УЛИЦА 1-ГО СЕНТЯБРЯ

Эпоха при свете осеннего дня, или Все мы когда-то были школьниками

Спроси любого человека, что такое 8 Марта или 1 января, и любой ответит однозначно – это праздник.
С первым сентября не в пример сложнее.
Если и праздник – то ой-ой-ой с какими оговорками. А если не праздник, то что?
В преддверии 1 сентября 2003 года мы рискнули выйти на улицу и спросить об этом у случайных прохожих. У самых случайных – ведь первое сентября было в жизни каждого без исключения человека.
Хотелось посмотреть, есть ли разница в том, как воспринимают эту магическую дату люди разных поколений, люди разных эпох. Люди, которые все когда-то шли в школу в первый раз – со своими страхами, ожиданиями, надеждами, но никогда – в состоянии равнодушия.
Так или иначе, но мы вышли на улицу, и оказалось, что вопрос про первое сентября важен и значим для многих. Но не сам по себе, а как повод. Повод поговорить и о школе, и о жизни вообще.
Жизнь – это то, что обычно происходит «по ту сторону» школы. И часто вопреки школе. И оттого в жизни самой по себе такой даты нет. Лишь для учителей она пожизненна. Для всех остальных она виртуально-неуловима как дата весеннего или осеннего призыва в армию. И, в общем, никому не приходит в голову помнить или как-то отмечать эту дату уже после того, как обретается миг желанной свободы и школа забывается как страшный сон. Хотя для кого-то сны про школу продолжают сниться еще достаточно долго…
Самое раннее 1 сентября в нашем случайном опросе пришлось на 1934 год. Таким образом, нам предстала панорама практически семидесятилетней истории школы.
Конечно, случайная выборка – это случайная выборка. Но тенденция выявилась достаточно определенно. Чем моложе были наши респонденты, тем односложнее и косноязычнее была их речь, тем меньше они испытывали желания говорить и философствовать. А если и начинали говорить, то говорили не про школу, не про учителей, а исключительно про себя. Может, это чисто возрастной эгоцентризм. А может, и зеркало каких-то объективных процессов.
Бросается в глаза и тенденция нарастающего прагматизма. Если для старших поколений понятие «хороший учитель» определяется качествами души, способностью любить и слышать ребенка, то для поколений более поздних все большее значение приобретает «хорошее знание предмета», «умение донести его до ребенка» и «умение строго спрашивать» (!). Иначе говоря, учитель все больше и больше начинает восприниматься как чисто функциональная фигура – как средство для обеспечения последующей жизненной карьеры.
Что касается совсем юного поколения, то от него добиться чего-либо, кроме классического «нормально», просто не представлялось возможным. Что ж, это тоже зеркало.
Возможно, нам просто не повезло, и если бы мы вышли на другую улицу и спросили других людей, картина оказалась бы иной. Тем не менее мы получили то, что получили. И нам кажется, что это дает некоторую пищу для размышлений.
Размышлений о времени, о школе и о нас самих.
Размышлений о первом сентября и о том, что есть эта дата в нашей торопливой жизни.

1934–1944

…Это же совсем другое время было! Никаких тогда цветов не надо было покупать, гостинцев каких-то педагогам дарить, и каждый учитель встречал нас с улыбкой и радостью.
В школе я ничего не боялся. Учителей помню всех. О, какие это были учителя! Учителей вообще помню, как мать родную.
А какой у нас был химик Федор Дмитриевич! Он старше меня был на 30 лет, а разговаривал со мной так, как будто это я главный, а не он! Он получил орден Ленина, а сам таскал нам парты, таскал стулья. Никакой работой не брезговал, никакой. Туалеты вместе с нами чистил… А тогда ведь не такие, как сейчас, были туалеты…
Учитель литературы читает «Мертвые души». А я сижу за партой и дремлю. И она моим товарищам: «Не будите его, не будите! Он все слушает!» Вот какие были педагоги!!! Ой, как они любили нас! «Не будите его, не будите! Он все слышит!»

