Я ИДУ С УРОКА 
 

Детям Виталика Кириченко (а их у него двое – девочка и мальчик) можно просто позавидовать: им в отличие от многих других детей жизнь своего маленького папы известна в деталях. Ведь рассказывает Виталик еще лучше, чем пишет. По любому, казалось бы, пустяковому поводу у него вспоминается какой-нибудь случай из детства. Из любой, казалось бы, ерунды, вырастает целая история – с зачином, кульминацией, развязкой и чуть ли не эпилогом.
А Виталик между тем вовсе не литератор или какой-нибудь артист разговорного жанра. Он учитель рисования. Хотя последние три года только и занят тем, что выпускает замечательную газету “Детский сад со всех сторон”, где не только рисует, но и пишет.
Чем примечательны его рассказы? Обилием мелких деталей. Отношением к тем или иным вещам, которое он непостижимым образом помнит. Маленький человечек, герой его незамысловатых историй, абсолютно уверен в правоте своих наивных выводов: все вопросы разрешимы, все трудности преодолимы, все недоразумения когда-нибудь да разъяснятся. Как много оптимизма может почерпнуть отсюда любой взрослый!
Вот читаешь и диву даешься – оказывается, и я могу вспомнить какие-то подробности из своего дошкольного детства: ведь и у меня была своя лестница, свой щенок, своя старенькая игрушка, своя смертельная обида и свои детские открытия. Хотя еще вчера казалось, что ничего о себе, пятилетнем, уже не вспомнить…
Спасибо Виталику, что не дает нам, взрослым, забывать о том, какими мы были в 3–5 лет. А нам ой как важно помнить, что все происходящее в этом возрасте – и хорошее, и плохое – может запечатлеться в подсознании на всю жизнь. А то ведь мы – как слон в посудной лавке. Манипулируем малышами напропалую: то не обращаем внимания на “всякие капризы”, то пренебрегаем серьезностью “всяких глупых затей”, то не считаемся с их желаниями, мнениями, настроениями.
И этим наносим урон не столько детям, которые вокруг нас, сколько ребенку в самих себе. Не потому ли беднеют, а то и вовсе стираются наши детские воспоминания?
Так давайте же возрождать, холить и лелеять ребенка в самих себе. Защищать его от самих себя. Тогда и многие из внешних проблем защиты детства, может статься, перейдут в разряд разрешимых. Тогда, глядишь, мамы с папами лишний раз по пустякам не сорвутся, учителя – мудро промолчат, а соседи – удержатся от назиданий расшалившимся под окнами детям.

Детский сад со всех сторон

Мечта

Когда я был маленьким мальчиком, то мечтал стать космонавтом. Вы скажете, что почти все дети тогда об этом мечтали, но я не просто мечтал – я тренировался и готовился к этому.
Я подолгу стоял на голове, ел из тюбиков зубную пасту (все космонавты едят из тюбиков) и выучил названия и места расположения на небе нескольких созвездий. В общем, готовился серьезно…
А однажды по телевизору показали, как космонавтов тренируют в центрифуге. Под впечатлением от увиденного я пошел во двор и целый час катался на качелях. Потом ко мне подошел соседский мальчишка (года на два старше меня) и, узнав в чем дело, предложил более продвинутую программу тренировок.
Мы пошли в соседний двор на детскую площадку. Там была карусель с огромным рулем посередине, вокруг которого крутились четыре скамейки.
Сначала мы крутились вдвоем.
Потом он встал и стал меня раскручивать.
Потом подошел его друг, и они стали крутить меня вместе.
Потом подошел какой-то дяденька и, узнав чем мы заняты, несколько раз так крутанул карусель, что меня тут же стошнило прямо на мальчишек и дяденьку.
Когда карусель остановилась, я еле с нее слез. Тошнило еще долго.
До сих пор я обхожу карусели стороной, но космонавтом стать мечтаю по-прежнему.

