ЗАБЫТЫЕ ДЕТИ 
 

Я не могу больше быть добрым

И увидев сегодня на улице маленького оборвыша, просто пройду мимо

Два мелких беспризорных существа возятся в помойке у магазина.
Я человек добрый. Я не должен проходить мимо грязных, голодных оборвышей. Тем более что на дворе хоть и апрель, но холод приличный.
Уговорил. Привел к себе домой и тут же понял: это только врачи – без границ, моя доброта – очень даже с границами. Как увидел на них какие-то липкие потеки, слизь, клей невысохший, платяных вшей, так чуть не умер от брезгливости.
Пока существа рассказывали мне все новые варианты своей биографии, странствий и мест обитания, я лихорадочно рассуждал про себя: мыть их надо? Надо! Обработать от вшей-чесотки надо? Надо! Самое простое – накормить. А что дальше? Дальше надо анализы делать всяческие – у одного понос, у другого больно странные прыщики. Да и кашляют оба жутко.
Все мои манипуляции с ними – одевания-раздевания-купания-стрижка, обработка ниттифором и бензилбензоатом – немалых для меня, бюджетника, денег стоили. Ниттифор-бензилбензоат-перчатки-шапочки, трусы-футболки-носки, штаны-рубашки, мочалки-мыло-шампунь, тьфу, считать противно, но ведь это только начало... Решил: мое поведение недопустимо. Обращусь-ка я к профессионалам.
Звоню 03. Говорят, это не по их части. Дети ведь не в острой фазе заболевания. Ладно, понятно. Звоню в городскую администрацию. Оперативный дежурный сетует: день нерабочий, комитет материнства и детства закрыт. Советует звонить 02, к кому еще можно обратиться, он не знает. Звоню в милицию. 02 отсылает обратно к дежурному по городу. Тот говорит: детприемник есть только в Сызрани, в Самаре его давно закрыли. Отсылает в райотдел. Райотдел – в отдел милиции. Там хронически занято, но, когда дозваниваюсь, мне вдруг говорят: везите детей в социально-реабилитационный центр “Надежда” или в “Подросток”.
Звоню в “Подросток”. Мне отвечают: берем только обследованных детей по направлению комитетов, у нас не проходной двор.
Звоню в “Надежду”. То же самое, но вежливее, с интересным встречным вопросом: “А зачем они нам, эти дети?”
Звоню в кризисный стационар “Семья”. Раздраженный голос объясняет: таких детей не берем, у нас только жертвы насилия!
Набираю номер телефона доверия. Полтора часа упорства, и – ура! – трубку снимают. Дают номер телефона приюта на Димитрова. Звоню. Выясняется: он только для иногородних. Советуют позвонить в “Школу спасателей”, может, там помогут.
В “Школу спасателей” не звоню. Я в ней работаю, знаю, что туда не возьмут этих двоих в нерабочий день.
Нет, какой-то недобрый я. Вдобавок еще и член общественной комиссии по безнадзорности и беспризорности несовершеннолетних при Комитете по здравоохранению, образованию и социальной политике губернской Думы. Первое и пока последнее ее заседание возглавлял депутат Звягин. Присутствовала представитель Главного управления по делам семьи, материнства и детства. Мы все довольно мило поговорили. Благостность немного подпортила Дорофеева из Детского фонда – очень уж эмоционально выступила. И меня на эмоциональность спровоцировала: как же так, говорю, некуда обыкновенному гражданину, пожалевшему и подманившему беспризорника, обратиться за помощью. Вроде как есть профессионалы, а вот места такого нет.
Точнее, уже нет. Год назад моих найденышей бы взяли. Не всякого, но по крайней мере мальчишек до 12 лет принимали прямо с улицы без всяких справок и документов. Да и девчонок иногда брали. Добрые были... Я тогда тоже “добрым человеком” был. Директором с настоящей командой энтузиастов. Детишек мы подбирали вопреки возможностям учреждения, вопреки здравому смыслу, на свой страх и риск. Вполне серьезный: не дай Бог, случилась бы эпидемиологическая вспышка или чем нехорошим кто-нибудь из детей заразился бы – могли и посадить директора, меня то есть. Низкий поклон районному ЦГСН (по-старому – СЭС) за то, что пять лет они глаза на нашу “доброту” закрывали и почти не штрафовали за то, что мы детей с улицы брали, не имея приемного отделения с врачом; оборудованного изолятора; запаса одежды, белья, медикаментов, моющих-дезинфицирующих средств; психоневролога; нарколога; токсиколога...
Как-то мы целые сутки пробивали место в больнице для пьяной, обкуренной, избитой девчонки 14 лет, которая была на седьмом месяце беременности. И чего оно нам стоило, это место, вспоминать не хочется!
Кстати, перечень необходимого и положенного для таких служб оборудования, утвержденный и согласованный всеми компетентными инстанциями, благополучно существует, и даже не в одном варианте. Вот только место, где его можно материализовать, мне найти не удалось.
И все-таки мы спасали детей. Отмывали, переодевали, кормили, лечили. И не потому, что были добрыми. Мы верили, что работа на износ – временное ЧП. Что скоро будут обещанные помещения и оборудование, и на ниттифор с бензилбензоатом и прочие трусы-носки не надо будет сбрасываться из жалких зарплат.
