ЦВЕТ ВРЕМЕНИ 
 

Подмена

Хроники одной ночи

Когда часы…

Когда часы защелкают время в обратку, небо станет страшным, как негатив, и едва различимым, а земля – кладбищем себя самой. И все – неправильно, вкривь да вкось, чушь да бред. Одним словом – хаос, с ударением на второй слог, для пущей старомодной учености. Может ли хаос быть совестливым, стыдливым? Грозным и карающим? Несущим смысл, как благую весть, в подарок алчущим агностикам? Ни да, ни нет, поскольку хаосу все-все равно, он равнодушен к самому себе, как пустой набор букв, которые вовсе не самоубиваются из-за отсутствия смысла. Хаос ни гневлив, ни справедлив, он почти рационален в своем безразличии. Невмешательство – его надежное кредо. Если дверь для него закрыта – он и не войдет, не попросится, не постучится, не навяжется, не выбьет щеколду ногой.
С появлением смысла – злого ли, разрушающего, сказочного ли, кисельно-медового – хаос преображается. Он становится войной, становится небом, становится ночью и утром, паровой машиной и фотосинтезом, потопом и Голгофой, Воскресением и явлением Богоматери пред австралийскими рыбаками, убийцей и вдохновением. Обретая форму, подчиняясь, хаос теряет самого себя, перестает быть хармсовской считалочкой-белибердой, перестает быть бескостным, как кишмиш, безликим, как пастила, бездомным, как крыса. Его податливая илисто-глинистая самая суть костенеет и ягодно тяжелеет, утверждаясь во времени и пространстве. И пусть стрелки часов щелкают плоть реальности как орехи, дробят, дробят на секунды дыхание настоящего, убежденного в своей настоящести до такой степени, что просыпаться среди ночи в холодном поту вовсе не прилично – настолько оно защищено, обезопасено, перестраховано от катастрофы. “Не может быть, потому что не может быть, и точка!” – заверяют боги бесов и бесы богов. Пусть Вишну продолжает с безмятежностью вечно юного целовать девушек на заливных лугах Упанишад, раскрашенных под комиксы, пока в Японии работники корпораций считают прибыли и убытки, пусть Шива танцует хип-хоп, пока в Америке зачинается гражданская война, пусть боги и бесы, демоны и ангелы презирают друг друга и испепеляют взглядом при встрече incognito на венецианском карнавале – лишь бы нищенствующая пустота не заняла их троны, не рассосала их пантеоны и алтари, подобно карамельному леденцу. Чтобы бытие вожделело сознание, подобно тому как сознание не может прожить и восьмичасового рабочего дня без ощущения бытия.
И пусть никто и никогда не допустит большой подмены настоящего на фальшивку-чудовище – ни безмолвствующий камень, ни поющий бамбук, ни богомольный приход, ни юноша, задумчиво смотрящий из окна автомобиля через черное зеркало очков.

