КНИГА ИМЕН
Три четверти света
Печали и приключения забытого
русского авантюриста
О странностях счастья
Возможно, в Европе или в Америке такой человек,
как Федор Каржавин, давно стал бы национальным
героем, о нем бы снимали фильмы. Между тем как
фигура и судьба Федора Васильевича – совершенно
фантастические.
Он, сын извозчика, знал десять языков, написал и
перевел 50 книг, усвоил в совершенстве медицину,
архитектуру, географию, биологию, а попутно
побывал парфюмером в Париже, учителем в
Троице-Сергиевой лавре, плантатором на
Мартинике, коммерсантом в Виргинии, аптекарем в
армии Вашингтона...
Он жил 28 лет вне Отечества, из них – 12 лет «в
разных областях как холодныя, так и теплыя
Америки». «Прошел огонь, воду и землю… потерял
два корабля и дважды был в плену». Изучал под
микроскопом жало пчелы, кошачий ус и
человеческий волос, а также занимался
контрабандой табака в Америку и поставками туда
же оружия. Мог угадать по числу прожитых лет,
сколько человеку осталось жить. Знал, как
«сделать всегдашнее движение (перпетуум
мобиле)», а «из одного лица – оных множество».
У него самого было «оных множество»: француз
Теодор Лами, капитан Иван Бах, Божедар Жаркавин,
Богодар Вражкани, Брынский правдописец, Русский
Американец. Но и подлинное его лицо не сокрылось
за этим ворохом масок: знают, пишут (опять же в
основном историки и филологи). Но: «Он был
неудачником, его все время преследовали
невзгоды», – сочувственно сообщает биограф.
Да почему ж так играет судьба с талантами? Ведь и
в книге Каржавина «Новоявленный ведун,
поведающий о гаданиях духов» есть совершенно
четкие ответы на вопрос, где сыскать счастье.
«Шатаюсь по лицу земному, как трава, от ветра
колеблемая… Лучше мне было быть башмачником, чем
учиться и терять жизнь напрасно…»
Ученье – тьма?
Башмачником ничто не мешало стать ему –
«придаточного к московской ямской Рогожской
слободе бываго ямщика, ныне Санкт-Петербургской
гильдии купца Василя Никитина сына Каржавина,
сыну Федору». Каржавин-отец полагал видеть в
потомке образованного негоцианта.
Семи лет от роду Федор Каржавин попал в Европу:
сначала в Лондон, где жил дядя Ерофей. Ямщицкий
сын, Ерофей Никитич был первым переводчиком на
русский «Гулливера». Потом путь отрока пролег в
Париж, где дядя обучался в Сорбонне.
«Оный университет не особенно какое место есть».
Учебу его оплачивает сперва отец, а затем и
русское посольство, где после окончания
университета 15-летний Каржавин будет служить
переводчиком. Он сводит знакомство с учеными
мужами Франции, помогает первому королевскому
географу чертить карту Балтийского моря,
переводит Монтескье, архитектора Витрувия, а
заодно – молодость! – «Жизнь славного
французского разбойника Картуша».
В Отечество он вернулся 20 лет от роду. Не один – с
другом, также разночинцем-вундеркиндом, молодым
академиком римским, флорентийским, болонским и
клементийским – Василием Баженовым. Знакомство
это принесет впоследствии обоим пользу немалую.
Но пока сын предстал перед Каржавиным-отцом.
Ожиданиям Василия Никитича не суждено сбыться:
зело образованный вьюнош не желает идти по
коммерческой части – хочет и впредь заниматься
науками (в чем его горячо поддерживает дядя:
«неблагородный человек Ерошка»). Так отец и сын
поссорились в первый раз. Федор был лишен права
на наследственные 300 тысяч.
