ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
ПРОГУЛКА

Почтамтская, пытошная, деловая

Мясницкая – одна из главных улиц города Москвы. Город без нее не обошелся бы. Именно здесь с восемнадцатого века располагался (и располагается) Почтамт. Тут, в начале улицы, были таинственные пыточные (по-старомосковски – пытошные) камеры. Тут столетие назад начали появляться офисы крупных компаний. Улица стала одним из крупнейших в городе деловым центром.
И разумеется, все это интересовало не одних лишь москвичей. Мясницкая – улица всероссийского значения.

Лубянская площадь

Улица начинается с Лубянской площади. Центр же этой площади – куцый газончик. Некогда здесь размещался памятник Дзержинскому, один из символов “советского порядка”.
Памятник работы скульптора Е.В.Вучетича был открыт здесь в 1958 году. До этого здесь находился фонтан известного ваятеля И.Витали. В 1931 году фонтан перенесли на Ленинский проспект, на площадь перед зданием президиума Академии наук, в 1948 году на этом месте разбили клумбу, а спустя десятилетие установили памятник.
“Московская правда” писала:
“Летом здесь цвели еще огненные канны, а сегодня воздвигнут памятник замечательному человеку, выдающемуся деятелю Коммунистической партии и Советского государства, Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому”.
Памятник сразу же вошел в фольклор:
– Почему Дзержинский стоит спиной к зданию ЧК, а лицом – к Кремлю? – спрашивали отважнейшие шутники.
И сами же себе и отвечали:
– Потому, что он считает: за этих я спокоен, а за теми – глаз да глаз.
Более безобидной была шутка по поводу того, что памятник Дзержинскому – единственный, к которому можно возлагать цветы только за деньги. Действительно, вокруг него было сплошное движение, и дерзнувший подойти вплотную к постаменту был вынужден заплатить штраф. Правда, таких дерзнувших не было. Цветов перед Дзержинским видно не было.
Памятнику посвящали стихи. Например, вот такие:

Будто вышел он из Комитета,
Отодвинув совещаний гул;
Будто встал под куполом рассвета
И в грядущий полдень заглянул;
Будто, бури выдержав и грозы,
Ленинскую зоркость сохраня,
Он – такой большой, такой из бронзы –
С пьедестала разглядел меня.
                             (Екатерина Шевелева, “У памятника Дзержинскому”.)

Но пришли новые времена, и стихи, посвященные памятнику, до неузнаваемости изменились:

О, как мне дорог центр города,
Где Долгорукого рука
Как будто ищет Маркса бороду,
Но не найдет ее, пока
За ним следят глаза Дзержинского,
Дома пронзая, как врага.
И тщетно ищет исполинского
Коня послать его нога!
                         (Андрей Туркин.)

После провала августовского путча 1991 года памятник Дзержинскому краном подняли с постамента и отвезли на задворки Центрального Дома художника. Постамент же прозвали мавзолеем Крючкова (тогдашнего руководителя КГБ и участника путча), и некоторое время он был местом всяческих стихийных акций.
Рядышком с местом памятника – невинный “Детский мир”   и другой памятник – первопечатнику Ивану Федорову.
История этой фигуры совершенно другая. Памятник был изготовлен скульптором С.М.Волнухиным и торжественно открыт в 1907 году. Задача перед скульптором стояла непростая – ведь первопечатника никто не видел. Автор решил эту проблему так: вышел на улицу и начал наглым образом разглядывать прохожих. В конце концов Волнухин увидел мужика с длиннющей бородой, который показался ему очень убедительным. Этот мужик и послужил моделью для скульптуры.
Открытие было торжественным. Газета “Раннее утро” писала: «Уже с утра около места торжества толпится многочисленная толпа. Ждет героически под непрерывным дождем. Прилегающие площади сверху представляют любопытнейшую картину – всюду раскрытые зонтики. Под зонтиками стоят на крыше гигантского здания “Метрополь”, на других зданиях».
Правда, когда с памятника стали сдирать покрывало, оно зацепилось за что-то и где-то с минуту не могло опуститься на землю. Естественно, что либералы сразу принялись злословить: дескать, русская печать не может разом освободиться от “препон” властей.
В какой-то момент в толпе промелькнул сам Волнухин. Кто-то закричал:
– Вот он, Волнухин, скульптор! Это он создал!
Зеваки стали кричать “Браво!”, аплодировать. Скульптор смутился, снял шляпу, раскланялся и убежал.
Маяковский (живший рядышком, в доме Стахеева) не оценил скульптуру. Он писал: “О новом нужно говорить новыми словами. Нужна новая форма искусства. Поставить памятник металлисту мало, надо еще, чтобы он отличался от памятника печатнику, поставленного царем”.
Поэт не знал, что как раз царь не слишком вожделел о постановке монумента, инициатива исходила от общественности. Но, к счастью, власти отнеслись к нему иначе, и памятник вошел в перечень монументов города, представляющих особенную историческую ценность.
Зато другой поэт, Глазков, посвятил памятнику Федорову вполне душевное стихотворение:

