КНИГА ИМЕН
“Слово – источник любой свободы”
Фильм Реджио “Накоикацци” стал
сенсацией последнего венецианского
кинофестиваля. И там же, в Венеции, режиссер
ответил на несколько вопросов одного из самых
известных российских кинообозревателей, Антона
Долина. Вот фрагменты из этого интервью и
комментарии к фильмам Реджио киноведа Милены
Мусиной.
Нормальная скорость киносъемки – 24
кадра в секунду. Реджио в “Powaqqatsi” (1988)
предпочитает съемку со скоростью 60 и даже 130
кадров в секунду. Убыстренная киносъемка дает
при проецировании обратный эффект – на экране
все замедляется, время просачивается сквозь
пальцы тонкой струйкой песка, клубится дымом
кальяна, время почти останавливается, истории
больше нет...
– Как вам удается подчинить
созданные не вами образы своей идее, своей
концепции?
– В начале было слово – слышали об этом? В начале
этого фильма тоже было слово, пусть мы и сделали
фильм без слов. Слово – источник любой свободы. Я
писал драматургическое либретто для
“Накоикацци”, создавал литературную базу для
саундтрека, для монтажа, буквально для всего.
Если бы не это, мы просто утонули бы в бесконечном
море картинок и образов.
– Возможно ли описать словами
содержание “Накоикацци”?
– Как бы вы объяснили, каков вкус того или иного
лакомства? Вы бы просто не стали этого делать, а
предложили бы попробовать. Как вы объясните
произведение искусства? Никак. Потому что когда
сотни человек проходят перед картиной в Музее
Пушкина, у них будут сотни точек зрения. Красота
искусства – это тайна, которую знает только
зритель. В моем фильме изображение и музыка
взаимодействуют со зрителем, и у него
обязательно появится своя точка зрения. Я
никогда не буду объяснять публике, что такое мои
фильмы. Я твердо знаю, что делаю кино не для всех,
и даже не пытаюсь претендовать на звание
массового режиссера: естественно, “Накоикацци”
можно показывать только в нескольких
кинотеатрах, а широким экраном он не пойдет. Но в
России, я думаю, он может иметь определенный
успех, поскольку апеллирует к вашим литературным
и культурным традициям. А если бы мне все же
пришлось как-то представить мой фильм, то я бы
использовал метафору. Возможно, я бы сказал, что
это фильм об Америке и ее будущем, о том, как
ужасна повседневная жизнь – ничего нет страшнее.
Слушая Прокофьева, глупо было бы спрашивать: “А
что он хотел сказать этой симфонией?” Смысла
слишком много, чтобы о нем говорить. Мое кино –
это опыт для зрителя, и оно говорит напрямую с
душой человека. Это не пассивное кино, а
интерактивное: увидев что-то прекрасное, мы не
думаем о красоте, а просто чувствуем ее, и так
надо воспринимать “Накоикацци”.
Кино Реджио ввергает в транс,
излечивает, сводит с ума. Психосоматические
реакции гарантированы ритмом – в основе музыки
Филиппа Гласса лежат индуистские обрядовые
песнопения, они совпадают с ритмом католических
псалмов. Реджио дублирует ритм музыки монтажом.
Человеческий организм реагирует изнутри –
сокращением сердечной мышцы. Пульс зрителя
совпадает с пульсом фильма – берегитесь, это
ловушка! Теперь вы во власти у режиссера. Теперь
ваше сердце будет биться по его режиссерской
воле, пока не закончится фильм...
– Последним образом, овладевшим
массовым сознанием, было падение Всемирного
торгового центра в Нью-Йорке. Как вы избежали
включения этих картинок в свою картину о
современной Америке?
– Те, кто направил пассажирские самолеты на
башни Всемирного торгового центра, прекрасно
понимали, что язык этого мира – язык картинок. Не
случайно сначала в башню врезался один самолет, и
лишь несколько минут спустя – другой: они знали,
что все СМИ мира это запечатлеют и передадут
остальным. Они заказали себе аудиторию, чтобы
этот образ навсегда остался в памяти всех. Это
был порочный акт использования языка образов.
Моя студия неподалеку от места трагедии в
Нью-Йорке, но в тот момент меня там не было – я
уехал домой, в Нью-Мексико, где моя дочь выходила
замуж. Но мои коллеги видели, как люди
выпрыгивали из окон, видели, как врезался в
небоскреб второй самолет. Однако мой фильм не об
этом ужасе, а о куда более страшной
повседневности – неизмеримо более пугающем
факте, чем случившееся в Нью-Йорке. Это кошмар
ежедневной жизни, который мы просто перестали
чувствовать, – как говорил Эйнштейн, “рыба знает
о воде меньше всех”. Маркс спрашивал о том, что
первично – социальное поведение человека или
его сознание, и считал первичными социальные
обстоятельства, но другой человек, гений Иосиф
Бродский, нашел альтернативу: можно создать себе
другой мир и жить в нем по своим законам.
Люди смотрят с экрана. В камеру. А
получается глаза в глаза. Реджио добивается
этого специально. И никогда не снимает
исподтишка. Он чувствует, как из глаз этих людей в
его фильм входят души. И поселяются там – в
микротрещинках теплого целлулоида. Потом он
берет эти пленки в руки. Он притрагивается
подушечками пальцев к теплым, влажным, волооким,
узким, покрасневшим от ветра, иссушенным жаром
глазам. А они, эти люди, заглянувшие в кинокамеру,
позволяют ему все это. В отличие от нас,
отмахивающихся от камер на улицах больших
городов, эти люди наделены особым знанием. Они
останавливаются... И пристально смотрят в камеру.
Они видят в Годфри Реджио кого-то, кому дозволено
прикасаться к человеческим душам...
По материалам газеты “Кино-ревю”
В статье Станислава Никольского “Живой образ
свободы” (полоса “Легенды XX века” в номере 87 за
2001 год) было использовано в качестве основного
источника эссе Александра Николаевича Тарасова
“Между вулканами и партизанами”. Приносим
автору извинения за отсутствие ссылки на его
работу в тексте статьи.
Редакция “ПС”
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|