Военные – тоже люди

Когда я был маленьким, мне очень хотелось стать военным. У меня был дедушка – полковник, и друзья его были тоже военными. Они мне очень нравились.
А еще, когда я делал что-нибудь не так, дедушка говорил мне, что вот военные так точно не поступают: они не капризничают, не свинячат за столом, не ковыряются в носу, едят все без разбору, не оставляют срезанные ногти на дедушкиной простыне, не сосут целыми днями леденцы и никогда не врут. И поэтому все их уважают.
Конечно, я решил, что для того, чтобы быть самым лучшим, надо быть военным.
Летом мы с мамой поехали в дом отдыха, в котором отдыхали военные и их семьи. С нами была еще мамина подруга с сыном. Там мы познакомились с дяденьками из соседнего домика.
Один из дяденек, капитан по званию, рассказал, что у одного его товарища есть моторный катер и, если мы захотим, он договорится нас покатать. Через день он пришел и сказал, что обо всем договорился и завтра утром мы встречаемся у реки.
Всю ночь мне снилось, что я несусь на катере по волнам и ветер с мелкими брызгами дует в лицо.
А утром мы все вчетвером пришли на реку и прождали капитана и его друга с катером полдня. Но так и не дождались. Потом мы пошли в домик, где он жил, а там нам сказали, что у него вчера был последний день отпуска и вечером он уехал.
Мне было обидно до слез. И не только потому, что я не покатался на катере. Я больше не хотел быть военным: ведь если военные обманывают, то, наверно, и в носу ковыряются, и капризничают, и за столом свинячат не меньше меня, а кто ж таких людей уважать-то станет?

О пользе завтраков

Когда я был маленьким, то очень не любил есть, особенно завтракать. Теперь, когда у меня у самого есть дети, я понимаю, что многие дети не любят есть. И чего только не выдумывают родители, чтобы заставить любимых чад проглотить еще ложечку.
Так вот, однажды утром мама мне сказала, что к полудню мы должны быть в Театре юного зрителя. Я обрадовался, но аппетита мне это не прибавило.
И тогда мама рассказала мне историю о том, что в турникеты метро вмонтированы специальные фонарики, которые просвечивают желудки маленьких детей. И если вдруг у детей в желудке не обнаруживают еду, его не пропускают в метро!
И я, маленький, поверил. Я сидел и запихивал за обе щеки ненавистную овсянку и сваренное вкрутую яйцо. И что удивительно, турникеты в метро меня пропустили.
Сейчас я знаю, что турникеты пропускают всех, кто бросил жетон. Но историю с просвечиванием детского живота помню хорошо и время от времени рассказываю ее своей дочке, когда она слишком долго сидит над тарелкой.

Двенадцать месяцев

Когда мне было почти шесть, а моему другу и соседу Ромке уже шесть, мы накануне Нового года пошли на работу к моей маме. Там в актовом зале всем детям бесплатно показывали мультики и детские фильмы. Посмотрели мы сказки “Морозко” и “Двенадцать месяцев”. Решили, что к празднику нам непременно нужны живые подснежники. Где их найти? Конечно, в лесу!!!
Вечером того же дня нас выпустили во двор покататься на санках под присмотром Ромкиной старшей сестры. Как только сестра отвлеклась, мы бегом побежали к ближайшему лесу. Летом была клумба метров тридцати в диаметре, на которой росли густющие голубые ели. Их ветки, укрытые снегом, опускались до самой земли, под ветками образовались снежные пещеры. Конечно же подснежники там!
Когда подснежников не нашли, решили, что, если сесть под елкой и как следует замерзнуть, придет Дед Мороз и исполнит все наши желания (и подснежников у него попросим).
Когда продрогли как следует, решили, что все это – сказки, нечего в них верить и пора вернуться домой. У подъезда оказалось, что нашего отсутствия даже не заметили: нас не было всего лишь каких-то полчаса.
Мы с Ромкой подумали и решили, что и подснежники есть, только в лесу за городом, и Дед Мороз обязательно бы пришел, если бы нам хватило терпения померзнуть еще полчасика!