В моей башке какой-то рой вопросовый,
Должно быть, надоевший мне и вам.
А где-то там чугунный или бронзовый
Первопечатник Федоров Иван.

Там люди бегают, подошвами стучат они,
Так ибо у людей заведено.
И веруют они в книгопечатанье,
Которое не изобретено!

Рядышком с “Первопечатником” (примерно там, где в наши дни стоит торговый центр “Наутилус”) располагалась церковь Троицы в Полях. Она названа в честь специальных полей, на которых устраивались так называемые судебные поединки. То есть, когда следственные и судебные органы не могли справиться со своими прямыми обязанностями, спорщикам предлагалось выйти на те самые поля и в честном поединке выяснить, кто прав, кто виноват. Считалось, что на этом месте в поединок обязательно вмешается суд Божий и неправый падет жертвой правого. Возможно, в половине случаев так и бывало.
Рядышком с церковью стояла одна из знаменитейших часовен города – святого Пантелеймона. В отличие от большинства таких сооружений она была гигантская – размером с четырех-
этажный дом и возвышалась над Москвой своим огромным круглым куполом. Внутри часовни были предусмотрены хозяйственные помещения, хоры и даже кельи для монахов. Главной же святыней были мощи великомученика Пантелеймона, принесенные в Москву с Афона в 1866 году.
Эти мощи почитались москвичами как целительные и в этом отношении не уступали Иверской иконе Божией Матери, хранящейся в часовне пред Воскресенскими воротами. По Москве ходили сведения об исцелившихся мощами Пантелеймона, и святыню уважали даже люди, относившиеся к православию критически. К примеру, Марина Цветаева посвятила ей четверостишие:

На каторжные клейма,
На всякую болесть –
Младенец Пантелеймон
У нас, целитель, есть.

Самое, пожалуй, яркое событие в истории этой часовни произошло в 1895 году. 24 сентября в два часа ночи собралась толпа народу, дожидавшаяся открытия часовни. «В числе публики были страдающие разными болезнями, а двое из них, крестьянин Рузского уезда, Орешковской волости Василий Алексеев, 17 лет, и какая-то женщина, страдали припадками и назывались в простонародии “порчеными”», – сообщала газета “Московский листок”.
Конечно, слово “порченый” никак нельзя назвать диагнозом. Так не слишком образованные люди называли тех, кто, будучи испорченным злым знахарем, страдал припадками – так называемым кликушеством, или же беснованием. Сама болезнь могла быть, например, пляской святого Витта или эпилепсией.
Одна из женщин, некая Наталья Новикова, пожалела бедного Василия и подарила ему яблоко. Тот откусил, и сразу же с ним сделался припадок. Он начал кричать, визжать и плакать. Василия немедленно отправили в больницу.
И тут вторая “порченая” заявила, что Наталья все подстроила нарочно, что она колдунья и припадок у ее соратника по нездоровью начался именно от заговоренного Натальей яблока. В конце концов народ решил, что так оно и было.
– Бей колдунью! Колоти ведьму! – закричали граждане, пришедшие сюда за исцелением. И ее действительно начали бить, притом весьма жестоко.
К счастью, несмотря на ранний час, мимо проходил некий сын статского советника. Он вырвал несчастную из озлобленной толпы и потащил ее к Лубянской площади. А за ним бежали инвалиды и кричали:
– Бей его, чтобы не заступался в другой раз! Отнимай и бей колдунью!
К счастью, на площади стоял городовой, который быстренько навел порядок. А сердобольную Наталью Новикову доставили в лечебницу, “где по осмотру у ней оказались на всем лице, голове, руках и ногах кровь, ссадины и темно-багровые пятна”.
Рядышком, по другую сторону Никольской улицы, находится павильон станции метро “Лубянка”. За ним (дом № 6) – здание, принадлежавшее Московскому купеческому обществу и выстроенное известным архитектором Ф.Шехтелем. А напротив – Политехнический музей и скверик со своеобразным памятником жертвам тоталитаризма. Он был открыт сравнительно недавно – в 1990 году и представляет из себя простой камень-валун, поставленный на розовый гранитный постамент. На постаменте надпись, разъясняющая, что это такое: «Этот камень с территории соловецкого лагеря особого назначения доставлен обществом “Мемориал” и установлен в память о миллионах жертв тоталитарного режима 30 октября 1990 года в День политзаключенного в СССР».
Но, несмотря на возраст, этот памятник уже вошел в поэзию. Лев Мартюхин посвятил ему стихотворение “Соловецкий камень”:

