КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА 
 

Во вторник, 15 апреля, станут известны лауреаты фестиваля «Золотая маска». Сегодня мы завершаем рассказ о номинантах на национальную театральную премию. Обозреватели «ПС» представляют спектакли в области современного танца и оперного искусства.

Современный танец о прошлом

СЦЕНА ИЗ БАЛЕТА “БЛОКАДА”

В отличие от балетной программы, из которой москвичи не увидят и половины, спектакли современного танца в московской афише представлены полностью. Правда, ушедший год в целом слишком удачным не назовешь. Отрадно. Да нет, не то отрадно, что уровень невысок, а то, что мы обрели наконец способность размышлять об этом спокойно. Отпала надобность сшибаться лбами, кидаться на амбразуру, порой не замечать явных недостатков только ради того, чтобы отстоять само право современного танца на существование. Он перестал быть маргиналом, досадной соринкой в глазу, широко раскрытом для слез и восторгов в иной адрес. Сегодня залы переполнены, народилась и своя, особая публика. Эта публика молода, а значит, за ней будущее. Все это так, и все это, несомненно, радует. Но настало вр емя, когда уже мало радоваться самому факту обретения современным танцем прав гражданства. Победная эйфория прошла, и нет никакой катастрофы в том, что на сей раз случился недород. Во всяком случае, об опасных тенденциях говорить рано. Но одна тенденция прослеживается. Как бы ни разнились творческие принципы и манеры хореографов, их объединяет общая тема – прошлое. Наше прошлое.
Между тем нынешний фестиваль новых имен не открыл.
Лауреат «Золотой маски»-2001, руководитель Челябинского театра современного танца Ольга Пона представила российско-немецкий проект «Ожидание» – плод совместного творчества с Домом танца Дюссельдорфа. Это продолжение дилогии о российской глубинке не как о неком экзистенциальном пространстве – дилогии, первой частью которой стал спектакль, также навеянный «Русскими дневниками» Джона Стейнбека: «В России о будущем думали всегда. Об урожае будущего года, об удобствах, которые будут через 10 лет, об одежде, которую очень скоро сошьют. Если какой-нибудь народ и может из надежды извлекать энергию, то это, несомненно, русский народ».
Снег, морозные узоры на стекле и три девицы под окном в оренбургских пуховых платках. Не случайно, что без помощи великого американца сирую и убогую родину свою Поне не разглядеть. Она из той категории наших хореографов, которые, не уповая на самобытность, не без успеха осваивают принятую в мире танцевальную лексику.
Если Ольга Пона верна себе и ничем не удивила, то новый спектакль танцевальной группы «Киплинг» стал сюрпризом, и скорее неприятным. Уж чем-чем, а самобытностью-то екатеринбуржцы выделялись в первую очередь. Их отличал редкий дар эстетически и поэтически переосвоить до слез знакомые и до коликов смехотворные приметы ушедшей жизни. Они умели создать совершенно особый язык. Игра ассоциаций и ритмов. Шлейф уже почти улетучившихся ароматов. Свобода поэтического взгляда в прошлое. Они имели довольно достоинства, чтобы не попирать ногами мертвого льва, и фигу в кармане не держали. Говорят, можно сыграть телефонную книгу. А оказывается – и брошюру «Советы огородникам», к примеру, тоже. О знакомстве с дынной грушей можно поведать как о романтическом приключении. А торфяные горшочки? Это же love story советского дачника. И менталитет можно станцевать. Но нельзя пересказать, как бессмысленно пересказывать, какого цвета каждая точка в картине пуантилиста.
«Ночной прыжок с парашютом» в постановке немки Кати Вахтер, напротив, можно пересказать в трех фразах. Ломать людей через колено мерзко. Униженный с наслаждением унижает. Результат – банда ничтожеств. Но все это ясно уже в первые пять секунд. Ходить – строем. Думать – в унисон. Немецкая речь вторит бравурным советским маршам. Да, ломать людей через колено мерзко. Об этом мы каждый день слышим по радио и ТВ.
Советское прошлое не оставляет в покое и участников Театра «П.О.В.С.Танцы». «Листья тел» в постановке Альберта Альберта – очередная попытка концептуализировать ностальгические вздохи. Как теленок материнскую титьку, ищем мы потерянный рай в уютных патефонных мелодиях («Помнишь, как ты меня ласкала…»), в голосе Майи Кристалинской, так безвозвратно прекрасно поющей «Нежность». Да, Земля опустела, и мы не в силах что-либо изменить. Даже если старательно усядемся перед объективом точно так, как садились на старых семейных фото. Даже если отыщем невесть где синенькие кружочки гибких пластинок из журнала «Кругозор». Они не проиграют нашу жизнь сначала. И все бы, в общем, ничего, если б не негнущиеся тела, раскоординированные движения. Концепция концепцией, но и о ремесле забывать не след.
Рискну предположить, что «Золотую маску» в номинации «Современный танец» получит «БлокАда» Евгения Панфилова.
Жаль.
Жаль, потому что борьба заведомо неравная, ибо живые не конкуренты ушедшим. Жаль, потому что спектакль этот достоин победы в самой жестокой борьбе. Жаль, потому что первопроходец и патриарх российского современного танца Евгений Панфилов так мечтал о «Маске». Не в номинации «Новация», в которой получил-таки премию за потрясающий свой спектакль «Бабы. 1945» и был рад, и был обижен. Он мечтал – и по праву – о национальной театральной премии в основной конкурсной программе. И наверное, ее получит.
Впрочем, даже если и нет, это ровным счетом ничего не изменит.
Это он еще в 1979-м, будучи студентом отделения хореографических искусств Пермского института искусств и культуры, создал самый первый свой коллектив – театр пластического танца «Импульс». Его запрещали и не замечали, чурались и не понимали. Сколько же воды, подгоняемой им, Панфиловым, должно было утечь, чтобы в юбилейный вечер его коллектива на сцене солидного Театра оперы и балета с более чем вековой историей вице-губернатор Пермской области во всеуслышание произнесла: «Мы готовы удивляться!». А он готов был удивлять, но на дворе стоял июнь 2002 года, жить Евгению оставалось лишь месяц. «БлокАда» стала его прощанием.
Из-за прорезей ширмы театра теней, точно тени прошлого, выходят к нам персонажи спектакля. В довоенно-белом. Все еще живы. Но мы-то знаем, что они уже мертвецы – на глазах синие бляшки, точно пятаки, по древнему обряду. Застиранные балахоны на мужчинах не относятся к какой-то определенной эпохе. Цвета каминного жара неглиже сквозь полы замусоленных грязно-бледных пальто на женщинах, словно рваные раны. Девочка с шариком. Апельсины по полу.
Панфилов умел заставить артистов выдать все, на что они способны, и даже больше. И оттого такое редкое нынче впечатление глубокого вдоха и полной отдачи.
Стереотипное восприятие наше, Ленинградская симфония, «Рио-Рита», «Тучи над городом стали» и название спектакля вызывают, казалось бы, единственную, очень конкретную ассоциацию. Но Панфилов был наделен мощной художественной интуицией и создал спектакль глубже, отвлеченнее, многозначнее. Смысловые границы размыты, отчего смыслы не теряются, а множатся. Ощущения – горьки и светлы. Спектакль-сон. Спектакль-морок. И вот еще: Панфилов дерзко призвал в союзники Шостаковича и... не отвел взгляда. Звучит тема нашествия, и думается отчего-то не о прошлом вовсе.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"