РОДИТЕЛЬСКАЯ ГАЗЕТА
МАЛЕНЬКИЙ ТРАКТАТ

Вот, говорят, девочки совсем не то, что мальчики...

А мы этому верим и становимся узкими специалистами: совершенно узнаваемыми родителями только мальчиков или только девочек

Девочки понятливее, самостоятельнее, сговорчивее, расторопнее, легче в общении и лужи всегда обходят стороной. Мальчики же – совсем другое дело: они упрямы и неповоротливы с пеленок, чужому опыту не верят, а собственным обзаводятся с наибольшими потерями. Девчонки быстрее начинают ходить, говорить, танцевать, слушать; в неполные четыре года помогают мыть посуду, мечтают о балете. А мальчишкам некуда торопиться. Могут заговорить и в пять лет, а потом без сожалений до восемнадцати играть в машинки, солдатиков, мастерить кольчуги, гонять мячи и помалкивать, давая нам возможность считать их кем угодно…
Только со временем понимаешь, что из-за неопытности или по привычке мы принимаемся судить о детях второпях, с точки зрения удобства, выгоды, пользы; словно речь идет о качестве майонеза или замороженных полуфабрикатов. Как будто у детей есть срок хранения, дата использования и процентный состав полезных и вредных компонентов. Сравнивая, взвешивая, классифицируя детей, мы правды о них не узнаем.
Хотя взгляд практичный на первых порах не помешает, чтобы наладить быт в связи с появлением в доме пришельца и вдоволь наиграться в дочки-матери, исчерпав страсть к красивым детским вещичкам, соскам, бутылкам. Но такой взгляд может быть лишь отправной точкой, но ни в коем случае не философской системой. Потому что очень скоро его станет катастрофически мало. И вообще мир с появлением в нем детей перестает быть примитивно трехмерным: отныне и навсегда количество его граней будет равно n+1, и ни одной гранью меньше.
Однажды все станет чуть-чуть понятнее. Вы успокоитесь, а жизнь, отбросив лишние возможности, наладится. И это будет означать, что вам наконец удалось, как радиоприемнику, поймать нужную частоту и настроиться на восприятие своего ребенка. Но так как у младенца и школьника, не говоря уже о подростке, своя частота, то и спокойствие это будет недолгим и скоро опять придется меняться и взрослеть. И если сначала нас забавляли и интересовали абстрактные сравнения и отличия, то теперь, когда дети чуть-чуть подросли и пропал эффект новизны, а дел прибавилось, нам бы только самое необходимое успеть. Вот тут-то мы и становимся узкими специалистами: совершенно узнаваемыми родителями только мальчиков или только девочек.
Особенно мамы, будто бы настоящие фанаты “Зенита” или “Спартака”, меняют стиль одежды на спортивный, стиль общения – на деловой. И начинают воспитывать мужественных и смелых мужчин. А то неприметная женщина в очереди выдаст себя ядовитым замечанием по поводу расшалившейся девчонки, и станет ясно, что свою долгую жизнь она с грехом пополам одолевала трудную науку воспитания сына, а дочек и внучек на руках подержать не пришлось. Мама-теща, мама-свекровь – это ведь не только из области народного юмора, это из нашей будничной жизни. Поэтому, чем скорее придет нам срок понять, что у нас растут не просто мальчики или девочки, а «человеки», тем уютнее и безопаснее станет наше собственное существование, тем понятнее все остальные дети.
Детей в разряд «человеков» надо переводить как можно раньше, хотя бы с рождения, чтобы стало больше смысла, толка и нужды в наших с ними отношениях.
Ребенок может повзрослеть и в семь лет. И в десять сможет обойтись без нашей поддержки и участия. А кому-то из детей вообще не повезет настолько, что взаимопонимания в его отношениях с родителями не будет с самого начала. Это горько, но так бывает, и довольно часто. Прежде всего потому, что нет и неоткуда взять родителям точные знания и навыки обращения с людьми маленького роста. Эти знания и навыки складываются постепенно, рукотворно, день за днем, в связи с особенностями и потребностями конкретного ребенка, порой вопреки опыту человечества, здравому смыслу и логике вещей. А если бы такие знания все-таки существовали, то состояли бы они целиком из одних исключений, счастливых случайностей и невероятных совпадений.
Дети говорят с рождения. Только мы их не всегда умеем понять.
– Нет! – кричит новорожденный изо всех сил. – Не хочу! Мне страшно! – А взрослым не до него: у них свои в этот момент заботы и переживания.
– Не хочу, не буду (спать, есть, гулять)! – Но взрослые опять видят в его словах одно лишь упрямство, капризы, скверный характер. И привыкают вести с детьми монолог.
Подросток, если его “нет” не слышат, сначала тоже может покричать, но плакать скорее всего не станет. Он, видимо, знает о нас уже что-то такое, что дает ему право прогнозировать и реакцию, и результат, и возможность быстро успокаиваться, найдя очередное подтверждение нашей предсказуемости (или, если хотите, однообразию).
По тем или иным причинам годам к четырнадцати-пятнадцати или к шестнадцати-семнадцати ребенок становится вещью в себе. И может даже показаться, что нет ему теперь дела ни до наших советов и мнений, ни до наших предупреждений, переживаний и слез. Так независимо и самоуверенно он держится, так убедительно говорит, что вскоре родители и думать забывают, что когда-то эти мальчики и девочки были частью их повседневной жизни, их заботой, а не только привычкой задавать дежурные вопросы и оплачивать проезд, обед и чипсы с газировкой.
Плач маленького ребенка поначалу трогает, слезы школьника уже не очень, а проблемы, страсти и горести наших взрослых детей нас чаще всего вообще оставляют равнодушными – какая-то примитивная прямая перспектива выходит. Тогда как правильнее было бы как раз перспектива обратная, как на старинных иконах, когда чем дальше, тем ближе, виднее и понятнее, а значит, и роднее. И не по прямому кровному родству, а по тому, самому надежному родству человеческих душ, много трудившихся, чтобы понять друг друга.