Соловецкий камень на Лубянке!
Сюда его из ада запросили...
Он в скорби на вечной стоянке –
Окаменевшее сердце России!
В камне – Сибирь, Воркута, Колыма!..
Карта – планраб – концлагерей метастазы.
Тирания страны, страх и голод, тюрьма,
Золото каторги, свинец и алмазы.
В нем муки и вопли наций и рас,
Кровь славян, мусульман, иудеев.
Никого не щадили из нас:
Простых и ученых, святых и злодеев.
Камень-надгробие безвестной могилы.
Траур-свеча-панихида и тризна.
Убитый народ, палачи и громилы...
Некрополь жертв коммунизма

К этому памятнику принято не только возлагать цветы, но и ставить зажженные свечи.

Внутри Бульварного кольца

Улицу Мясницкую можно с уверенностью разделить на две географические (и логические) части. Первая находится внутри Бульварного кольца. Она центральнее, шумнее и официальнее.
Начало этой части улицы – подземный переход. Выходишь из него и видишь справа жутковатое скульптурное изображение Владимира Владимировича Маяковского. А за изображением находится его музей. Напротив же располагалась консистория (высший церковный орган власти), а еще раньше – пыточные камеры, в которых средневековые специалисты вели допросы своих подозрительных сограждан.
Несколько далее, по той же стороне (дом № 7), стоит бывший особнячок Черткова. Здесь в позапрошлом веке размещалась знаменитая Чертковская библиотека, где в библиотекарях служили не безвестные библиотекарши, а историк Бартенев и философ Федоров. Впрочем, и читатель был под стать служителям – здесь, например, Лев Николаевич Толстой подбирал материалы для работы над “Войной и миром”.
Затем тут размещались литературно-художественный кружок, Московское архитектурное общество и даже Общество любителей садоводства. А по наступлении советской власти дом отдали под Деловой клуб и Клуб красных директоров. Первые красные директора были романтиками. Они издавали журнал “Предприятие”, в котором излагали свою декларацию: “Каждый кусок прочного ситца, каждая кружка, петля для окна, наконец, каждый рельс – все это прокламации культуры”.
Понятие культуры в ту эпоху было несколько отличным от сегодняшнего.
Дальше, на островке между Мясницкой и Милютинским, стояла церковь Евпла. Ее сломали для того, чтоб возвести здесь некий Дворец трестов. “Рабочая Москва” писала: “Это здание сильно мешает уличному движению. Силами безработных эта церковь разбирается”.
Не совсем понятно, почему церковь движению мешала, а Дворец трестов – нет. Впрочем, его так и не построили.
Один из красивейших домов на улице Мясницкой – дом чаеторговца С.Перлова. Ранее на этом месте находился дом Измайлова, известного масона. Затем здесь поселились некие Кусовниковы – люди богатые, но трусоватые. “Войдя в одну из зал, обитую черным сукном и украшенную скелетом в углу”, они до смерти перепугались и распорядились наглухо заколотить все помещения с масонским антуражем.
Вскоре половиной этого участка завладел чаеторговец С.Перлов и, желая подольститься к китайскому сановнику Ли Хун Чжану, намеревавшемуся посетить Москву, отстроил здесь своеобразную китайскую пагоду. Москвичи восторгались: «Доподлинный дворец из драгоценного фарфора, как в андерсеновском “Соловье”, – сказка, расцветшая золотым цветком в серо-каменной пустыне деловой улицы».
Менее всех очаровался Ли Хун Чжан. Он выбрал для своей московской резиденции другое помещение – дом однофамильца Сергея Перлова, Василия, тоже торговавшего чаем. Зато москвичи отдали предпочтение “пагоде”.
Бок о бок с чайным магазином стоит бывший дворец еще одного “вольного каменщика” – Ивана Юшкова, построенный третьим масоном – Василием Баженовым. Впрочем, ни владелец, ни автор окончательно не установлены – все документы странным образом исчезли из архивов. Что, впрочем, понятно – речь как-никак идет о тайном братстве.
В середине позапрошлого столетия здесь открылось Училище живописи, ваяния и зодчества, где преподовал Саврасов, а обучался Левитан.
Штат этого заведения состоял из людей колоритных. “Как-то весной, – писал Константин Паустовский, – Саврасов пришел в мастерскую на Мясницкой пьяный, в сердцах выбил пыльное окно и поранил руку.
– Что пишете? – кричал он плачущим голосом, вытирая грязным носовым платком кровь. – Табачный дым? Навоз? Серую кашу?”
Автор “Грачей” звал учеников на свежий воздух, к ярким краскам.
Рослый истопник училища подрабатывал тут “бельведерским Аполлоном” – был по совместительству натурщиком. А один из профессоров, кутила-скульптор Ромазанов, угощал всех горячим “напитком весталок” (из джина и коньяка с сахаром и апельсинами) и устраивал шествия хмельных трубачей по Мясницкой.
После революции училище было преобразовано во ВХУТЕМАС (Высшие художественно-технические мастерские). А во дворе расположилась странная коммуна с не менее странными обитателями. Об одном из обитателей этой коммуны, Велимире Хлебникове, вспоминал Катаев: “Здесь же в нетопленой комнате существовал как некое допотопное животное – мамонт! – великий поэт, председатель земного шара, будетлянин, странный гибрид панславизма и Октябрьской революции, писавший гениальные поэмы на малопонятном древнерусском языке, на клочках бумаги, которые без всякого порядка засовывал в наволочку, и если иногда выходил из дома, то нес с собой эту наволочку, набитую стихами, прижимая ее к груди.
Вечно голодный, но не ощущающий голода, окруженный такими же, как он сам, нищими поклонниками, прозелитами, он жил в своей запущенной комнате”.
Напротив же училища – самое важное учреждение Мясницкой улицы – Почтамт, а рядом с ним – станция “Чистые пруды”, одна из интереснейших в Москве.