1939–1949

…Учился я в школе вместе с дочерьми Сталина, Молотова. Только они были старше меня на пять лет… Школа, сами понимаете, считалась хорошей.
С каким настроением шел 1 сентября? Идти-то всегда было радостно. Вот только уже через неделю было плохо, хотелось уйти. Но первого сентября – с радостью. Можно было ведь встретиться с друзьями… А почему через неделю было плохо – думаю, это не требует пояснений. Вы и так прекрасно знаете, почему…Ну, потому что скучно было… Я начинал еще в смешанной школе – мальчики, девочки вместе учились. А потом разделили, и в старших классах уже ничего хорошего не было.

1941–1951

…Я была в эвакуации, в сельской школе, и было это в 1941 году. Нас устроил туда папа (сам он был на фронте) – ближе к своей маме, к своим истокам…
Война нас застала в Киеве, и в тот день, когда началась война, мы были на пляже, загорали на солнце. Я помню, как над нами летали немецкие самолеты-разведчики с крестами на фюзеляжах, но никто не воспринимал их как фашистов… Думали, что это маскировка, что это наши летчики… Они так низко летали, что я видела их лица – я это отчетливо помню. Очень суровые, очень сосредоточенные лица. И мы их приветствовали – мы плясали и кричали «ура!»… И уже только после этого начался кошмар…
В сентябре началась школа, а до этого мы куда-то плыли, куда-то бежали. И вот с такими потрясенными чувствами я пошла в школу.
Самый первый день я не помню, помню только, что была очень напряжена. Мне было очень плохо – незнакомые дети, другая жизнь. Я училась в этой школе всего полгода. Но я помню впечатления от детей. Там было четкое деление на местных детей и эвакуированных. Местные дети были еще сытые. А просто эвакуированным было очень голодно, и вообще у них было очень много проблем. Я еще ничего по жизни не понимала, но увидела, что люди по-разному живут, что обустроенность у них совершенно разная…
Я тогда еще по-московски акала и помню, как я написала «Масква», и меня в классе за это дразнили «Ма-а-асква». А они все окали, и поэтому «Москва» написали правильно. И еще помню, как учительница на доске написала «У тёТЫ Кати», и она велела нам списать, и я ей сказала, что так не говорят. «А как ты думаешь, как надо говорить?» – спросила учительница, и я сказала «У тёТИ», и это вызвало какой-то взрыв смеха в классе – для их уха это звучало как что-то неприличное. Я до сих пор помню этот смех. Я пришла домой и сказала маме, что не буду учиться в этой школе… Мама потом разговаривала с директором, и учительница эта как-то переучивалась.
А еще я впервые узнала о «национальном вопросе». У нас был эвакуированный мальчик из Ленинграда. Там еще самого страшного пока не началось, но он все равно был очень истощенный, напуганный и с тревожными глазами. Всем давали на завтрак кусочек черного хлеба и по две конфеты-подушечки. А ему давали зубчики чеснока, и дети над ним почему-то очень зло смеялись. И тогда я впервые услышала слово «еврей», и оно произносилось как оскорбление. И я помню, как испытывала к нему какое-то невероятное сочувствие, ничего еще не понимая... Помню, как он вместе со своей мамой – тоже тощей-тощей – идут по шпалам, как две тени, и мне их жалко.
Потом я училась в Москве. Но всегда перед первым сентября у меня была тревога, и я всегда не хотела идти в школу. Школа была местом, где я не испытывала комфорта.
Уже потом, когда я была подростком, я мечтала: вот бы со школой что-нибудь случилось, и я бы не пошла в школу. Для меня это была мука. Нет, я не хочу плохо рассказывать об учителях, хотя были такие люди, что меня до сих пор поражает, сколько жесткости и непонимания было у них. Они могли ребенка использовать, употребить, а после этого даже не видеть. Сначала выделить ребенка – а потом растворить его в пространстве, как будто его нет. После того как со мной так пару раз обошлись, я это место – школу – перестала любить. А с каждым классом этого было все больше и больше.
В начальной школе я была счастливая. У нас была учительница, которая училась еще в институте благородных девиц. И она нас любила всех без памяти. Мы были голодные московские дети, несчастные совершенно. Были дети из многодетных семей. Были такие, которые привязывали деревянные дощечки к ногам, потому что не было обуви. А это была замечательная учительница, она ходила в строгом платье, у нее был кружевной воротник, на рукавах кружевные манжеты белые, темное платье, она была пожилая, чудная, и она нас учила, как здороваться, как смотреть людям в глаза…Мы приседать учились в книксене… Понимаете, все голодные, есть хотят, а она нас все время облагораживала… Она призывала нас громко не говорить, потому что мы девочки, не делать резких движений, потому что мы девочки. Она нам все время сообщала, что значит быть девочкой – девочка должна быть такой и такой… Главное, что я запомнила, – это ее стремление, ее старание показать, как мир прекрасен. А потом я пошла в другую школу, и там начался кошмар…
Страшные сны про школу снились и снятся до сих пор. Всегда, до сих пор. У нас был такой учитель географии – мы его звали Глобус. И вот мне до сих пор снится, как Глобус вызывает меня к доске и требует, чтобы я ему что-то показала на карте. Это всегда было так ужасно.
Мне самой, наверное, просто не повезло со школой. Школа была на Зацепе, и там были очень трудные подростки, и учителя не могли их обуздать. Были уличные девочки-переростки. И я помню, как нас учительница французского языка называла: «церковные крысы!», «болячки родины!».
Нет, я не хулиганила с этим безумным классом. У нас одна девочка ушла рожать – так это все прошло мимо моего сознания. Это были дети войны, несчастные дети.
Помню, в шестом классе мне девчонки дали порнографические открытки, а я ровным счетом ничего не поняла, а учительница их у меня увидела и вырвала, а девчонки потом еще меня били за то, что я эти открытки не спрятала…

