ЧЕЧЕНСКАЯ ШКОЛА
В Оценочном докладе «Образование в
Чеченской Республике» сказано: «Детство
Чеченской Республики находится в зоне риска,
возможности получения медицинской помощи крайне
незначительны, физическое и психическое
здоровье детей в опасности»
Почему они не хотят возвращаться?
Тысячи долларов, предназначенные на
восстановление чеченского образования,
выделяются и тратятся. Только вот кто их
получает?
“На уроке девочка спросила: может ли
мусульманка ходить вечером на свидание? –
рассказывает беженец Муса, учитель, обитатель
палаточного лагеря «Спутник» в Ингушетии. – Это
было в лагерной школе. Меня позвали туда
рассказать детям об исламской культуре. В школе
чеченских лагерей для беженцев никогда не
преподавали основ ислама. Это запрещенный
предмет. В ингушских школах основы ислама есть, а
у чеченцев – нет. Такая вот справедливость. Я
объяснил девочке: если горянка-мусульманка хочет
встретиться с другом, то она сделает это не
тайком, а в присутствии родственников. Тогда все
будет правильно, в соответствии с нашим
менталитетом. Дети удивились, стали задавать
вопросы. Пришлось немножко рассказать им об
исламе. Я объяснил им самые простые истины: не
убей, не укради, уважай старость, чеченец – это
звучит гордо...».
В сущности, молодые люди, которые выросли в
палаточных лагерях беженцев и которых
федеральные власти готовы обвинить в
пособничестве исламским боевикам, едва знают азы
ислама. Хотя их родные и близкие часто молятся.
Вера помогает выносить лишения в Чечне и
мучительное изгнание в ингушских лагерях
беженцев.
Преступление и наказание
Не у всех 190 тысяч беженцев (а столько их
числится в Ингушетии, по данным чеченских
общественных организаций, которые пересчитывают
и тех, кто остановился в частном секторе и потому
не попадает под контроль международных
благотворителей) в Чечне разрушены дома.
Некоторые заперли их на замок и бежали в
Ингушетию, опасаясь бомбежек и зачисток
федеральных войск. Для них переезд в соседнюю
республику и все связанные с этим унижения
(довольствие на 15 рублей в день от МЧС, отсутствие
работы, унизительная «форма № 7» – беженская
временная прописка) оправданы желанием
сохранить самое ценное – жизнь и доброе имя
своих близких. Особенно детей.
«Мой дом сохранился, – рассказывает пожилая
чеченка, учительница русского языка в лагерной
школе. – Его разграбили. Осталось четыре стены,
стол, стул и немного моих книг. Время от времени
езжу в Чечню и привожу моим ученикам книги
русских писателей. У нас в школе есть только
хрестоматии по русской литературе, купленные на
деньги благотворительных организаций. Дети в
лагере увлечены русской литературой. Я в их
возрасте не понимала Достоевского, а вот им здесь
и сейчас Достоевский как-то особенно близок.
Особенно их взволновало “Преступление и
наказание”...»
После окончания военных действий в Чечне
беженцам палаточных лагерей неоднократно
предлагали вернуться домой. Одна из последних
попыток была предпринята летом прошлого года. Из
Чечни приехали представители аргунской
администрации и уговорили большую группу
уроженцев Аргуна покинуть лагерь. Им пообещали
комфортабельное общежитие, ссуды на ремонт
разрушенных домов. Беженцы согласились. В первую
же ночь двоих молодых людей, несколько лет
проживших в лагерях на территории соседней
Ингушетии, увели в комендатуру как опасных
террористов.
Больше парней никто не видел.
Беженцы получили горький опыт. Теперь уже ни
закрытие пункта по раздаче горячих обедов, ни
урезание пайка («полгода уже ничего не
получали!»), ни отключение света, ни насильное
сворачивание палаточных лагерей не может
выгнать их за пределы сравнительно безопасной
Ингушетии…
Сберечь Хамида!