Внутри Садового кольца

В наши дни этот участок Мясницкой открывается высоким офисным зданием и пустырем перед ним. Столетие назад все было несколько иначе. На месте этого странного комплекса стояла знаменитая кондитерская г-на Эйнема. Поэт Дон Аминадо (Аминад Шполянский) посвящал ей своего рода гимны:

В этот день у Эйнема пекли пироги.
Византийские. Пышные. Сдобные.

Борис Зайцев тут встречался с Александром Блоком, а академик Каблуков однажды тут оставил свою любимейшую тросточку. Тотчас же побежал в кондитерскую Абрикосова (она располагалась неподалеку от этого места) – там ему сказали, что никакой трости и в глаза не видели. Отправился к Эйнему – и сразу же получил назад свою любимицу.
– Неужели немцы честнее русских? – долго недоумевал рассеянный ученый.
Эта часть Мясницкой также не обделена историей. Взять хотя бы барскую усадьбу номер 42, построенную Казаковым. Здесь у Бегичева останавливался Грибоедов – писал “Горе от ума”. Хаживали к нему Одоевский, Верстовский, Кюхельбекер и Денис Давыдов. А в 1855 году дом передали в собственность больнице для чернорабочих.
В 1882 году открыли при больнице Долгоруковское училище повивальных бабок, а после революции, как продолжение этой довольно специфической тематики, в усадьбе разместился Институт санпросвещения.
То было время этакого неосознанного абсурда, и директор института С.Волконская совершенно всерьез основала в усадьбе Государственный театр санитарной культуры. Там играли спектакли “Конец Андрея Ивановича”, “Доктор Егор Кузнецов”, “Люди в белых халатах”, “Цианистый калий” и “Почему у вас нет детей”. А консультантом по литературно-репертуарной части был Михаил Булгаков.
А напротив – другая усадьба. Тоже старая, но посолиднее. Она известна как приемная Минобороны.
Этот дом принадлежал Козьме Терентьевичу Солдатенкову – “московскому Медичи”, “мясницкому меценату”. Он был старообрядцем рогожского толка, но старообрядцем весьма экзотическим. Солдатенков устроил у себя молельню, в которой сам же и священнодействовал. Собирал картины, книги. Издавал “Народные русские легенды”, собранные Афанасьевым и осужденные даже традиционной, менее строгой церковью. Если же его издания залеживались, продавал их сам, на вес, по два рубля за пуд.
И у него тоже бывали знаменитости – Чехов, Забелин, Аксаков.
После революции здесь размещался, как ни странно, санаторий, а в войну – Ставка Верховного Главнокомандующего Сталина. И вероятно, есть от дома подземный ход к метро – иначе как бы вождь, не выходя на улицу,
6 ноября 1941 года оказался бы на митинге на “Маяковской”.
Бок о бок с приемной – известный дом Ле Корбюзье. Мэтр конструктивизма создал его вместе с товарищем Колли, при этом Колли был советский товарищ, Ле Корбюзье же – француз.
На этом месте ранее была церковь Николы Чудотворца в Мясниках – большая, легендарная. Говорили, что Петр Великий самостоятельно исполнил план будущей церкви, а после же присматривал за тем, как ее строят. По версии иной, тот храм отгрохал некий думный дьяк, чтобы загладить тяжкий грех – отца не почитал. А то однажды ночью из зверинца, что стоял на площади Лубянской, выскочила страшная гиена – и прямехонько на двор Николы. Набросилась на протоиерея – и загрызла насмерть.