Сейчас

Вы хотите сейчас?
Мой ум голоден, мое сердце млеет от бессмыслицы. Моя выгода – ничья выгода, моя война – холостая война. С недавних пор я питаюсь отбросами моих горожан, щедро запивая их дождевой водой. Я ем бензин, банки-склянки, дерусь с собаками за кусок протухшей рамсторовской ветчины, набиваю карманы акциями прогоревших заводов, разрываю зубами мешки с макулатурой и облизываю глянец улыбающихся лиц.
Человек есть то, что он ест, – это очень и очень современная философия. Точная философия. Удивительно мне, как это люди еще не догадались поменять себе имена на Бифштексы, Бананы, Йогурты и прочие наслаждения. Как было бы просто понимать друг друга! Ведь удовольствия – это главное, не так ли? А что есть удовольствие? Это еда и когда тепло ногам, уютно телу. По крайней мере, рекламщики, нынешние мои трубадуры, сочиняющие слоганы к новым товарам, убеждены: человек есть то, что он дорого купит. Человек есть то, где он зашибает деньги. Человек есть то, на кого он эти башли спускает. Человек есть то, сколько он готов платить за комфорт. Человек есть то же, что и его выгодный бизнес. Люди объединяются по общности выгод и интересов. Успешные дельцы счастливы и гордо идут направо, к автостоянкам, неуспешные, неудачники проваливают налево, головой в костровища, подобно финикийским жертвенным младенцам. И только так и никак иначе жизнь обретает смысл.
Пусть какой-то там Ш.Бодлер сомневается, так ли уж нужны человеку эти вещественные радости жизни. Придется быть честными: Бодлер теперь классик, а значит, его уже не читают, переварили и съели, вместе с шоколадным десертом за ланчем. Над его “Цветами зла” школьники бесцеремонно зевают, и правильно делают. На кой им, детям Нового Карфагена, дались любовные страсти мертвецов, без них и так хлопотно: вырасти, выучиться, устроиться, застраховать имущество нажитое и унаследованное, потом институт брака, неизбежные обязательства, ответственность, болезни и старость.
У кого ты спрашиваешь, Вийон, о снегах минувших лет? Теперь тебе следовало бы спросить другое – “Где, мол, счета минувших лет?”, – и тебя бы поняли, Франсуа, и ты прославился бы пуще прежнего, да! Капризное сегодня требует новой поэзии, ищет новых форм выражения, преображенного смысла – поверхностного, но правдивого, как хруст стодолларовых банкнот.
Когда я брожу по городу, я много думаю о прелести фальши и красоте подделок. Они сияют куда ярче, особливо в свете электричества, они живут до завидного коротко, но громко, они нравятся многим. А большинство – это и есть настоящий день. Мои болотные огни с их мановения руки превращаются в карнавальные гирлянды – бестолковые, дурацкие и потому чудесные.
Я – иллюзионист, Дэвид Копперфильд был моим худшим учеником, ведь имена лучших были сию же секунду забыты.
Я – ничтожный пшик, присвоивший себе смысл. Я – бестолковая случайность, записавшаяся в любимчики, потому что люди устали от глубокомыслия, они устали от своей истории, им осточертела долгая память и умонепостижимые шедевры. Семь чудес света – устаревшая география мира. Мой мир куда доступнее. В него можно войти через клавишу компьютера “enter”, его можно заполучить, зазубрив наизусть несколько формул. Ведь я – простота, наивнейшее из всех зол и приносящее пользу. Я – гарантия того, что сегодня непременно будет предано забвению, станет пылью и прахом. Людям нечего бояться, когда они со мной, под моим плащом они останутся незамеченными. Легкими, как пустота, чистыми и невинными, как одиночество, tabula rasa, вылетевшее в форточку со сквозняком и красиво и бесполезно вьющееся вместе с остальными сухими листьями над асфальтом, пока я стою неподалеку и докуриваю сигарету.