В беженских лагерях есть мечети, пункты
психологической помощи, школы, которые
финансируют голландские благотворительные
организации, неплохая больница, снабжаемая
лекарствами французскими «Врачами мира» и даже
танцевальный кружок. Одним словом, жить там
можно. Но не нужно. Сначала войну в Чечне объявили
законченной, но потом в республике стали
погибать российские милиционеры. И мировое
сообщество усомнилось в результатах знаменитой
контртеррористической операции. А теперь надо
доказать всему миру, что в республике полным
ходом идет мирное строительство.
Но беженцы больше никому не верят. И это
неудивительно.
Женщины, познавшие войну в своей республике,
здесь, в лагерях беженцев, изготовились защищать,
как тигрицы, жизни своих детей. «Я ингушка,
беженка из Чечни, убежавшая оттуда с двумя
детьми, – говорит врач высшей категории Лариса
Куриева. Лариса при поддержке фонда «Врачи мира»
оказывала помощь беженцам в палаточном лагере
«Спутник». – Я со слезами еду в Чечню, чтобы
навестить родных. И со слезами возвращаюсь назад.
Я понимаю: в Чечню сейчас нельзя возвращаться.
Особенно с сыновьями».
«Я мать-одиночка, муж погиб в первую чеченскую
войну, и теперь я одна ращу троих детей», –
рассказывает Раиса, беженка из Грозненского
района. Ее семья обосновалась в Назрани в
заброшенном коровнике (кодовое название объекта
для временной беженской прописки в отделении
милиции – МТФ «Ферма»).
Под его двускатной крышей тянется темный
коридор, а по бокам лепятся низкие деревянные
клетушки с пестренькими занавесками на входных
дверях. Раисины родственники (всего 10 человек)
несколько лет живут в комнате 2,4 на 3 метра.
Цветной телевизор, что беженцы принесли с собой
из Чечни, целый день крутит кино про нездешнюю
жизнь: нет в ней ни жилых коровников, ни мешков с
пшеницей, которую выдают беженцам вместо муки
(«Были мы по документам коровы, стали – куры», –
интерпретируют беженки прихоть
благотворителей).
«Я вернулась бы в Чечню, – говорит Раиса, – будь у
меня на руках три девочки. Но у меня еще есть сын.
Его зовут Хамид. Видите, ему двенадцать лет, а
выглядит старше. Его заберут. Нельзя
возвращаться!»
По данным Чеченского отделения «Мемориала» и
общественного движения «Чеченский комитет
национального спасения», каждый месяц в Чечне
бесследно исчезают молодые люди. Стариков в
списках пропавших без вести – нет. В
«мемориальных» списках пропавших без вести в
Чечне – мирные, ходившие на работу парни. Почти
все одного года рождения – 1978-го. Попадаются
жертвы и 1981-го и даже 1986-го. В прошлом году в
Ленинском районе Грозного выстрелом снайпера
был убит 13-летний мальчик. Военные объяснили, что
он бросил камень в блокпост. Очевидцы трагедии
заявили, что это ложь.
Это все чеченцы виноваты…
«Как вы относитесь к чеченским беженцам
в вашей республике?» – спрашивал корреспондент у
ингушей в Назрани. Спрашивал у шоферов, которые
кормят свои семьи извозом: их автомобилям давно
пора в музей или на свалку («Это у вас пулей
ветровое стекло разбито?» – «Какое там! Корова на
дороге рогом боднула…»).
Спрашивал на базаре, на уличной выставке картин в
Назрани, в кафе, на улицах…
«У чеченцев была война, они бежали от войны. Они –
наши братья», – отвечали люди. «А хотели бы вы,
чтобы ваши дети учились в школе, где много
беженцев из Чечни?» – интересовался дотошный
корреспондент. И получал ответ, что чеченцы
виновны в распространении туберкулеза и
наркотиков в республике, в непомерной
дороговизне, в скупании патентов на торговлю на
базарах и, наконец, в состоянии ингушских дорог...
Беженцы чеченской войны живут в Ингушетии уже
много лет. Нельзя винить народ за то, что он не в
состоянии долго проявлять великодушие. Взывать к
кавказским обычаям гостеприимства бесполезно.
Старого доброго Кавказа нет. Его убила война.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|