ПРЕДМЕТЫ БУДУЩЕГО ВРЕМЕНИ
ПРАЗДНИК

Устройство праздника

Следует признать: Новый год наилучшим образом подходит для настоящего исследования. Именно так: нам предстоит исследование, и, возможно, прескучное. Что такое правила праздника, каковы и сколько их, и вообще — есть ли в них смысл и существенная надобность? Что такое устройство праздника, его машинерия, его сухо рассчитанный чертеж?
От одних этих вопросов наваливается какая-то неновогодняя тоска. Куда проще перелистать кучу календарей, найти в них тысячу рецептов и обрядов (на самом деле их сыщется не более десятка, дальше пойдут вариации и повторы); можно просто пройтись по улице и выяснить в первом же киоске, что предстоящий год будет годом черной (синей, водяной, коварной) козы, что встречать его нужно в тулупе наизнанку, гостям подавать на стол стручки акации и сухую зелень (все это с чаем того же цвета и более ни с чем), с вечера жевать вышеподанное, пить чай и с двенадцатым ударом часов приниматься скакать и бодаться. Строить каверзы и «козы», колоть соседа словом и прочая.
НаЧинаетсЯ год бодуЧей козы!
Всю жизнь наблюдаю эти странные приготовления и не перестаю дивиться энергии, с которой добрые наши граждане перевоплощаются в змей и крыс, коз, обезьян и добродушных розовых (свирепых в черную полоску) свиней. При этом как будто никто не сомневается, что все это подмена, рецепты переписаны из сомнительного источника и весь этот козий перформанс на самом деле изображение праздника, но не сам праздник.
Не так ли?
Продавщица в рогатой маске, которая мала ей так, что нос ущемлен, как прищепкой (щеки остаются на виду, румяные от мороза), говорит мне простуженным басом: да все это китайщина, все ненастоящее, а настоящий восточный год начнется в феврале.
И все вокруг — в масках, с рогами разного размера и вида, прямыми и винтом, кивают и поют согласно: в феврале, в феврале-е-е-е!
К чему же нам эти маски?
Глубокомысленные исследователи, прожектеры праздников (были такие, во все времена и во множестве! посему перспективы у будущей школьной дисциплины неплохие), заявляют странное. Мы прячемся за маски... из страха перед праздником. Ход рассуждений приблизительно такой: человек побаивается праздника, потому что страшится остаться один на один с временем без расписания. Настоящий праздник, перерыв в течении будней, — пуст. Свободен. Не замкнут, не огорожен забором из обыкновенных ежедневных дел. Мы боимся этой звонкой пустоты и прячемся от нее за первый попавшийся рецепт — чем он будет ярче и необычнее, тем лучше. Экзотика, китайский календарь, стручки акации — чудесно! Тем скорее мы забудем, что собственного, настоящего рецепта праздника у нас нет.
— Ну это, положим, перебор.
Один из собеседников снимает винторогую личину: брови в инее, глаза голубые, мечут стрелы. Дед Мороз в гневе.
— У нашего народа праздники исконные свои. И в козу переодеваться мы умели преотлично, безо всяких китайцев. Какие у нас ходили ряженые! Среди них один непременно был козой. Другой — медведем. Третий часто бил в барабан. Дети пели колядки. Леденцы-петухи липли к губам. Звезды таяли, как сахарная крошка, земля была, как торт или американская горка, которая на самом деле есть горка русская.
Прав голубоглазый. Но прав только отчасти — много чего тут было (и еще придумано и добавлено задним числом), но только это было, и давно, очень давно, и теперь сплыло — вместе с круглым пирогом земли, с конфетками и бараночками. Вместе со всей легендарной лубочной жизнью, ее контекстом, верой, общественным устройством. И все это уже невосстановимо, и все эти глянцевые воспоминания во многом поверхностны, а стало быть, все это по-прежнему не праздник, а только изображение его...
СЛУШАТЕЛИ МОИ переглядываются.
...Какая разница, «праздновать» по-китайски (образец удален в пространстве) или, скажем, по «старо-московски» (образец удален во времени, и связь с ним условна)? Пословица всем известная: «В Москве каждый день праздник». Только это, друзья, о другом, о церквях, коих когда-то было в Москве столько, что будто бы во всякий день можно было найти храм, отмечающий свой престольный праздник. Вчера — Козьма и Дамиан, сегодня — Михаил-архангел и т.д. Ходи от церкви к церкви и празднуй весь год!
На самом деле пословица являет собой метафору, творческое преувеличение. Церкви праздновали свои имена не каждый день, к тому же храмы в Москве, особенно приходские, были не столь разнообразны в своих именах. А мы понимаем пословицу буквально, да еще от себя сочиняем лишнего о бывшей райской жизни, расписываем ее всеми красками — чем ярче, тем лучше.
Переодевание, бездумное и поспешное. Поспешное! Правы вышеуказанные аналитики — тут несомненный угадывается страх. Да-да, страх! — неведомого, сокровенного праздника, невообразимо сложного, великолепного в своей сложности...
ГОСПОДИ, А ЭТО ЕЩЕ КТО?
(Сосед голубоглазого снимает маску — под ней такая же! Пока до меня доходит, что вторая маска вовсе не маска, а натуральная его личина, третий, что за ними, подпрыгивает, выпускает шлейф синего пламени и с воем уходит в небеса. Толпа у киоска расходится смеясь.)
Они правы, бесстрашные московиты и гости столицы. На дворе Новый год.

