ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ
В потоке
История, расцвет и гибель одного
придуманного государства. И одного настоящего
У взрослых есть истины, правила, знаки.
Они путаются в собственных знаниях, как рыбы в
сетях. Нет, так будет неточно сказано. Мы путаемся
в представлениях о собственных знаниях. И
слишком часто забываем, насколько эти знания
условны.
В детстве поле, на котором можно играть, казалось
куда свободнее. Между миром вымышленным и миром
реальным не было таких жестких перегородок. Не
больше, чем плетеная изгородь, которую можно
перешагнуть. Случайный элемент из настоящего,
непридуманного космоса легко включался в пляску
необязательных вещей. Тратить время понарошку –
величайший дар, и принадлежит он только детям.
Сочиняя детские книги, мы живем
нашим, взрослым представлением о том, каким
должно быть сознание ребенка. Когда сами дети
придумывают для нас истории, они рассказывают то,
что, как им кажется, должно быть нам интересно. Но
если бы мы, оставаясь взрослыми, могли проникнуть
во внутренний мир детской повседневной фантазии,
то, кажется, узнали бы много нового о себе и своем
достохвальном социуме.
Беда в том, что здесь всегда есть временная пауза
минимум лет в пятнадцать, а то и больше. Мало кому
приходит в голову в нежном возрасте обобщать
свои представления о мироздании. Скорее позже,
много позже кто-нибудь описывает свою
Швамбранию, не забывая и об идеологической моде
насущной эпохи.
К примеру, шестидесятые, в которых пустила корни
наша современность и где располагалось мое
детство. Я тут недавно в очередной раз
рассматривал знаменитое сочинение Вайля и
Гениса об эпохе Гагарина и Солженицына, и еще раз
убедился, насколько это странная книга. Там
каждая глава начинается во здравие, а кончается
за упокой – видимо, этим нехитрым приемом авторы
желали продемонстрировать крах надежд
поколения. Будто по каталогу, одно за другим –
космос, литература, идеология, одежда, спорт. В
общем, из жизни в смерть со всеми остановками.
Мне такая идея всегда казалась навязчивой. Ну
зачем назидательный рефрен, если все ясно. И я
почему-то стал все чаще вспоминать мифическую
страну, которую я, пятилетний мальчишка, придумал
себе в середине того достославного десятилетия.
Страна называлась Миния. Минийская Народная
Республика. Разумеется, это была
социалистическая держава, и жила она в
капиталистическом окружении. Я подробнейшим
образом рисовал карты. Всего два континента
(возможно, прообраз Евразии и Америки). Самое
большое капиталистическое государство –
Темнозеленая империя – лежит на запад от Минии и
воплощает всевозможные представления о
социальной несправедливости. Там недокармливают
солдат, там бьют школьников и студентов, там
постоянно голодают рабочие. Из Минии в
Темнозелению постоянно отправлялись
добровольцы – бунтовать простой народ. Только
народ был серый и предпочитал сытое довольство
будней великому благу революции.
В самой же Минии революция случилась очень-очень
давно – аж в 1612 году. Но была она не
социалистической, а народно-демократической.
Поэтому осталось много политических партий,
названия которых варьировались вместе с моим
взрослением.
Как ни странно, именно выборы были главной моей
игрой, по крайней мере игрой самой интимной, куда
не допускались посторонние. Едва научившись
писать, я составлял таблицы этих избирательных
кампаний, сочинял десятками воззвания и
манифесты. Представляете, сколько выборов за три
с половиной столетия. Сохранилось до полсотни
листов. Действительно, сейчас я даже не знаю,
почему она так была сильна, эта тоска по
политической альтернативе. Но, видимо, советский
официальный быт страдал беспробудной скукотищей
и внятно требовал компенсации…
Вторым по популярности среди минийских
развлечений шел футбол. Сюда активно вовлекались
друзья и товарищи. Чемпионаты мира проходили раз
в четыре года, и на каждом втором минийская
сборная с неизбежностью побеждала. Над
настольным футболом – такое зеленое железное
поле с прикрепленными на пружинках фигурками
футболистов (шесть с полтиной в «Детском мире»,
ломался раз в полгода) – висели краткие
стенограммы всех матчей главной команды страны.
Поражение расценивалось как стихийное бедствие.