Старая лестница

Когда я был маленьким мальчиком, моя бабушка жила в настоящем старинном замке. Нет, она не была сказочной принцессой, просто после того, как из города ушли белогвардейцы, бывший графский замок разделили на множество коммуналок, в одной из которых и жили мои родные, а когда родители стали жить отдельно, осталась бабушка.
Родители мои работали, а бабушка была на пенсии, поэтому большую часть дошкольной и каникулы школьной жизни я проводил с ней в замке.
По хитрому замыслу архитектора, замок был пристроен к горе, на которой был разбит сад. С внутреннего двора первая лестница вела на террасу. Вторая лестница вела с террасы на горку. А с горки по третьей лестнице мы попадали прямо на свой этаж.
Среди нас, детей, ходило много разных страшных историй о доме и о лестницах. Самые страшные из них были о второй лестнице, и это неудивительно – она проходила как бы в тоннеле, темном и узком, в котором ночью горела одна-единственная слабая лампочка.
Объективно же самой страшной была последняя, третья лестница – она висела в воздухе на высоте метров двадцать над двором. Обычно, чтобы пройти по ней, дети набирали в грудь побольше воздуха и, стараясь не глядеть по сторонам, поскорее пробегали в дом. На самой середине этой лестницы рукой неведомого силача были разогнуты кованые прутья, поддерживающие перила. И если мне случалось проходить по лестнице вместе с кем-то из взрослых, они обязательно рассказывали одну и ту же историю.
Вот, говорили они мне, посмотри на эти разогнутые прутья. Твоя мама, когда была маленькой, однажды просунула голову между ними, а высунуть не смогла. Пришлось твоей бабушке искать слесаря, который домкратом разогнул кованые прутья и освободил ее. Она простояла здесь с зажатой головой больше часа. Каждый раз видя эти прутья, вспоминай о том случае и никогда так не делай! Эту историю знали все в доме, и все равно мне ее рассказывали снова и снова.
Я так и не попробовал просунуть голову между прутьев, но сделал
для себя очень важный вывод: моя мама стала знаменитой благодаря тому, что однажды крепко-накрепко застряла головой между прутьев лестницы!

Папина тельняшка

Мне было лет пять, а может, еще и не было. Я очень любил своего отца, а кто в этом возрасте равнодушен к своим родителям?
Мой отец постоянно находился в командировках, порой целый месяц, а иногда и дольше. “Папа так работает”, – говорила мне мама.
У отца была любимая майка – тельняшка. Когда он после долгого отсутствия приезжал домой, я становился рядом и пытался достать до самой высокой полоски на тельняшке. И когда я доставал до следующей полоски, отец всегда говорил: “Во, как ты вырос, сын!” И я радовался.
Однажды, когда отец в очередной раз вернулся из командировки, мама постирала его тельняшку и повесила в кухне на веревку. Поздно вечером я подвесил к тельняшке на двух прищепках авоську со свеклой.

К утру тельняшка здорово вытянулась, а отец, когда надел ее, предложил мне померить свой рост. Оказалось, что я “вырос” сразу на три полоски! Но отец сказал: “Что-то майка сильно растянулась, наверное, ты и не вырос-то!”
Как мне было обидно! Отец добавил: “Физик растет!” Тогда я не понял его слов, а сейчас уверен – он меня раскусил.

Школа – не праздник

Когда я был маленьким, у меня был друг Славик. Он жил в соседней квартире, и мы очень много времени проводили вместе. А еще мы ходили в один детский сад. Славик был старше меня на пару месяцев, но родители отправили его в садик, а потом и в школу на целый год раньше меня.
Садик у нас был маленький, поэтому в одной комнате было по две группы. Так что, когда я был в старшей, а мой друг – в подготовительной, ели, спали и играли мы вместе.
Но вот лето закончилось, я перешел в подготовительную группу, а Славика, хотя ему едва исполнилось шесть лет, родители отдали в первый класс.
Хорошо помню первое сентября того года: мы вместе выходим на лестничную клетку, а дальше – я в садик, а мой друг – в школу. В новой форме, с портфелем и цветами он выглядел шикарно. Я, честно говоря, ужасно ему завидовал…
Почти месяц Славик ходил с высоко задранным носом, а я чувствовал себя рядом с ним малявкой. Но постепенно ситуация изменилась: Славик, уставший, возвращался из школы, делал уроки, и вечером погулять с друзьями на улице у него не было сил. А мое беззаботное детство продолжалось!
Однажды в выходной день мы сидели на толстой ветке вербы, болтали ногами и говорили. Славик рассказал мне, как ему надоела школа, как хочется иногда погулять, а надо делать уроки, как в классе над ним часто издеваются и не хотят дружить, потому что он младше. А еще он мне признался, что хочет назад в детский сад.
В следующем году и я пошел в школу. Со слов Славика я знал, что школа – это не праздник, да в семь лет и сам уже многое понимаешь. В общем, к школе я был готов… А мой друг Славик во втором классе проболел полгода, и в следующем году мы учились вместе.
Взрослые (все без исключения) часто вспоминают свое детство и жалеют, что оно так быстротечно и безвозвратно. Откуда же это стремление – обкромсать другим это замечательное время, лишить своих собственных детей того сокровенного, того детского и беззаботного, что проносит человек как величайший дар через всю свою жизнь?

