- и прочих властей появилась мысль – пригласить ведущих мастеров кино, чтобы те сняли фильмы о свободной РФ. Тогда-то и возникла идея фильма по сценарию Виктории Токаревой, о которой Феллини сказал: “Какое доброе дарование. Она воспринимает жизнь не как испытание, а как благо”.
Токарева была в Риме, встречалась с Мастером. В своем очерке “Римские каникулы” она приводит его фразу: “Я никогда ничего не делал для того, чтобы все случилось так, как случилось: я просто ехал на поезде от одной станции к другой, а вокзалы уже стояли”.
Этот русский проект, который сама Виктория Самуиловна считала авантюрой (впрочем, авантюрами ФФ занимался всю жизнь!), не состоялся: Феллини не стало.
Зато один из лучших “памятников” ему был создан именно в России. По сценариям Тонино Гуэрры замечательный режиссер анимационного кино Андрей Хржановский, прославившийся трилогией по рисункам Пушкина, снял фильмы, посвященные творцу “Амаркорда”, – “Лев с седой бородой” и “Долгое путешествие”. Последний – по рисункам Феллини.
Анимация была еще одной неосуществленной мечтой Феллини. Опять же все упиралось в продюсеров: “Больше всего они не любят поэтическое кино, а настоящая анимация – это всегда поэзия”, – говорит Гуэрра.
К сожалению, фильм “Долгое путешествие” очень сложно увидеть. Российские прокатчики и телевизионщики в свою очередь тоже не жалуют анимационную поэзию. Не сыскать его и в видеосалонах.
Да и за многими редкими фильмами Феллини там надо охотиться. А это значит самое главное – он жив. И сбывается его предсказание: “У меня нет детей, и в будущем от моего имени предстоит говорить моим фильмам; надеюсь, что так оно и будет”.

Использованы рисунки Ф.Феллини.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"