Людей не хватало даже для первичного приема детей с улицы, не то что для их реабилитации. Ведь отмыть, продезинфицировать, накормить не такая уж проблема. Только сбегут опять на ту же улицу. Вот проблема! Непосвященным непонятная, а посвященные знаете что говорят? Педагог-методолог М.Кордонский: “Значительной части нынешних беспризорных даже возрожденный Дзержинский вкупе с самим Сталиным путевку в жизнь выписать не в состоянии. Потому что все они фактически инвалиды детства. Самый типичный симптом нарушения регуляторного блока мозга называется “синдром полевого поведения”. У человека нет внутренней программы, и поэтому он отзывается только на актуальные стимулы, живет по принципу “здесь и сейчас”, не может планировать вперед и недостаточно способен к интеграции прошлого опыта”.
Доктор психологических наук, профессор университета Российской академии образования, действительный член Международной академии информатизации при ООН, почетный международный доктор гуманитарных наук в США, научный руководитель Детского ордена милосердия А.Суворов: “В соответствии с моим принципом “презумпции социальности” катастрофу развития, имеющую место при ранней слепоглухоте или раннем сиротстве, я объясняю нарушениями внутренней логики развития-саморазвития. Не недоразвитием каких-то там функций мозга, а нарушением внутренней логики самого процесса становления личности, личностного роста. Деградация вследствие раннего сиротства даже хуже, чем вследствие слепоглухоты, потому что не столь очевидна”.
Заведующий кафедрой клинической психологии Одесского государственного университета Б.Херсонский: “Создается впечатление, что эти дети постоянно требуют надзирателя, присутствия другого человека. Потому что у них внутри нет надзирателя, который есть у всех нас. В раннем детстве с нами всегда был кто-то любящий рядом, чей образ мы потом помещаем вовнутрь. Психологи говорят: “интериоризируем”. В результате мы становимся способны оценивать собственное поведение как бы своими глазами и в то же время глазами другого. Нам уже не нужен тот, кто скажет “нельзя”, потому что он является внутренним содержанием нашей собственной психики. У беспризорных основная проблема как раз в том, что такого человека в их жизни не было”.
Руководитель одесского приюта “Светлый дом”, иеродиакон Александр (Александр Чумаков): “У этих детей атрофировано такое свойство личности, как пространственно-временная ориентация. У них нет будущего... Мрачно получается и двусмысленно. Я хотел сказать, у них нет будущего измерения времени. Они понимают только “сейчас” или “всегда”. Такие понятия, как “я учусь ремеслу, чтобы потом работать и зарабатывать”, им недоступны физиологически”.
Все эти высказывания продиктованы горьким опытом. И сходятся в том, что поражения психики, личности беспризорных столь глубоки и специфичны, что в пору говорить об отсутствии способов их реальной реабилитации.
Во всяком случае, недопустимо начинать реабилитацию ребенка с милиции. К этим детям неприменимы и стандартные педагогические методики.
Есть другие методики – апробированные. В православном детском доме в селе Ковалево возле города Нерехта Костромской области одну из них уже лет пять применяют.
Директор Ковалевского детского дома о. Андрей Воронин определяет ее как “психофизиологическую коррекцию детей группы риска в экстремальных условиях природной среды”.
А в программе, по которой работает Самарская школа спасателей, методика озвучивается как “психофизиологическая реабилитация и социально-психологическая адаптация детей группы риска комплексным сочетанием арт-терапевтических методик с социально-реабилитационным туризмом (в том числе экстремальным) в условиях активной социотерапевтической природосообразной среды при взаимодействии детских сообществ”.
Эти методики требуют не только жилых комнат, кухонь, мастерских, учебных классов, спортзала, творческих студий, но и расходов на “экстремальные условия природной среды”. На походы и экспедиции, на поддержание и закрепление изменений, происходящих с беспризорниками в походах. На разумную зарплату специалистам, работающим с детьми.
Отцу Андрею благодаря не государству, а добрым людям, у которых есть деньги, удалось построить дом, где есть все, чтобы вернуть беспризорных мальчишек к жизни. Мне не удалось. Как я теперь понимаю, прежде всего потому, что поверил государству, уповал на него. Больше я не могу быть “добрым человеком”. Мне стыдно выезжать на энтузиазме и самоотверженности горстки людей. Я не имею права покупать медикаменты и одежду для беспризорников за счет семей измученных сотрудников. Так что простите меня, беспризорники. Буду мимо проходить. Просто сообщу в милицию, где видел вас. Надеюсь, ее это не очень затруднит.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"