1943–1953

Ощущения от 1 сентября? Самые отвратительные. У нас ведь в классах учились одни девчонки. Закомплексованность была полная. И я потом долго-долго на мальчиков даже не смотрела.
Когда шла в самый первый класс, помню смутно. Поступала я в школу в 43-м году, это были годы войны – ну какие могли быть ощущения?
Уже после школы мне долгое время снился сон про то, как я иду на школьный экзамен и мне надо что-то сдавать…
А потом я поступила в институт – энергетический, это просто небо и земля по сравнению со школой. Мне так понравилось в институте! И юноши там были, и такая свободная атмосфера, я совершенно по-другому там себя чувствовала.

1945–1955

Было это давно, но всегда был праздник. Учились отдельно от мальчиков все десять лет. Учителя были замечательные – все, кто хотел, поступили потом в высшие учебные заведения… И я даже сейчас знаю все по тригонометрии – синус, косинус… А вот дети мои ничего не знают!
Что касается тревог, то никаких не помню. Была только радость, и чувствовала, что соскучилась за лето по школе, по товарищам… Правда, это быстро проходило – стоило неделю проучиться.
Вообще-то у нас было много кружков, и я во всех занималась, какие только были, – все же было бесплатно. Даже фехтование.
Мы в свое время в восемь лет в школу пошли и не умели читать, не знали алфавит, и за четыре года освоили только букварь, но знания у нас были прочные. А сейчас... я не понимаю: вот они в школу идут, уже умеют и читать, и считать, а выходят из школы – ничего не знают. И таблицы умножения не знают. Нет, надо что-то делать с образованием. А то все сокращают и сокращают программы – обидно очень. Все урезают и урезают, вычеркивают и вычеркивают – так же нельзя!

1947–1957

1 сентября – самый страшный день моей жизни! Я не волнуюсь ни на симпозиуме никаком международном, ни на конгрессе, никогда в жизни. Но вот когда я сплю ночь накануне первого сентября, мне снятся всякие кошмары. А самый главный кошмар – это как я вхожу в класс, а они все мимо меня: они меня просто не видят, не замечают, и я не могу никакого найти способа, чтобы их привлечь. И это продолжается из года в год.
Как в школу в первый класс шел, конечно, помню, это в Химках было. Я с самого начала был настроен учиться только на «отлично» – прежде всего потому, что товарищ Сталин про нас думает… Мало того, я помню эпизод, когда во втором классе хулигану Чечину объяснял, что надо учиться, а не двоечником быть, потому что Иосиф Виссарионович все время думает про нас. А Чечин этот меня головой в сугроб тыкал, тыкал, а я ему говорил: «Нет, ты не понимаешь, как Сталин нас любит и как мы должны ему на эту любовь отвечать!..»
Потом отношение к 1 сентября менялось. Мне повезло, потому что все свои университеты я прошел в разных театральных студиях, в разных дворцах пионеров, и именно там я получил любовь к литературе, к искусству. А все, что было в школе, – это было невозможно.

