ЛЕТНЯЯ ГАЗЕТА.
ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО КАНИКУЛАМ. Выпуск №5 ВНЕКЛАССНЫЙ

Мое отношение к садово-парковой скульптуре,

или Тайны правильной учебы

Из этой правильной и организованной жизни сама собой выросла на экзамене пятерка.
Я впервые почувствовал вкус заслуженно высокой оценки.
Ах, как он был хорош!
Но главное – я узнал, что есть некоторая тайна правильной учебы.
Если ее знать – учеба будет успешной.

По окончании четвертого класса самый трудный экзамен предстоял по русскому устному.
Готовились мы на пару с Витей. Рано утром уходили в Сад Баумана. Пройдя в самую его глубину, поднимались по лестнице на небольшой пригорок с искусственным гротом. В утренней свежести здесь лучше пригревало, а в жару – продувало. На каменной вершине грота жил белый олень.
Мне всегда нравились олени. Орлы тоже нравились и львы. А вот девушки с веслом и торчащей у них из пятки ржавой проволокой не нравились никогда. У них были серийно культяпистые фигуры и широкие плечи. Еще я не понимал: почему с веслом? Хотел ли автор сказать, что только освобожденная социализмом женщина знает, куда грести и когда сушить весла, или же он просто искал спокойной жизни? По-своему это было неглупо придумано: в девушке с веслом при всем желании никакой идеалистической мысли не обнаруживалось. Просто здоровое тело, из которого притом явственно, как ржавая проволока из пятки, торчит правильное социальное происхождение.
Не нравились мне и пионеры с горном и отбитым носом. Пионеры с горном были особого, артековского типа. Артековской путевкой награждались самые идейные. Таких в нашем классе не было ни одного.
Однажды я чуть сам не загремел в Артек, но дело не выгорело, словно бы кто-то, с небеси надзирающий за распределением артековской благодати, прорек: “Сей недостоин!” Я облегченно вздохнул. И без того приходилось немало придуриваться. Я бы не смог, сидя в обнимку у артековского костра, дружно раскачиваясь (мне казалось, что от одного этого дружного раскачивания меня стошнит), петь: “Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионеры – дети рабочих“. Интересно, почему – рабочих? Витькин отец – инженер, Никина мама работает на радио, Серегин отец сидит в Госбанке, Аркашкин дирижирует военным оркестром. Почему мы – дети рабочих?
В Старой Рузе мы все это, конечно, тоже пели, но, клянусь своим обгрызенным на кончиках пионерским галстуком, наш замечательный и бессменный хормейстер никогда не добивалась от нас идейности звучания. Тише-громче-выразительней! – все ее требования касались исключительно музыкальных нюансов…
Обычный пионер был в то время часто встречающейся разновидностью двуногих. В нашем лагере, включая меня, их было несколько сотен. А вот пионер-энтузиаст уже почти перевелся, и никто не заставил бы меня то и дело салютовать всякому встречному. Мне, честно говоря, уже было смешно, когда в радиопередаче “Пионерская зорька” пели:

    Пионер, не теряй ни минуты,
    Никогда, никогда не скучай
    И всегда пионерским салютом
    Солнце Родины встречай!

Я бы обхохотался, если бы увидел пионера, встречающего солнце салютом.
Среди нашей братии мне ни разу не попадался приличный горнист. Единственный, кто здоровско горнил, был старший пионервожатый Юлик. А как он горнил “спать, спать по палатам” – шедеврально! Чистый, немного печальный звук, как одеялом, укрывал весь лагерь. Горн буквально упрашивал: укладывайтесь, братцы! Утро вечера мудренее...
Обычное коварство взрослых. Ведь если спать, то всем – пионерам и вожатым. Фактически же заканчивалась только детская половина лагерной жизни, а вожатская продолжалась. Под псевдонимом планерка, на которую, срочно подкрасив
губы, спешили девушки-вожатые, скрывалось что-то исключительно заманчивое и, как я предполагал, грешное...
В самом центре нашего садика был установлен бюст Баумана, который мне ужасно не нравился. Мне они все не нравились. Про любой бюст можно сказать: что ж ты за урод недоделанный? Голова и немного тела без рук. Еще и поэтому больше всего мне нравился парящий над гротом олень.
Сильнейшие первые впечатления – запахи. Но разве можно объяснить, за что мне так нравились запахи бензина, горячей асфальтовой массы, табачного дыма, дешевого одеколона? В том виноваты были не столько сами запахи, сколько те бессознательные надежды и ожидания, то свежее детское доверие к миру, которое испытывает каждый вступающий в жизнь. Ну-ка повернись! Так вот как ты пахнешь, мир?..
Здесь, в гроте, за безгрешно чистыми днем ресторанными столиками мы с Витей и занимались. У него был дисциплинированный ум и отличная память.
Он сразу же пресек все мои попытки халтурить. Договорились так, что каждый штудирует свой билет в одиночку, затем спрашиваем друг друга. Дней через пять у меня настолько прибавилось в голове, что страх экзамена отступил.
Мы успели выучить по двадцать два билета, и высшая справедливость оказалась в том, что на экзамене я вытащил третий билет. Третий! А первый десяток мы знали просто железно. Я ни одной минуты не пожалел, что зря учил остальные девятнадцать. Ведь экзамен прошел, а знание русского языка осталось со мной навсегда. К тому же я впервые, как мне казалось, достал почти до самого дна книжной премудрости.
Из этой правильной и организованной жизни сама собой выросла на экзамене пятерка. Я еще только впервой почувствовал вкус заслуженно высокой оценки. Ах, как он был хорош! Но главное – я узнал, что есть некоторая тайна правильной учебы. Если ее знать – учеба будет успешной. Кроме порядочного, совсем негордого отличника Вити были в нашем классе еще три или четыре человека, которые тайну правильной учебы знали. Учитель ей научить не может. Эта тайна – в хотении не пятерки, а знания.
Наши отличники не были зазнайками, но и им надоедало быть на особицу от остального класса. Хотелось – в народ. Это приобретало иногда смешные формы. Впадая в мандраж перед контрольной, я несколько раз пытался вышибить из них, так сказать, экспресс-знание. Все как один божились, что ни в зуб ногой, но в результате получали свои пятерки. Не думаю, чтобы они не делились знаниями только потому, что ты, дескать, гулял, а я корпел. В классе отстающим помогали. Больше того, наши ребята никогда не дрались.
В разное время в класс, как в бассейн по трубе А, вливались и из него по трубе Б выливались самые разные люди, но костяк, значит, что-то такое собой представлял, если приходящие никогда так и не сумели навязать классу ничего чуждого. Начав 1 сентября 1952 года, я проучился в нем восемь лет и за все восемь лет не припомню ни одного террориста. Знаете, это когда один тупой, но физически сильный подминает под себя всех и навязывает им свои жестокие, а часто и гнусные правила. Что-то в нашем коллективе было такое или, наоборот, чего-то такого, необходимого для самозарождения террористов, не было. Хороший класс...

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"