Первый лишний человек
Без средств к существованию юный энциклопедист
не остался: служил помощником иеродьякона
Троице-Сергиевой лавры (что при каржавинском
фамильном вольнодумстве – дело загадочное),
потом, в лавре же, преподавателем французского и
немецкого языков. Чуть позже подсобил друг Вася:
Баженов о ту пору собирал команду – Экспедицию
Кремлевского строения – и вспомнил о друге Феде:
«Такого человека иметь весьма нужно и
необходимо». Числившийся по бумагам помощником
архитектора, Каржавин на деле писал почти все
теоретические сочинения Баженова. Проект
Большого Кремлевского дворца Екатерина
отвергла: молодые зодчие, нахватавшиеся в Европе
новомодных политических идей, спроектировали во
дворце амфитеатр – для народных представителей.
Вольтерьянцы…
«Больно мне знать, что на родине, кою я всем
сердцем люблю, я лишний человек», – произносит
Каржавин едва ли не первым роковое для русской
интеллигенции слово.
Отъезд его из России историки считают
завуалированной эмиграцией – по крайней мере
объяснениям Каржавина не очень доверяют:
«Решился ехать в чужие края искать счастья...»,
«Поссорился с отцом»…
Отношения с отцом действительно испортились
окончательно: за подписью Богодар Вражкани
(прозрачная анаграмма) Каржавин публикует
памфлет: под видом купца Живоглотова,
скряги-ростовщика, выводит папеньку. Воистину –
ради красного словца…
Василий Никитич в долгу не остается и доносит
куда следует, что сын хочет бежать с фальшивым
загранпаспортом. Надобно сказать, что и с
отъездом 7-летнего Федора за границу вышла почти
детективная история – вывезли дитя нелегально.
А уж в 1773-м начался просто авантюрный роман во
вкусе Дефо: по доносу отца Каржавина
перехватывают в Кронштадте и собираются высечь.
Но предусмотрительный сын Федор представляет
документ, что Прокофий Демидов – некорованный
царь Урала – поручает ему препроводить в
Голландию, к принцу Оранскому, внука своего
Кирилла. С Демидовым никто не хочет ссориться –
Каржавина отпускают.
Об этом, как и о дальнейших похождениях Каржавина
в Европе, Америке, на Антильских островах, больше
гипотез, чем подлинных фактов.
Русский американец – друг индейцев
Аукнулся в судьбе Федора переведенный дядей
Ерошкой «Гулливер»: понесло племянника по
чужедальним весям, как «траву, от ветра
колеблемую»…
Он живет в Голландии, потом три года в Париже под
именем Теодора Лами. Женат на француженке,
изучает курс медицины, делает парики и «помаду
для ращения волос»… Но отцовские гены дают
знать: отплывает с грузом на Мартинику, бывшую
французскую колонию, оккуппированную
англичанами.
На этом острове он проживет в общей сложности
четыре года и чем только не будет там заниматься:
работает учителем, переводчиком, выращивает
ваниль и табак… (О сем ядовитом зелье Федор
Васильевич оставил примечательные статьи.)
По прошествии полугода после приезда из Франции
Каржавин вместе с компаньоном ведет судно с
грузом вина и все того же табака в Америку. Этот
«торговый» рейс – очередная авантюра. Зачем
мирным коммерсантам «ускользать в тумане» от
английского патруля?
Истину удалось обнаружить в американских
газетах от 1777 года: в Виргинию Каржавин и его
спутник – капитан Лапорт – доставили оружие и
порох. Началась война за независимость.
В Америке Каржавин предложил услуги конгрессу в
качестве переводчика: ждали высадки в районе
боевых действий ограниченного контингента
российских войск (20 тысяч), якобы нанятых королем
Георгом для подавления колонистов. Не вышло,
потому как и десанта наших соотечественников не
случилось.
Каржавин возобновляет занятия коммерцией, вновь
покупает судно и отплывает с грузом. Теперь
англичане начеку: судно захвачено, товар
конфискован, Каржавин – в плену в Нью-Йорке.
Из плена даже не бежит – уходит: «Думая отыскать
помощь в Бостоне, исполнен русским неунывающим
духом, пустился я пеший в путь с сумою на плечах,
питаясь солдатским казенным хлебом, и в 23 дни
дошел до Бостона, где пробыл двое суток».
Не помогли в Бостоне – повернул назад, на юг. За 19
дней дошел до Филадельфии. Опять же пешком.