1961–1971

Я абсолютно не помню, что я думала и чувствовала 1 сентября. Вот 9–10 классы хорошо помню – я перевелась в хорошую школу, мне там нравилось, и я с удовольствием туда шла. А первые классы не помню совсем.
Хороший учитель – это учитель, который знает предмет, умеет его донести и справедливый. Он хорошо дает предмет и строго спрашивает… Впоследствии я сама закончила педагогический институт, некоторое время работала в школе и поняла, что именно так надо. Дети относятся с уважением именно к таким учителям. Если ты готов к уроку, если ты знаешь материал, если ты готов именно к этому классу, к этим детям, никаких проблем с дисциплиной не будет.

1962–1972

Когда впервые шел в школу, очень переживал. Шел с надеждой, радостью. Это было для меня что-то очень-очень хорошее. Это было вначале. А потом – вы сами понимаете… Я вот историю очень любил, а преподавательница меня не любила. Одни тройки ставила. Зато когда какая-нибудь проверка, один я отвечал. А пятерочников она не вызывала, потому что они не знали того, что я знал. И она знала, что никто не знает и не ответит, кроме меня…

1964–1974

У меня накануне первого сентября, в последние дни августа, всегда сердце сжималось, екало… И всегда это связывалось с закатом, с холодной осенью, с ощущением, что что-то кончилось навсегда… Никогда не было ощущения начала чего-то, но всегда было ощущение конца чего-то… Канун как ощущение конца, а не ощущение начала. А вот само первое сентября вспомнить вообще не могу ни за один год.

1965–1975

У меня по поводу моей школы очень приятные ощущения и воспоминания. Мне было очень хорошо учиться: учеба не занимала вообще никакого места. До десятого класса я проучилась на дошкольном запасе. Мне его с лихвой хватило. Зато все, что касается общения, для меня в школе всегда было очень важно. Я всегда ждала этого дня, потому что встретишься со всеми, потому что там особая жизнь.

1973–1983

Ощущения от первого сентября? Ужасные. Потому что у меня двое детей и они ходят в школу.
Когда сам шел в школу 1 сентября, не помню уже. Ничего не помню…Состояние внутреннее было простое: лето кончилось, лафа кончилась, снова в школу. Восторга не было, это точно. Ну а кто на работу с восторгом встает после отпуска? Я думаю, никто.

1974–1982

Ощущения? Самые отвратительные.
Первые три класса я учился нормально, а дальше пошли двойки и тройки. Я вообще лентяй в плане учебы. Поэтому у меня только среднее образование. В жизни главное уметь считать деньги. А этому я научился.
Самое тяжелое – скованность, когда вызывали к доске. Стихотворение дома выучишь – вроде все нормально, а потом к доске выйдешь, четыре строчки расскажешь, а дальше стоишь глазами хлопаешь, все из головы вылетело…
…Были у нас две отличницы – они оказались совершенно не устроены в жизни. Что касается меня – был тяжелый троечник, а сейчас работаю парикмахером с артистами, в шоу-бизнесе, в театрах. Конечно, финансов всегда не хватает – хотелось бы, например, купить лишнюю квартиру для работы…

1978–1988

Да никак не вспоминаю. В первый класс шел радостно, а потом – скорее бы все это уже закончилось. Особенно в 9–10 классах. Надоело 10 лет маяться. Одно и то же. С первого по десятый класс.

1982–1992

Что чувствовал? Волнение… Испуганное и тоскливое. Вот если бы сейчас снова вернуться в первый класс, я думаю, все сложилось бы по-другому.

1988–1998

Ничего хорошего я про школу никогда не думала. Училась в трех школах. Первые две были обычные и совершенно ужасные. А последняя была платная, там было нормально. Когда я ходила в обычную школу, то не хотела туда идти вообще, а когда стала ходить в частную школу, я не могу сказать, что я оторвалась, но я ходила туда уже без отрицательных эмоций.

1994–…

Когда шел первый раз, думал, что будет интересно, а оказалось – вообще неинтересно. Сначала хотел понять, что такое школа, а потом вообще ничего интересного не помню.

1995–...

Никогда в школу не хотела идти, даже в первом классе, а уж сейчас – тем более… Накануне 1 сентября думаю об одном: хорошо бы лето заново началось!

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"