Чужая собака

Когда я был маленький, я, как и большинство детей, мечтал о своей собаке. Чтобы она была настоящая, живая, теплая и лохматая. Чтобы я сам вырастил ее, чтобы вначале, пока она маленькая, я защищал ее, а потом – она меня. Но сколько я ни просил родителей, они не соглашались завести в доме собаку.
Однажды осенью, в последние погожие дни, я гулял на детской площадке у дома. Когда стало скучно, я полез исследовать ближайшие кусты. И вдруг обнаружил самого красивого в мире щенка! Я понял – это мой шанс. Засунув щенка под куртку, я пошел домой.
До вечера я прятал его на балконе, кормил сосисками и поил молоком. А вечером попозже показал родителям. Я рассчитывал, что на ночь глядя они уж точно не выкинут собаку на улицу. И мой расчет оправдался! А еще я придумал историю о покинутом всеми одиноком голодном щенке, который никому не нужен и может умереть на улице, а у нас ему будет так хорошо.
Утром мы с бабушкой пошли его выгуливать. Когда уже возвращались, встретили какого-то дедушку, который, увидев нас, очень обрадовался. Он рассказал бабушке, что мой Пиф (так я назвал щенка) – это его Барсик и он уже давно не щенок, а просто порода такая. Что вчера они гуляли, Барсик забежал в кусты и пропал, что без собаки очень одиноко и плохо. Мы отдали собаку и пошли домой.
Я плакал весь день, говорил, что даже дедушке без собаки невыносимо, а ведь он уже большой. Но собаку мне так и не купили.

Не слабо!

Когда я ходил в среднюю группу детского сада, со мной произошел случай, который здорово повлиял на всю мою будущую жизнь.
А началось все так. Однажды к нам пришла старшая дочка нашей воспитательницы и вместо мамы повела нас на прогулку. Нам она казалась очень даже взрослой, а на самом деле она училась в восьмом классе.
Сбоку от веранды когда-то кто-то для чего-то приставил лестницу, а потом забыл убрать. Стояла она там уже давным-давно, почти месяц, и никто не мог по ней подняться выше второй ступеньки, потому что третьей ступеньки не было (наверное, сломалась), а сразу шла четвертая.
Но лестница всегда нас привлекала. Вот и в тот раз мы поочередно подходили к ней и, поднимаясь на вторую ступеньку, с тоской глядели вверх.
Вдруг к нам подошла дочка воспитательницы и, поглядев минуту на наши попытки, сама поднялась по лестнице до самого верха! И оттуда, с огромной высоты, сказала: “Вот так, малышня! А из вас никто сюда не взберется! Слабо!”
Мы загрустили и пошли играть в песочницу. А что оставалось делать: со второй ступеньки на четвертую перебраться было смертельно страшно!
А потом был обед, дневной сон, пение и не помню уже что – я все время думал о лестнице и о том, слабо ли мне…
Когда мы собирались на вечернюю прогулку, я сказал друзьям, что обязательно поднимусь по лестнице до самого верха. Они не поверили.
Когда мы пришли на площадку, я сразу подошел к лестнице и, стиснув зубы, но с видом полного спокойствия, влез до самой крыши. Снизу кричали “Ура!”, а я посмотрел вниз и обмер: спускаться было еще страшнее. К счастью, подбежала воспитательница и сняла меня.
И теперь многое из того, что кажется невозможным, я могу сделать только для того, чтобы опровергнуть утверждение, что это невозможно!