Старый и новый миф

Здравствуй, милая!
Как жаль, я хотел рассказать тебе кое-что, но ты уснула. Я знаю, как ты выматываешься на работе, поэтому не стал тебя тревожить. Я посмотрел немного телевизор, там показывали хороший американский боевик, а потом и сам заснул, совершенно без снов. Утром мы оба опаздывали, ты жарила яичницу, и мы немного поговорили о твоей работе. Работа как работа, не хуже, не лучше других. Хотя я и делал вид, что меня интересуют твои проблемы, на моей работе проблем куда больше, но мне не хотелось бы тебя перегружать, ты ведь такая хрупкая.
Но я не стал уговаривать тебя бросить работу, я знаю, как ты к этому относишься, и думаешь, что я таким образом хочу поставить тебя в зависимость, но это не так. Мне конечно же было бы приятнее, чтобы ты не уставала на работе и встречала меня вечером посвежевшая, одетая в красивое платье. Но с другой стороны, я сосчитал, сколько мы в месяц заработали денег, и подумал, что теперь мы могли бы себе позволить двухнедельный круиз по Средиземному морю, помнишь, ты мечтала? Так что собирай свои летние наряды, гладь мои парадные рубашки, моя красавица.
Ах да, совсем позабыл, я хотел тебе кое-что рассказать, но никак не подыщу свободной минутки – так я много вкалываю на этой гребаной работе. В моем офисе темно, как в шахте, к тому же в этих подземельях совсем не топят, но это сущая ерунда, просто к вечеру пальцы коченеют, и приходится включать отопление, а рабы совсем перестали бояться моих плетей и воруют хворост. Коллеги говорят, что мне нужно нанять хорошего управляющего, но таких не бывает. Помнишь, у меня был технолог – Морфей, кажется, его звали. Он отлично справлялся с работой, это верно, но воровал по-крупному. Я слышал, его судили за кражу снов какой-то высокой особы, но простили, и теперь он занимает высокий пост в сфере шоу-бизнеса. Помнишь прошлогоднюю мисс Вселенную? Его работа. Он слепил ее из обыкновенной цветочной пыльцы. И все-таки ты права, мне давно надо было переехать на новое место, но, знаешь ли, аренда такая дорогая, что лучше и не говорить об этом.
Но все-таки вернемся в начало. Я хотел рассказать тебе странную историю, которая происходит в нашем городе. Говорят, ночью по улицам ходит демон, но никто его не видел, а те, кто видели, уже мертвы. Полиция утверждает, что все это бредни, но горожане шепчутся, что это не кто иной, как Сфинкс, а некоторые уверяют, что это женщина со звериной головой. Но есть и такие, кто считает, что это кое-кто и пострашнее, настолько, что боятся произносить его имя. Но я сразу догадался, кого они имеют в виду, – мне ведь нечего бояться. Глупцы думают, что это Молох, древнее уважаемое чудовище. Говорят, оно обращается небесно-красивой женщиной, чтобы привлечь одинокого пешего, и задает ему три вопроса. Если он неправильно отвечает, чудовище его беспощадно сжирает.
В городе царит паника, милая, но я не верю во все эти россказни, да и вовсе не боюсь этого Молоха. Мы же цивилизованные приличные граждане, чего нам бояться? Да и ты не волнуйся и ложись сегодня пораньше спать и не жди меня сегодня рано, я задерживаюсь на работе допоздна. Вот дописываю тебе письмо и принимаюсь за своих разгильдяев. Я уволил палача, так что этой ночью мне самому придется выполнять его работу. К утру, вероятно, вернусь. Спи сладко и думай о предстоящем week-end, чего бы ты хотела в подарок.
Целую, твой.

В сапожках на босу ногу

Я полюбила жить в гостиницах бизнес-класса. Я стала совсем похожей на девушек из журналов. На мне всегда все лучшее: платья, украшения, духи, косметика и сумочки. Я хожу по магазинам, как простая смертная, и портнихи обмеривают мою фигуру, как живую. Ах, если бы парикмахерши так нянчились со своей душой, как с моими локонами! Я стала разбираться в еде, но не могу сказать, что поняла, почему люди так сходят по ней с ума. А прошлой ночью прохожий, которому я собиралась задать свои три вопроса, хотел соблазнить меня. И я отпустила его живым. Я сама не знаю почему, но мне нравится такая жизнь. Каждую ночь я насыщаюсь кровью, а утром я в человеческом облике питаюсь человеческими удовольствиями. Бывают минуты, и я забываю, что я – чудовище. Я нравлюсь себе в зеркалах. Мне вольготно, хотя и одиноко. Одиночество мутит мой ум, и я становлюсь сентиментальной и поверхностной, совсем как люди. Сегодня я купила себе новый автомобиль, очень шикарный и дорогой. Хозяин автосалона так заискивал передо мной и так радовался прибыльному клиенту, что я захотела его немедленно съесть, но конечно же сдержалась. У меня появились человеческие привычки. Я приучила себя смотреть популярные ток-шоу по телевизору и надевать тапочки, когда иду в ванную. Но ночью – мои ритуалы остаются прежними – человеческие ноги превращаются в звериные лапы, и я прячу их в сапоги. Мои новые приятельницы сказали бы, что сапожки на босу ногу – фантастически актуально. Какие они милые, когда говорят такие глупости, я бы полюбила их, но не могу, не умею. Поэтому я так голодна. А кто-то давно, не помню кто, говорил, что в любви – спасение. Но мне она недоступна, ведь я – Чудовище, я – Молох, соединяющий лицемерных и разъединяющий страждущих, хладнокровный и беспристрастный, я – пугало, злой вестник, полный эгоизма. Я жадный и ненасытный хищник, жаждущий любви, – вот я кто. Я брожу по улицам в поисках своего спасения, но люди слишком жадны, обозлены и трусливы, чтобы подарить мне такой бесценный дар, и освободить, и выгнать меня прочь.
Я нужен им, я нужна им, вот почему я здесь.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"