Я ИДУ С УРОКА 
ЧИСТАЯ ПРАВДА 

Сейчас на каждом углу – и в газетах, и в журналах, и на ТV – то и дело натыкаешься на слова "компьютер", "Интернет", "сайт"...
Нынче летом один из нас, будучи в Крыму, поинтересовался у студентов истфака Симферопольского университета, по какому адресу (имелся в виду электронный) с ними можно связаться. Они все глаза повытаращивали. Пришлось спросить: "У вас компьютеры-то есть?" Оказалось, что на группу в 25 человек – всего один "домашний" компьютер. Каждый студент, правда, раз в неделю имеет право доступа к Интернету в университете. Вот так! И это Симферополь, как-никак столица, миллионный город…
Что же получается? Все эти компьютерные страсти-мордасти – всего лишь московские заморочки? Вот и мы, к примеру, ну зачем на своей страничке публикуем какую-то там компьютерную страшилку? Отвечаем: ну хотя бы затем, чтобы кто-то из читателей утешился. Или даже порадовался тому, что эта "зараза" пока что обходит его дом стороной. Или не спешил завидовать "продвинутым" детишкам – счастливым обладателям домашних компьютеров. Ведь на самом-то деле не такие уж они и счастливые. Недаром сами компьютерщики то и дело над собой подтрунивают – не от хорошей, видать, жизни. Давайте посмеемся вместе, хотя половины компьютерных слов мы, честно признаться, не понимаем. Ну да автор триллера, похоже, на то и рассчитывал. (Кстати, имя автора мы не знаем. Текст этот – интернетовский самиздат, который нам прислали по электронной почте аж из Белоруссии.)
А вот две замечательные истории, рассказанные писателем Сергеем Львовым.
Они не только понятны каждому учителю, но даже, пожалуй, могут вызвать чуть ли не дежурное умиление: тут вам и Шекспир, и кубики, и слово "мама", старательно прочитанное по слогам. Чем не доказательство преимуществ старой дедовской методики! Вот только почему же тогда даже прежние дети поголовно Шекспиром не зачитывались? Ведь, казалось бы, все просто: учи, развивай, воспитывай и получай результат. Понятно же как! Ан нет, на самом-то деле ничего не понятно!
Представим: кому-то вздумается дать детям задание – полное собрание от корки до корки за лето прочитать. Да это ж сущее наказание получится! А пресловутые красные гласные и синие согласные? (Может, дети потому в компьютеры и утыкаются, что их до сих пор подобной лапшой кормят.) Откуда же тогда у пацана из рассказов С.Львова столь самоотверженная любовь к чтению? Ведь это парадокс! Смотрите: стоеросовая методика, а в руках какой-то девчонки вдруг сработала…
Теперь вернемся к разговору о "компьютерной заразе". Одни наши знакомые из Тулы поставили в компьютере какую-то крутую защиту, чтобы сын не мог запускать компьютерные игры – пусть, дескать, книжки лучше читает. А через два месяца папа вдруг обнаруживает, что Миша играет-таки! Папа – к друзьям-компьютерщикам: что вы, мол, мне подсунули? Те: "Не может быть! Эту программу взломать нельзя!" И что вы думаете? Оказывается, в 10 "А" классе самой обыкновенной тульской школы эта проблема давно решена! Программа для взлома передается из рук в руки, и детишки втихаря от родителей развлекаются гонками, стрелялками и бродилками. Вот так! И урок информатики здесь скорее всего ни при чем.
Вот вам еще один педагогический парадокс.
Что же нам, педагогам, с этими парадоксами делать? Как же тогда работать? А так и работать – не уповать на какую-то чудесную методику, не добиваться от учеников запланированного результата, а быть открытыми для случая. И помнить: мы всего лишь предлагаем, а выбирать-то им самим – и своего Учителя, и свой Интерес, и свой Путь. И – считаться с их выбором, каким бы неожиданным или даже парадоксальным он нам ни казался.