Тряпичная обезьянка

Когда я был маленьким мальчиком и ходил в садик, у меня была любимая игрушечная тряпичная обезьяна. Она, как утверждали родители, была старая, пыльная и страшная. И, по маминым словам, позорила наш дом своим видом.
Тогда в детские сады родители очень часто отдавали игрушки из дома. Вот и мои родители решили: зачем нам дома эта дурацкая обезьяна? И мама, не спросясь, отдала ее.
Все дети в группе сразу накинулись на обезьяну – понравилась. Я ходил гордый – моя!
А когда над ней начали издеваться, мне стало очень горько, больно и обидно. Я бегал и кричал: “Отдайте обезьяну, она моя!” Но мне отвечали: “Нет, она наша, общая!” А самое обидное, что воспитатели никак в это дело не вмешались.
Дети ее потом просто закинули на дерево. Я обиделся на всех: и на друзей, и на воспитателей, и на родителей тоже.
Потом, конечно, все уладилось, уж не помню как. Но с тех пор я твердо усвоил: нужно быть внимательнее друг к другу и уважать чужие привязанности.

История про хлеб

С детского сада нам рассказывали о том, что хлеб – народное добро, что хлеб – всему голова, что надо его беречь. Мы заучивали наизусть: “Хвала рукам, что пахнут хлебом!”, но все это оставалось лишь словами. Если нам и объясняли, почему хвала, что за добро и какая голова, то делали это как-то неубедительно. Дети по-прежнему лепили из хлебного мякиша и засовывали корки за батареи.
Однажды на дачном чердаке у бабушкиной подруги я нашел коробку со старыми диафильмами. Диафильмы я любил, и бабушкина подруга мне их подарила.
Все они были какие-то странные. Мало того что черно-белые, так еще и названия какие: “Кукуруза”, “Горох”, “Незаразные болезни крупного рогатого скота”, “Химия азотных удобрений” и другие в том же роде.
Среди прочих выделялся тем, что был цветной, диафильм “Хлеб. Учебное пособие для студентов сельскохозяйственных техникумов”. В нем рассказывалось (очень подробно) о том, как хлеб выращивают, собирают, как делают муку, месят тесто, пекут и продают в магазинах готовые арнауты, батоны и булки.

Диафильм мне очень понравился. После многократных самостоятельных просмотров, я отнес его в садик. Он понравился всем детям! После двух просмотров подряд мы еще час обсуждали увиденное.
С тех пор мы никогда больше не лепили из хлебного мякиша и не засовывали за батареи хлебные корки.

Вундеркинд

Когда я был маленьким мальчиком, было принято торжественно отмечать каждую годовщину Октябрьской революции. Эта история произошла со мной именно в канун очередной годовщины.
Мне было без малого три года, и я учился читать. Да-да! Читать! Но делал это очень своеобразно. Я запоминал слова целиком. Память, наверное, у меня тогда была хорошая: стоило мне раз или два увидеть слово и услышать, как оно произносится, и я безошибочно находил и “читал” его в любом тексте.
В то время я жил попеременно то у бабушки в самом центре города, то у родителей, поближе к окраине. И порой по нескольку раз в день ездил в троллейбусе № 12 из одного места в другое.
С утра мы с бабушкой ехали в троллейбусе и проезжали мимо огромного кумачового транспаранта. Бабушка прочла мне, что там написано, а я покрепче запомнил.
Ближе к вечеру папа забирал меня домой. Я сидел у него на руках и смотрел в окно. На перекрестке троллейбус остановился, и в наступившей минутной тишине я бегло “прочел” папе, тыча пальцем в окно: “Тавалисьци! Новыми тлудовыми свелсениями встлетим систидисятую годовсину Великой Октябльской социалистициськой ливалюции!”
Папа вспоминает, что у людей в троллейбусе вытянулись лица, и ему ужасно захотелось “усугубить впечатление”. Показав на другую, хорошо знакомую мне надпись на доме, он попросил прочесть и ее. Я без запинки произнес: “Академия наук УЭСЭСЭЛ. Плизидиум”. После этого пассажиры стали поздравлять моего папу, а один дяденька даже предлагал показать меня по телевизору.
Отец до сих пор вспоминает, что тогда он и сам поверил, что я вундеркинд, и его просто распирало от гордости!

Рисунки автора

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"