Новый год тем и хорош, что позволяет поверить во мнимое, сахар в небесах и китайщину. Собственно, потому он и остался настоящим, общим праздником, едва ли не единственным, который мы готовы праздновать вместе и порознь, в доме и на улице, с друзьями и высоким начальством по ту сторону телеэкрана. Он пережил все потрясения от перемены календаря с Христова на советский и обратно. Новый год один сохранил традицию маскарадного перевернутого бытия.
Вот подходящее слово!
«Перевернутый». Мы не прячемся, мы оборачиваемся — китайцами, марсианами, древлянами и полянами. Совершаем кувырок, кульбит. При этом (исследование на морозе продолжается) мы свободны в выборе роли. Мы обнаруживаем себя «между Юпитером и козой» — так говорили римляне. Между прочим, Новому году предшествовали в истории римские Сатурналии, празднества, приходившиеся на конец декабря. Это не были в строгом смысле слова новогодние праздники: год у римлян начинался в марте (потому декабрь и назван декабрем — десятым месяцем года). Сатурналии были празднования веселые, пожалуй, даже буйные. И показательные происходили перевертыши и кульбиты: господа менялись местами с рабами, родители с детьми, и такая перевернутая жизнь длилась несколько дней.
Новый год соединяет полюса возрастные и социальные, верх и низ: Кремль — с обыкновенной квартирою, Юпитера — с козой. Простое оборачивается сложным. Казалось бы: нет тут ничего сложного. Что может быть проще Нового года? Стрелки сошлись на северном полюсе циферблата, минутная с часовой: последние мгновения последнего дня в году истекли — кричи «ура!». Ничего тут нет странного, ничего сложного и тем более страшного, ну разве совсем немного. Допустим, нет страха, есть загадка.
Кстати, без этой загадки (что там впереди, за гранью последних суток? где притаились первые, нам неизвестные), без непременной порции неведомого праздника не получится.
Все в сомнении — счастливом. Все, даже в школьном спортзале репетирующие Деды Морозы. Числом этак с сотню. Выстроились ровными рядами, учатся кланяться, плясать вприсядку, хлопать себя по животу, закидывать за спину мешок (в нем пальто и башмаки, в которых Санта пришел на репетицию; башмаки прыгают в мешке, как живые, и больно бьются каблуками). Даже они в глубине души сомневаются. Под сердцем актера, в некоем колодце, «где только лед и темень, таится сладкий страх».
Здесь начинается сложное.
Стрелки сошлись, циферблат на секунду застыл, обернулся снежинкою и нарисовал законченную, идеальную формулу жизни (так же и вода, застывая гранеными кристаллами, сообщает нам нечто очень важное о структуре времени: время есть узор, который мы видим, мы пишем сами*.)
Вот что можно выяснить, рассматривая снежинку как чертеж.

Фокус — яркая точка в центре — пункт Нового года — стягивает диаметрально противоположные пары понятий и между ними помещается посередине в невесомом свободном равновесии.
Точно так же сам празднующий: просто свободен и максимально отягчен сложной творческою задачей — сыграть самого себя, сыграть правду.
И коза при этом совершенно неотменима! Всякий времявед, хронограф, скриптолог, школьный психолог и иной препаратор душевной материи скажет следующее: коза есть нижний (южный) полюс праздника. Без нее не построится полная (полая) сфера, вместилище свободного дня. Больше того, добавит препаратор, согласно закону карнавализации сознания (вот скукотища-то!) коза или иное вместо нее посмешище должны на время праздника победить Юпитера, взять верх. Глобус праздничного дня непременно должен перевернуться, сделать кувырок. А иначе неинтересно. Иначе выйдет казенное мероприятие, где все расписано заранее.
Что еще говорят про Новый год вышеупомянутые знатоки в белых халатах, Деды Морозы наизнанку?
Традиция праздника родилась у древних солнцепоклонников. Солнце в декабре уходило, пряталось за горизонт, ночь (как известный крокодил) готова была окончательно проглотить белый день. К концу года похороны солнца казались неизбежны, но тут качели космоса шли в обратную сторону, свету на улице добавлялось, а с ним и надежды — светило будет спасено. А с ним и сама жизнь. Это лучший повод для праздника.
Солнце совершает кувырок — во тьме.
Так для нашего чертежа, для противоположных концов сухо расчерченной (сверхвлажной — вся вода) снежинки находятся контрастные пары: свет-тьма, высокое-низкое, простое-сложное, дети-родители, учителя-ученики (обойдемся без господ с рабами — тема перемены власти остается). И всякий раз праздник остается в середине, в просвете всякой пары. Он предоставляет празднующему возможность игровой перемены ролей.
Что в итоге?
Мы занялись черчением, разглядыванием хитроумного праздничного устройства, явленного в снежинке. В центре чертежа — точка, от нее расходятся в противоположные стороны светлые лучи.
Звезда или снежинка? Обе фигуры символичны. Чертежи во времени.