Долы и веси погружались в траур. Переставали
работать заводы, замирали деревни. На улицах
вывешивались черные знамена. Самые красивые
девушки числом в двадцать (почему именно
двадцать, абсолютно не ведаю) отправлялись в
столицу страны, город Ил, и ритуально закидывали
игроков опозорившейся национальной команды
тухлыми яйцами и помидорами. Этих несчастных по
месяцу никуда не звали в гости, не давали
сладкого и выпить. Таков был общенациональный
ритуал. И с него начиналось возрождение сборной.
Кажется, мы провели все футбольные чемпионаты
мира, с 1614 до 1944 года. Каждый матч был сыгран и
описан. Мои друзья Вова Истомин и Кирилл
Красненков издавали даже отдельную газету –
“Минийский спорт”. К пятому классу и эта
традиция оборвалась – мы взрослели.
И наконец, я со скрупулезностью, достойной
лучшего применения, развивал сеть железных и
шоссейных дорог Минии, то есть рисовал подробные
карты местности и прокладывал по ним пути. Каждый
район этой страны был мной идеально обустроен в
транспортном отношении. Прорыты туннели,
наведены мосты. Строгие машинисты вели свои
паровозы над горными ущельями и быстрыми реками.
Расписание поездов было учреждено раз и навсегда
и никогда не менялось. Разумеется, поезда не
опаздывали и транспортные потоки не пресекались.
Люди все время куда-то ехали, перемещались. Жить
на одном месте больше года запрещалось законом –
так боролись с личной собственностью и
пристрастием к мещанскому уюту. Конечно,
любители собственности существовали и имели
своих сторонников. Но политические партии,
выступающие за оседлый образ жизни, неуклонно
проигрывали выборы. В результате каждый миниец
хотя бы раз в год должен был все поменять: дом,
город, занятие. И так до сорока лет. Только после
сорока можно было осесть, и то не в городе, а в
какой-нибудь деревушке – заняться увеличением
надоев и огородами.
Кстати, в деревнях вообще жили только люди
старшего поколения. А детей с семи до шестнадцати
лет растило государство – в интернатах и
спортивных школах (я увлекался Макаренко, и быт
московской интеллигентной семьи казался мне
кошмаром, лет в восемь очень хотелось, чтоб
случилось что-то очень страшное, но чреватое
приключениями: война, землетрясение). В минийских
же школах-интернатах все устраивалось очень
интересно: бесконечные командные соревнования,
олимпиады по учебным предметам, археологические
экспедиции, сплав по рекам и другие походы. Чтобы
родители не докучали своим чадам, встречаться с
ними они могли только четыре раза в год. Да и чаще
устроить эти встречи было достаточно сложно при
постоянных-то разъездах всего населения страны.
Время от времени у меня появлялся какой-то герой,
и я отслеживал его судьбу совершенно отдельно. С
детства лет до тридцати – дальше, по понятным
причинам, я не заглядывал. Образование, любовь,
карьера – все как полагается. Но больше всего я
любил рисовать на карте “пространство жизни”
своих любимых персонажей. В Минии вообще было
принято наглядно изображать время. Проводились
даже специальные конкурсы среди художников.
Дескать, кто лучше создаст образ года. И музеи
устраивались хронологически: искусство 1612 года,
1680-го, 1702-го, ну и так далее.
Как ни странно, в минийской новейшей истории
почти не случалось войн. До 1612 года войны,
конечно, были, и некоторые сражения мы с друзьями
разыгрывали. Но после победы революции
окончательно воцарился мир. На границах стояли
ядерные ракеты, готовые в любой момент
уничтожить все капиталистическое окружение.
Просто стереть его с лица земли. И потому никто на
Минию не посягал, ее боялись. А минийское
правительство, и это понятно, оставалось самым
миролюбивым правительством на свете.
Умер этот мой придуманный мир очень странно.
Кажется, учился я тогда классе в седьмом. Мне
пришла на ум история, как мой любимый герой,
минийский футболист Аркадий Ананьев, влюбился в
девушку из капиталистической страны Гондваны.
Они приехали вместе в Ил, и тут их неожиданно
арестовали. Началась травля в газетах и по радио.
Болельщики устроили демонстрацию в защиту
Ананьева, но ее разогнали дубинками и
слезоточивым газом. Пришлось тут же придумывать
и рисовать на картах тюрьмы, лагеря и все такое
прочее. И мне стало противно. Я отчетливо помню –
противно и скучно. Реальность, невсамделишная
социальная реальность набирала вес и нагуливала
жирок. Через год моим воображением уже владели
совершенно другие темы, я тщательно прятал от
родителей машинописную копию оруэлловского
“1984”.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|