И вот на рубеже двадцатых и тридцатых на месте загадочной церкви построили дом из стекла. “Я работал для СССР от всего сердца”, – писал о той постройке француз-конструктивист. Вместо лестниц он приделал пандусы – наклонные дорожки, предусмотрел гимнастический зал, лифт “конструктивистский” – без дверей. Главным же фасадом развернул свое творение на Новокировский проспект (тогда он только подразумевался, и получилось – в никуда).
Однако же не удалось создать двойные стены, чтобы циркулировал в них воздух, подогретый зимой и охлажденный летом. Со временем застроили пространство между опорами (а дом поначалу стоял на ногах). Но он все равно впечатляет. Черный и огромный непомерно, он, точно злой и агрессивный инопланетянин, сел на беззащитную Москву и уничтожил все, что оказалось на “посадочной площадке”.
А впрочем, так и было.
Довольно интересна и история владения № 44. Оно было пожаловано дяде Петра Первого Л.К.Нарышкину на рубеже XVII–XVIII столетий. Впоследствии здесь поселилось семейство Арсеньевых. При них и построили нынешний дом.
Александр Александрович Арсеньев был оригиналом. В два часа дня приходил из сената домой, садился в большое кресло у угольного окна и требовал, чтобы ему читали “Московские ведомости” и французские газеты. Читали ровно час. В три же входил дворецкий и говорил, что кушанье поставлено.
Хозяин дома обладал хорошими манерами. За стол садился только лишь во фраке, жабо, при белом галстуке и обязательно напудренный.
Приезжая на московские гастроли, в этом доме останавливался Ференц Лист. В мемуарах он писал, что с Александром Александровичем “ежедневно виделся и всегда с готовностью садился за рояль”.
Здесь же бывал Пушкин. Он частенько хулиганил – портил детские рисунки, пририсовывая к рожицам очки, а к носу – черные кляксы. Говорил, что сейчас у всех насморк и без этого носы будут ненатуральные. За детей вступалась некая старушка-приживалка и говорила, что “пожалуется старшим”. Пушкин начинал ей льстить и говорить безудержные комплименты. Бабушка смягчалась и поила Пушкина смородиновкой.
Тот же с восторгом восхвалял ее рецепт.
А в доме № 48 находилась последняя квартира художника Коровина. Она была заставлена всякими сундуками (в них лежали удочки и снасти рыболова) и декорирована яркими кусочками материи. Здесь проходили известнейшие на весь город “Коровинские вечера” (в них участвовали Леонид Пастернак, Васнецов и Шаляпин).
В самом конце Мясницкой теснятся маленькие домики, оставшиеся с позапрошлого столетия. В них были трактиры, постоялые дворы и прочие бесхитростные учреждения. Они-то и выводят старую Мясницкую к Садовому кольцу – прямо к высотке, выстроенной архитектором А.Душкиным. А рядышком с высоткой – скверик, в котором расположены сразу два памятника – один Лермонтову, а другой – Сезоннику.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"