Военное время, зима. Американская, правда, зима,
но все же: в пути заболел снежной слепотой. Но –
дошел, «претерпев величайшия нужду и опасности
как от англичан, так и от самих американцев,
которые почли меня шпионом». Американцев можно
понять: по горячим точкам их неотвоеванной еще
родины разгуливает русский с сумою на плечах, с
французским паспортом, свободно говорящий на
всех европейских языках.
Не жизнь – дайджест «Библиотеки приключений».
Причем первым приходит на ум, разумеется, Фенимор
Купер: с индейцами Каржавин подружился в дальних
лесах Виргинии, где местные жители укрывались от
англичан.
Курсируя между белым и красным населением
Виргинии, русский американец Теодор Лами снабжал
тех и других товарами. Заработал 3 тысячи
долларов (неунывающий дух), высказавшись,
впрочем, о сих бумажках презрительно: «Документ
общего банкрутства американского
неосновательного и безвластного образа
правления». Опять мистификация, лукавство – для
поддержания реноме в глазах далеких
соотечественников (писал Новикову заметки о
войне за независимость): сему «неосновательному
образу правления» Каржавин будет служить верой и
правдой – аптекарем в армии Вашингтона, о коем
впо-
следствии оставит «Краткое описание жизни и
характера генерала Васгингтона».
Возвращение блудного сына
Ему – 35. Земная жизнь пройдена до половины.
Отбывает на Мартинику и открывает аптеку: решил
осесть, остепениться? Нет. Фатальное невезение: 16
октября 1780 г. «море поднялось горою и,
навалившись, город, 155 домов с аптекой и моей
надеждой смыло…»
Город Сен-Пьер в 1902 г. будет уничтожен
землетрясением, и, быть может, Каржавин –
единственный русский, кто его видел. И уж
совершенно точно – он первый «наш человек в
Гаване». На Кубу, где он «два года сыскивал себе
хорошее пропитание своими знаниями», попал еще
позже, посидев в очередной раз в плену у англичан
на острове Антигуа… А до того служил корабельным
врачом у испанцев.
В 1788 г. ему разрешили вернуться в Россию (по
дороге домой Федор Васильевич попал в самую гущу
Французской революции, но о том нет никаких
достоверных сведений, а сам Каржавин почел за
разумное о сих своих похождениях не
распространяться…).
Живя на разных континентах, отец и сын
примирились, даже переписывались, но в живых
батюшку 40-летний Каржавин уже не застал. Проиграл
наследственную тяжбу с родными, жил по чужим
домам, зарабатывал переводами, писал учебники,
разговорники, гадательные книги и подобные
«невинные упражнения во время скуки для людей, не
хотящих лучшим заниматься».
В 1797 г., уже при Павле, вышедший из опалы Баженов
пристроил Каржавина переводчиком в Коллегию
иностранных дел, где он дослужился до надворного
советника. Умер скоропостижно в 1812-м.
Он русский
Сначала о нем забыли. Спохватились к концу XIX
века: историки, лингвисты, литературоведы,
географы, искусствоведы, этнографы, даже биологи
– Каржавин оставил брошюру «Описание вши под
микроскопом» с собственными гравюрами…
Кто он? Шарлатан? Дилетант? Диссидент? «Лучше мне
было быть башмачником»?
«Я объехал 3/4 света, видел пятую часть света, вам
еще не известную… разные народы, знаю их обычаи,
я измерил глубины и пучины, иногда с риском для
моей жизни, но все это было напрасно».
«Напрасно» – это слово постоянно повторяется у
Каржавина. Объехал и обошел полмира, увидел все
«российскими, то есть острыми и примечательными,
глазами», терпел голод, нужду, болезни, богател,
беднел, в конце концов сдался унынию.
Удивителен русский человек: бессилен оценить то,
что сделал. Да и сделал ли? Книга «Фокус-покус»?
«Описание вши…»?
Кем бы ни был Федор Васильевич – политическим
авантюристом, бесталанным искателем приключений
– счастье-то он познал. На ум приходит рекламный
слоган михалковского блокбастера: «Он русский. И
этим все сказано». А о счастье своем русские
скитальцы часто так и не догадываются.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|