Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №45/2003

Вторая тетрадь. Школьное дело

ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ 
ЛИНИЯ ЖИЗНИ 

Дмитрий ШЕВАРОВ

Девушка со свечой

Другие художники рядом с ней кажутся бездомными. Зинаида Серебрякова даже в изгнании хранила уют и красоту родного дома, где, как у Ростовых в «Войне и мире», все чуть-чуть влюблены друг в друга.

ЗИНАИДА СЕРЕБРЯКОВА. АВТОПОРТРЕТ

ЗИНАИДА СЕРЕБРЯКОВА. АВТОПОРТРЕТ
(ЭСКИЗ РОСПИСИ ДЛЯ ЛЮНЕТА КАЗАНСКОГО ВОКЗАЛА В МОСКВЕ). 1916 Г.

Ее картины легко воскрешаются в памяти. Степные весенние дали с одинокой фигуркой пастуха. Дети, крестьянки, балерины – все погруженные в себя, задумчивые, тихие.
Старый дом, где счастье ходит на цыпочках. Двор, увиденный из открытого окна.
В ее картинах часто видны распахнутые окна. А там, где не видны, есть ощущение открытого окна. За ним – свежесть молодой листвы, веяние цветущей липы, перекличка ребяческих голосов и далеких паровозных свистков... Все родное.
На глазурованном боку керамического горшка отражаются два окна. Свет омывает комнату и кроткие лица оглянувшихся на нас детей. Картина «За завтраком», 1914 год...

Серебрякову издавали и в советские годы, но достать ее альбом было немыслимо. Во всяком случае у моего дедушки Леонида, выпускника монументально-фрескового отделения Института искусств, с юности влюбленного в работы Серебряковой, – у него были только открытки с репродукциями, отпечатанные Ленинградской типографией имени Ивана Федорова в начале 30-х годов. Одна из них, «Девушка со свечой», всегда стояла в рамке на дедушкином секретере.
Озаренная свечой девушка в ночной сорочке – для нас с сестренкой она была не репродукцией с картины из собрания Русского музея, а портретом кого-то из близких. Эта озаренная девушка – кто-то из наших, думали мы. Придет время, и нам непременно объяснят степень нашего родства...
Много лет прошло. Недавно в Москве издали небольшой альбом Серебряковой, и он мне оказался по карману. Теперь, когда мне недужится, смотрю на серебряковских детей, крестьянок, балерин, и силы откуда-то притекают. И кажется: Богородица коснулась художницы еще, наверное, в колыбели – так спасителен ее светлый дар...

Родилась Зинаида Серебрякова в Нескучном, курском имении отца – Евгения Александровича Лансере. Младшая в большой семье, где росло шестеро детей.
Род Лансере исстари художественный. Прадед и дед – архитекторы, отец – скульптор, мать – портретистка и мастерица по фарфору, дяди – знаменитый глава «Мира искусства» Александр Бенуа и акварелист Альберт Бенуа, брат Евгений – автор первых и лучших иллюстраций к «Хаджи-Мурату»...
Раннее сиротство. Зине было два года, когда умер отец. Похоронили его в ограде деревенской церкви, что стояла через дорогу от усадьбы, на берегу реки Муромки.
Худенькая девочка, быстрая в движениях, но болезненно застенчивая, молчаливая – она любила уединение в родном доме, стены которого помнили и отца, и деда, и прадеда. Это была деревянная, екатерининских времен, усадьба с высокими потолками. И такие дали открывались за окнами... Серебрякова всегда чуралась города, модных салонов, всякой пышности и блеска.
Не красавица, но обаяние неотразимое, истинно девическое. Будто о ней Тургенев написал: «Изящный ум сказывался в прекрасных глазах...»
Не случайно первую славу двадцатипятилетней художнице принес именно автопортрет. Он был показан на выставке Союза русских художников в Петербурге и в 1910 году приобретен для Третьяковской галереи. О том, как появился этот автопортрет («За туалетом»), Зинаида Евгеньевна вспоминала: «Я решила остаться с детьми в Нескучном, но на хуторе, где дом был маленький, и его можно было протопить зимой легче, чем большие высокие комнаты... Мой муж Борис Анатольевич был в командировке, зима в этот год наступала ранняя, все было занесено снегом – наш сад, поля вокруг, всюду сугробы, выйти нельзя. Но в доме на хуторе тепло и уютно, и я начала рисовать себя в зеркале...»
Ей было девятнадцать, когда она написала портрет любимого – Бориса Анатольевича Серебрякова. Он служил инженером по ведомству путей сообщения. В углу портрета можно приметить авторскую пометку: «Боречка, Нескучное, ноябрь...»
Они познакомились в Нескучном – дом Серебряковых оказался неподалеку от дома Лансере. Взгляд синих, как северные озера, глаз Бориса Серебрякова полон нежности, заботы, обещания неразлучности...

Может быть, судьбу и переспорю,
Сбудется веселая дорога,
Отплывем весной туда, где жарко,
И покормим голубей Сан-Марка,
Поплывем вдоль Золотого Рога
К голубому ласковому морю...

