ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
СЮЖЕТЫ
Любители конфет и табаку
Архангельск – особенный город. Это
чувствуется абсолютно во всем. В том числе и в
разных неприятных (а подчас курьезных)
происшествиях, которые случались в этом городе.
Самой страшной напастью Архангельска (как,
впрочем, любого деревянного города) были, конечно,
пожары. В летописях то и дело встречаются записи
такого плана:
“Згоре в городе церкви, и кельи, и воеводцкой
двор, и полгорода от Двины реки” (1637 год).
“Мая в шестой день в Архангельского города в
вечеру учинился пожар в мясном ряду, загорелся
пустой анбар колмогорца Савки Даскина… гостиные
русской и немецкой дворы, и таможня, и важни, и
торговая баня, и анбары, и по берегу обруб вверх
реки до города, а вниз до двора англичанина
Томаса Бреана… и лавки все погорели без
остатка” (1667 год).
“Сентября к 15-му числу в ноче загорелось возле
города в немецком анбаре, которые анбары
построены были на время после пожару возле
острожную и городовую стену. И от того пожару
Архангельский город, и острог, и съезжая изба, и
воевоцкий двор, и государевы житницы с хлебом, и
анбары, и лавки, которые построены были в городе и
в остроге после пожару на время, все погорело без
остатка. И многие пушки медные и железные,
которые были по городу, и по острогу, в том пожаре
растопились… И после того пожару воевода
приехал жить в Немецкую слободу” (1670 год).
Во времена Петра Великого в Архангельске
активизировались и торговля, и строительство. В
городе появились непривычно огромные деньги и,
как одно из следствий, стало развиваться
взяточничество. Самый громкий процесс – в 1714
году, над самим губернатором, г-ном Курбатовым,
обвиненным в поборах князем майором Волконским.
Но и сам Волконский оказался небезгрешен: “Майор
Волконский, будучи для розыску в
Архангелогородской губернии, взял без указа,
самовольно, у подьячего Ерофеева из казны денег
1500 рублей и, не отдав, уезжает в Ригу, подьячный
опасается, чтоб за Волконским эти деньги не
пропали”.
В результате князь Волконский был расстрелян в
1717 году. А бывший губернатор г-н Курбатов спустя
еще четыре года умер своей смертью, так и не
дождавшись окончания расследования.
Но это – игры vip-персон. Над обычными
архангелогородцами процесс проходил
значительно скорее. В частности, когда
выяснилось, что капитан Алатченинов был
чрезмерно корыстолюбив при проведении набора в
рекруты, суд быстренько принял решение: “Лиша
его офицерских чинов, бив кнутом и вырезав ноздри,
сослать на вечную работу, на каторгу”.
За незначительные правонарушения всего лишь
налагался штраф: “26 мая от Харитона Егорова – за
неимением на нем немецкого кафтана, тако и
галстука, штрафных денег принято 40 коп.”.
А иные отделывались вовсе легким испугом. К
примеру, в 1780 году крестьянин Ф. Варавин донес
исправнику на собственного сына: “Оный Андрей
находится всегда в пьянстве, делает во всем
непослушание… увел из дома мерина рыжего и
променял его вологодскому крестьянину на мерина
ж серого, который нисколько против нашего мерина
сверстаться не может”.
Сегодня над подобной жалобой скорее всего просто
посмеялись бы работники местного УВД. Но в те
времена старательный все-таки вызвал Андрея в
мирскую избу, где тому и разъяснили, чтобы
хулиган “всегда был своему отцу послушен,
опасаясь жесточайшего наказания”.
В начале девятнадцатого века в городе проживал
побочный сын довольно знатного вельможи графа
Кушелева, высланный в Архангельск за свои
своеобразные проделки. Михаил Пыляев так
описывал этого доблестного рыцаря: “Долго он
оставался памятен тому городу, куда его закинула
судьба, по той необычайной роли, которую он взял
на себя и которую исполнял с необыкновенною
смелостью, решительностью и редким счастьем. Он
играл роль своего рода мстителя за угнетенных и
слабых. Это был в полном смысле слова каратель
пороков, и он навел страх на весь Архангельск или,
вернее, на всех тех, у кого на совести лежало
недоброе, несправедливое или злое дело.
Он перепорол если не всех взяточников и
притеснителей, то большую часть угнетателей
этого города. Особенно он был лют с местными
шемяками и держимордами. И все ему сходило с рук.
Благодаря большим денежным средствам он
подобрал себе ватагу из десяти отчаянных
матросов, преданных ему душою и телом и готовых
за него в огонь и воду.
Много платил он и своей тайной полиции, которую
имел как в судебных местах, так и в частных домах.
Ему сейчас же доносили, кто, где и когда совершил
какую-нибудь мерзость. Вслед за этим у него
составлялся суд и исполнение по возможности в
скорейшем времени. Наказание, смотря по вине,
большей частью состояло в отсчитывании
виновному от пятидесяти до ста линьков.
Для достижения этой цели несколько тайных
агентов С-на неусыпно следили за каждым шагом
обреченной на линьки жертвы и рано ли, поздно ли,
будучи в масках, подкарауливали, завязывали ей
рот, скручивали руки и увлекали в какое-нибудь
глухое, пустынное место и там, под
председательством мстителя, тоже
замаскированного, исполняли приговор над
осужденным”.
Кстати, архангельские взяточники были одними из
изобретательнейших в государстве. Здесь даже
разработали определенный механизм гарантии – на
случай, если кто-нибудь взятку возьмет, а
обещанное не исполнит. Для этого денежная
ассигнация резалась на две равные части – так,
чтобы на каждой находился номер. Одна часть
вручалась взяткобрателю, другая оставалась в
собственности взяткодателя. В случае
благоприятного исхода дела взяткобратель
получал недостающее. В противном случае, конечно,
нет.
Несмотря на северное местоположение (и,
следовательно, отсутствие тропической жары), в
Архангельске была реальная опасность эпидемий.
Об их причинах писала газета “Архангельск”:
“Уже с первыми пароходами в Архангельске
появилось много пришлого люда. Деревня
выбрасывает в город лишние рабочие силы, лишние
руки. Авось в городе они найдут себе заработок.
В большинстве это народ здоровый, в расцвете сил.
Наряду с этим элементом начинают прибывать в
Архангельск разные калеки, Богом убитые люди.
Здесь они кормятся все летнее время и кое-что
сберегают на зиму. Не пройдет недели-двух, все
перекрестки рыночной площади будут облеплены
этими убогими; некоторые из них займут наиболее
выгодные, в смысле размера доброхотных даяний,
места и будут “сидеть” на них в течение всего
лета.
С окончанием весенних полевых работ к нам хлынет
новая волна пришлого люда. Здесь этот люд,
численностью до нескольких тысяч, размещается по
частным квартирам, главным образом в Слободе 1-й
полицейской части города. В одной-двух маленьких
комнатках до 30–40 человек. Некоторые
предприимчивые домовладельцы сдают под квартиры
даже сараи без окон и печей. Всякий угол берется с
бою.
Если летом в Архангельске появится холера, то в
указанных квартирах она найдет себе богатую
пищу”.
Самые же серьезные проблемы создавала так
называемая Маргаритинская ярмарка, проходившая
в Архангельске каждую осень. Главное, конечно,
обострение криминальной обстановки. Время от
времени газеты сообщали о довольно неприятных
происшествиях: “Приехавшие на Маргаритинскую
ярмарку специалисты по части вытаскивания
кошельков из чужих карманов продолжают с успехом
гастролировать в Архангельске. На днях из
кармана молодого рабочего “гастролер” вытащил
кошелек с деньгами, в котором находилось около 40
рублей. Обнаружив кражу, парень заплакал, так как
в украденных деньгах заключался весь его
навигационный заработок. Хотя кража и была
обнаружена вскоре, но вор, несмотря на тщательные
розыски, обнаружен не был”.
Впрочем, городская обстановка и без ярмарки была
отнюдь не идеальной. “Под настилом Варакинской
пристани, почти ежедневно после 12 часов дня
собираются “любители” – игроки в карты. Играют
на щепах, застеленных рогожей, и благодаря всегда
примыкающим к игре темным личностям многие
проигрывают порядочные суммы. В игре часто
принимают участие и дети, играют газетчики,
нередко проигрывая не только дневной, но и весь
свой месячный заработок. Иногда в азарте
проигрываются часы, обувь и одежда”.
Не были образцом невинности и здешние торговцы:
“В субботу, 13 сентября на рынке произошла драка.
Торговец Ябл-ов, поссорившись из-за чего-то с
одной торговкой, облил ее кипятком из чайника.
“Вскипяченная” торговка не осталась в долгу, и в
результате побоища он, избитый, с проломленной
головой, и она – ошпаренная”.
Попадались и совсем уж смехотворные истории: “13
марта архангельский окружной суд разобрал дело о
крестьянине И.К.Толченове, написавшем письмо на
имя ярославского купца Байбородина, в котором
обозвал его “сукиным сыном” и т.п. Мировой судья
приговорил Толченова к 7 дням ареста при
полиции”.
Можно лишь догадываться, что подразумевалось под
этим многообещающим “т.п.”, однако ясно то, что
судьи города Архангельска были свободны от так
называемого местного патриотизма.
Зато у здешнего купечества были проблемы
посерьезнее: “9 января, между 7 и 8 часами вечера, в
молочную лавку кр. Архангельского уезда
Владимира Зотова, находящуюся по Петербургскому
пр. между Почтамтской и Успенской ул., вошли трое
неизвестных мужчин и с револьверами в руках
потребовали у находившегося в лавке хозяина
поднять “руки вверх”, затем вынули из кассы
выручку 25 руб. и, захватив с собой несколько
табаку и конфет, вышли из лавки, где, сев в
запряженную лошадь, скрылись”.
Впрочем, в некоторых случаях подобные любители
конфет все-таки попадали в полицию, а оттуда – в
суд и в тюрьму. В этот момент они из злодеев
превращались в “несчастненьких”. Сердобольный
обыватель нес таким “несчастненьким” деньги и
калачи, а городские власти рассуждали об их
тяжкой доле на собраниях. Вот что, например,
говорил городской губернатор Сосновский:
– Современная тюрьма не только не способствует
исправлению преступника, но, скорее, оказывает
разрушающее влияние на его душу и тело… К
сожалению, вследствие крайней тесноты и
неудобств тюремных помещений, а отчасти и ввиду
отсутствия в г. Архангельске, по местным условиям,
достаточного спроса на ремесленные изделия не
представляется возможным развить в
Архангельской тюрьме сколько-нибудь широко
занятие арестантскими ремеслами. С гораздо
большим успехом труд их мог бы быть применен к
внешним работам, а также к таким проектированным
уже в Архангельской тюрьме операциям, как
содержание ассенизационного обоза и заготовка
дров (реек) для продажи, с доставкою их с
лесопильных заводов и распиловкою”.
Увы, не суждено было архангельским разбойникам
резать в тюрьме свистульки или плести “птицу
счастья”. Все-таки их инструментом был
ассенизационный обоз.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|