УРОК МИРОВОЗЗРЕНИЯ

Опыт прошлого в эпоху перемен

Чтобы из уроков прошлого действительно был извлечен опыт, в социологическом смысле нужны три вещи: критическая группа людей, этот опыт осмысляющих и формулирующих; некая общественная сфера, чтобы результаты этого анализа выносить на публику, вводя их в общественно-нормативные рамки, вырабатывая язык для обсуждения таких проблем; способность общества воспринимать то, что ему предъявляется. Нужны общие ценности, которым бы не противоречили новые идеи, наоборот, как бы ими обосновывались.
Все три уровня должны работать параллельно и одновременно. Такая вот система сообщающихся сосудов, очищение каких-то идей, новое их погружение и так далее.
Эта машина серьезно переработала опыт Освенцима. И именно поэтому стал возможен такой, например, публичный символический акт: Аденауэр встал на колени у Стены Плача. Мне скажут: дешевое политиканство. Нет, такие символические жесты дорогого стоят, по каким бы причинам их ни предпринимали. Это публичные действия, которые уже не отменишь, к ним можно относиться по-разному, но нельзя сделать вид, что их просто не было. Осмысляя Освенцим, сделали многие важные вещи. Что же касается нас и опыта ГУЛАГа...
Очень важно, чтобы критическое сообщество обрело самостоятельность, нельзя же вечно зависеть от власти, хорошей или плохой. У нас отношение к власти всегда двойственное: и идти туда не хочу, и с утра до вечера обсуждаю, что они там делают, потому что понимаю, насколько моя жизнь от этого зависит...
Две наиболее авторитетные отечественные версии Большого Террора – Солженицына и Шаламова. Шаламовская сначала кажется чисто отрицательной, как об этом говорил и сам Шаламов: это опыт, который никогда никому не может пригодиться, его и передать нельзя. Но стоит задаться простым вопросом: зачем тогда все это писать, говорить? И начинают работать другие сцепления.
Почему же на этих двух версиях все вроде бы и остановилось и дальше никакого движения нет? Почему снова Чечня, почему все чаще и все больше народа на наших опросах начинают “отдавать должное” Сталину, а про террор предпочитают не вспоминать? Похоже, сбои какие-то в системе сообщающихся сосудов. Что же там такого не происходит?
Думаю, что-то не то с образованием лидерства в интеллектуальной сфере, с интеллектуальным (или политическим, или любым другим) лидерством в обществе. Тут сбой. Человек, способный задать образец жизни, моральный лидер, тем более группа таких людей, наделенных авторитетом, всеми признаваемым, – где? Может быть, это связано с необходимостью сделать некий шаг, после которого человек или группа как бы выходят из-под защиты анонимной солидарности, аморфной теплой коллективности и дальше должны действовать на свой страх и риск.
Во всяком случае, с тех пор как советская жизнь кончилась и вроде бы началась свобода, с моральными лидерами у нас, похоже, стало не лучше, а хуже.
Ладно, лидеры – это всегда меньшинство; закваска – всегда меньшинство. Вопрос в том, есть ли такая социальная форма, которая позволяла бы меньшинству осуществляться или еще лучше – быть воспринятым, стать в том или ином отношении авторитетом. Можно существовать в катакомбах; можно разговаривать на кухне; сложнее дать неким поступком начало движению, некоторой социальной форме или хотя бы сделать шаг в этом направлении.
Я как социолог прежде всего думаю именно о социальных формах, в которых могли бы рождаться, обсуждаться и распространяться идеи, в том числе и новое осмысление опыта ГУЛАГа. Любое общество порождает их: есть, например, на свете такая прекрасная вещь, как американские университеты. Их столько, что они могут составить публику для пяти тысяч маленьких журналов. Казалось бы, ну зачем это нужно? Но вот есть такое национальное богатство, и оно дает запас прочности культуре, возможность выживать и работать меньшинству, много еще чего дает. Будет у нас какой-то вызов – создать свою собственную интеллектуальную среду? Вокруг чего она будет создана – вокруг журналов? Вокруг университетов? Вокруг меценатов и спонсоров? Будут ли они продуцировать новые идеи? Не знаю, трудно сейчас сказать, но что-то здесь обязательно должно произойти.

Наконец, мы привыкли к тому, что есть какие-то общие вещи для всего образованного сословия страны. Но такое впечатление, что сегодня этого больше нет. Видимо, это характеризует такое... как сказать... крошащееся состояние образованного слоя.
Что думают наши современники о ГУЛАГе и вообще о недавнем советском прошлом сегодня, сейчас? Судя по опросам, которые ВЦИОМ проводит систематически, идет его переоценка – не то чтобы она кем-то направлялась, нет, это поднимается, как подпочвенные воды: растет позитивное отношение к Сталину, мягче стали относиться и к репрессиям, особенно старшее поколение, которое, казалось бы, знает, как это было на самом деле. Очень сильно изменилось отношение к Брежневу, теперь оказывается, что это были самые счастливые времена нашей жизни...
Мы привыкли к метафоре о Моисее: сорок лет по пустыне, поколение должно уйти, смениться. Казалось бы, противоречия между поколениями должны возрастать: старые становятся все старше и консервативнее, молодые не получают реализации... Но взрыва не происходит, наоборот, некоторое даже ослабление напряженности. Потому что появились какие-то боковые ходы для молодежи, обходные пути. Скажем, политику в центре и на местах прочно оккупировали старшие, люди, сформировавшиеся в других условиях. Но есть незанятая сфера – предпринимательская: раз – и человеческий материал потек туда. Есть другая сфера – игровая, развлекательная.
Конечно, ни предпринимательская, ни развлекательная сферы не порождают новых идей и не вырабатывают нового общего языка. Но, может быть, это фаза не идеологической мобилизации, а цивилизационного привыкания. Может, она потом перейдет во что-то другое или соединится с другой фазой.
Может быть, независимое интеллектуальное сословие возникает на переработке мифологических, религиозных систем в моральные принципы; но это процесс очень долгий, не на одно и и даже не на пять поколений. Громадное расстояние между языческой мифологией, христианской верой и моральными установлениями, которые ложатся в основу законов американской конституции и так далее – но это расстояние было пройдено. Ахматова говорила, что христианство на Руси еще не было проповедано; в этом есть смысл. Возможно, мы не после ГУЛАГА живем, а в некотором смысле перед ним: если не пройдено, если не понято, тогда – дурное колесо бесконечных повторений...

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"