Непостижимым образом…

Воспоминания из детства

От корки до корки

После 4-го класса родителям не удалось отправить меня в пионерский лагерь. Я томился на подмосковной даче у дальних родственников. Папа и мама приезжали на дачу только в выходной. Усталые и нагруженные продуктами, они не могли возить мне книг, тем более что давно было установлено: на меня все равно не напасешься.
Хозяин дачи жил на ней постоянно, зимой и летом, но книг у него почему-то не было. Кроме Шекспира, изданного до революции издательством Брокгауза и Ефрона. Это были толстенные пять томов – серые книги с золотым тиснением на черных кожаных корешках. На обложке каждого тома было вытеснено загадочное существо – полузверь-полуптица. Оно, опираясь на щит с гербом, держало в лапах острое копье. До сих пор не знаю, что оно значило и какое отношение имело к Шекспиру.
Оглавление каждого тома и списки действующих лиц каждой пьесы были окружены затейливыми рамками. В томах было много иллюстраций – в тексте и на отдельных листах-вклейках. Иллюстрации на вклейках были бережно прикрыты прозрачной бумагой. Она была тонкой и вместе с тем пушистой.
Хозяин дачи не сразу допустил меня к этому удивительному изданию. Но все-таки допустил! До сих пор вспоминаю его доверие с благодарностью. Я стал читать и рассматривать пятитомник с начала до конца и от конца к началу. От вступительной статьи до заключительной. Пьесы я читал отдельно. Примечания отдельно, не пропуская. Половины я не понял, другую половину запомнил прочно.
Впоследствии я прочитал Шекспира в других переводах и с другими комментариями и увидел, что многие переводы пятитомника несовершенны, а комментарии устарели. Но все-таки еще очень долго при имени Шекспира у меня в памяти вставали эти пять толстых томов с двухколонным набором на больших, просторных страницах, отдававших к краям коричневатым. Казалось, что бумага чуть подгорела, как пенка на топленом молоке. Я долго думал: Шекспир – это и есть только такие просторные страницы с текстом, непременно напечатанным в две колонки и по старой орфографии, с затейливыми виньетками, с рисунками, под которыми стоят неожиданные подписи, например: “Конные носилки XII века. С французской книжной миниатюры”. Это изображение врывалось в текст трагедии “Макбет”.
Мне казалось, Шекспир – это ощущение в кончиках пальцев от мягкого и гладкого кожаного корешка и от пупырчатого серого переплета. Мне казалось, Шекспир может звучать только так, как звучал он в переводах этого издания.
То давнее лето, когда я читал пять томов Шекспира с начала и до конца и от конца к началу, было дождливым, и Шекспир с его грозными страстями, с кровью его трагедий, с хохотом его комедий, с лязгом мечей, с привидениями, двойниками, шутами, скупцами, завистниками, ревнивцами, мудрецами, переодеваниями, клятвами, Шекспир, у которого все время что-то происходит – назревают великие события или рождаются огромные мысли, – непостижимым образом слился со скукой подмосковной дачи, с жарой июля, а когда наступило бабье лето – с осенней паутиной в кустах, с лиловым от старости, покосившимся и покоробленным столом в запущенном саду.

Как я превратился в читателя

Первые уроки чтения я помню смутно. Знаю, что их дала мне моя тетя Марина, когда мне было пять лет, а ей – пятнадцать. Помню тетрадь для рисования с плотной бумагой, длинные ножницы. Помню толстый красно-синий карандаш. Баночку с крахмальным клейстером. Кисточку. Эти предметы я полюбил сразу и навсегда. Цветным карандашом она написала печатные буквы: согласные – синим, гласные – красным – и сказала, как они называются. Я не знал, что такое гласные и что такое согласные, но чувствовал – они отличаются друг от друга: гласные можно тянуть и даже петь, согласные не потянешь и не пропоешь.
Тетя Марина нарисовала букву “А”, сказала, что она похожа на шалаш, а читать ее нужно так: “А-а-а!”.
Моя молодая учительница показала мне еще много букв. Каждая из них была на что-нибудь похожа. “О”, например, на баранку, когда она свежая и ее можно сдавить. “С” – на ту же баранку, только наполовину съеденную. “З” – на муравья, если он встанет на дыбы. Было трудно связать то, что я видел в букве, со звуком, который она обозначает. Но постепенно я привык и скоро знал столько букв, что из них можно было складывать слова.
Веселое занятие! Мы разрезали плотную бумагу на квадраты, на каждом квадрате написали по букве, а потом наклеили квадраты на бока старых ободранных кубиков. Кубики стали словно новые. Лучше покупных. Первое слово, которое я сложил из кубиков, было МАМА. Скоро я уже мог разобрать и вывеску над магазином, и название газеты.
Когда человек учится читать, он должен научиться узнавать на вывесках, афишах, в газетных заголовках буквы, которые ему показали в букваре. Для этого приходится проделывать огромную умственную работу. Ведь он должен понять, что буква остается той же буквой, каким бы размером, цветом, шрифтом она ни была бы написана, что буква, написанная от руки, читается так же, как та же буква напечатанная. Например, “Д”, “д”, “Д”, “g”, “д” означают одну и ту же букву.
Тот день я запомнил на всю жизнь. Я попросил тетю Марину:
– Почитай мне!
– Читай сам! Ты уже умеешь! – решительно сказала она и протянула мне моего любимого “Конька-Горбунка”.
Мне много раз читали вслух эту прекрасную сказку. Целые страницы из нее я уже знал наизусть. Едва я разобрал по слогам первые строки: “За горами, за лесами, за широкими морями...”, как память подсказала мне следующие, и я стал читать. Сам стал читать!
Впоследствии я понял, что моя учительница, пока учила меня читать, открыла несколько прекрасных приемов, найденных знаменитыми педагогами: учи на интересном, учи на таком, где многое ученику уже известно. Тогда ему не будет скучно, тогда он поверит в свои силы.
Эти несколько недель, когда я из слушателя превратился в читателя, принадлежали к самым важным неделям моей жизни. Как те, когда я учился говорить.

Из “Книги о книге” Сергея ЛЬВОВА.
М., “Просвещение”, 1980

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"