Юная чета Серебряковых отправилась в свадебное путешествие в Европу. А потом снова деревня, Нескучное, старый дом с высокими окнами. И вот уже двое детей в семье, два мальчика – Шура и Женя. И при этом ей так много и счастливо работалось!
В ее холстах с тех пор и навсегда поселилось солнце – курское, южнорусское. Впрочем, критики находили в серебряковских картинах отзвуки далекого юга, итальянского кватроченто. Она и правда любила Италию, где бывала в детстве и юности вместе с дядей Александром Бенуа.

...Нашел в новом альбоме и знакомую с детства «Девушку со свечой». Этот автопортрет, написанный в 1911 году, выдвинул двадцатипятилетнюю художницу в первый ряд русских художников. Хрупкость, беззащитная нежность и бесконечная женственность всех тогда поразили. Мода была совсем на другое – на изломанность, вычурность и откровенную чувственность. А то, что на портрете за спиной девушки стояла ночь, тьма, – это как-то совпало с общими тяжелыми предчувствиями.
Всего через шесть лет семьи Лансере и Серебряковых, как миллионы других русских семей, будут разбиты смутой. Дом в Нескучном вместе с библиотекой, множеством рисунков и холстов сожгут крестьяне. (Как хочется верить, что это были не те крестьяне, которых рисовала художница, не те, для которых Серебряковы устраивали новогодние елки. Как хочется обманываться и думать, что это были какие-то пришельцы внеземные...)
В 1919 году на руках у Серебряковой умирает от сыпного тифа муж Борис Анатольевич. Четверо маленьких детей, старенькая мама Екатерина Николаевна – все теперь на ней. Голод. Скитания от Харькова до Петрограда. Современник вспоминает: «Коллекционеры задаром, за продукты и поношенные вещи обильно брали ее произведения...»
В 1924 году Александр Бенуа помогает племяннице уехать в Париж. Она надеется там устроить свою выставку, подработать и вернуться. Поэтому детей оставляет с бабушкой. Никаких денег Париж не принес, но Серебрякова решает остаться во Франции, вызывает к себе семью. Детей и бабушку власти не выпускают. Только с помощью Красного Креста удается переправить через границу сына Сашу и дочь Катю. Женя и Таня остались со слепнущей бабушкой. Серебрякова стучалась во все двери, но их так и не выпустили. За что художнице так жестоко и последовательно мстили?..
Зинаида Евгеньевна увиделась с Евгением и Татьяной лишь через 36 лет после разлуки – в 1960 году! Бабушка Екатерина Николаевна умерла в 1933 году, так и не дождавшись встречи ни с дочерью, ни со старшим сыном Николаем.
Брат Зинаиды Серебряковой, архитектор и профессор живописи Николай Лансере, был арестован вместе с женой и дочерью весной 1931 года – по сути, за одну лишь их французскую фамилию. Жену и дочь через несколько месяцев выпустили, а Николай Евгеньевич четыре года пробыл в лагерях. В 38-м году – повторный арест и высылка по этапу в Воркуту, откуда Николай Лансере не вернулся.
Эмиграция спасла Серебрякову, но к «рыночным» отношениям она так и не приспособилась. Друживший с Серебряковой художник Константин Сомов писал в дневнике: «Вчера видел Зину. Заказов нет. Одна нищета... И у нее, как всегда, двадцать два несчастья. На днях потеряла последние 500 франков...»
Первая персональная выставка Серебряковой в Париже состоялась в российском посольстве лишь в 1995 году – почти через тридцать лет после ее упокоения на кладбище Сен-Женевьев де Буа. На этой выставке, подготовленной дочерью Татьяной, была собрана лишь небольшая часть работ, написанных Серебряковой в эмиграции, но всем стал очевиден и огромный труд, и верность своему светлому гению. Никакие «измы» не могли увлечь ее, во всех ее картинах – это особенно заметно по эскизам – есть чистосердечие дневника, доверительность письма близкому другу.
Другие художники рядом с ней кажутся бездомными. А она даже в изгнании хранила уют и красоту серебряковского дома, где, как у Ростовых в «Войне и мире», все чуть-чуть влюблены друг в друга.

В последние годы цены на картины Серебряковой взлетели на Западе баснословно. Заголовок в газете: «Серебрякова на Сотбис: абсолютный рекорд». «Серебрякова, несомненно, солировала в это утро на Нью-Бонд-стрит. Все семь ее полотен оказались проданными, все – с торговлей, – передавал корреспондент из Лондона. – Самый дорогой лот дня – полотно Серебряковой “Русская баня” был продан за 567 840 долларов... Серебряковская “Корзина с сардинами” ушла за 142 тысячи, почти вшестеро выше старта. Это абсолютный рекорд для русского натюрморта... На фоне этих суперпродаж остальное меркнет...»
Откуда вдруг такой сногсшибательный успех? Мастерство, конечно. Но мастерство – оно у многих. Чистота же, надмирность, светозарность образов Серебряковой – редкость великая. Очевидно, все это теперь обрело свою цену на Западе. Радоваться нужно успеху русского искусства. А вот почему-то нет радости. Стоит перед глазами бедная Зинаида Евгеньевна и ее полуголодные дети... Не держала она в руках и тысячной доли тех денег, что теперь с легкостью выкладывают за ее картины анонимные коллекционеры.

...А для счастья иногда довольно репродукции, вырезанной из журнала. Или просто бликов летнего солнца на деревянном полу.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru