КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА 
КОНТРАМАРКА В ПЕРВЫЙ РЯД 

Хлестаков вернулся, чтобы открыть новое дело

«Ревизор» в Александринке

СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ. ГОРОДНИЧИЙ – С.ПАРШИН

Спектакль, поставленный Валерием Фокиным, стал первой акцией грандиозной, рассчитанной на пять лет, художественно-исследовательской программы «Новая жизнь традиции». Ее, при поддержке Министерства культуры, осуществляют совместно Центр имени Вс. Мейерхольда и Александринский театр.
Уже сам факт такого партнерства, объединившего две российские столицы, неординарен для нынешней нашей театральной реальности.
Прежде всего по серьезности замысла и по его размаху. Ведь предполагается создать «сценическую антологию классических, даже хрестоматийных произведений русской драматургии» из числа тех, что впервые увидели свет рампы в Александринке. Для этого приглашены известные режиссеры, российские и зарубежные. (К работе над «Смертью Тарелкина» уже приступил Маттиас Лангхофф из Франции.) Постановки будут сопровождаться исследовательскими публикациями, становясь, таким образом, не только фактом художественной практики, но и стимулом для театроведческих изысканий.
Неординарен и союз старейшего нашего театра, готовящегося в 2006 году отметить 250 лет своего существования, с Центром имени Вс.Мейерхольда, склонного прежде всего поддерживать сверхновое сценическое искусство. Казалось бы, что общего между ними? То, что Мейерхольд много и успешно работал в Александринке? Но когда это было! К тому же сегодня отношения между архаистами и новаторами изменились кардинально. Их разделяет, как никогда, широкая и ревностно охраняемая полоса отчуждения. Нужна была смелость, чтобы дать жизнь такому союзу. И мудрость, чтобы понять: в таком парадоксальном на первый взгляд единении усилий – фундаментальная творческая логика и принципиальная сегодняшняя необходимость. Ведь в нынешнем художественном нигилизме, в модном и агрессивном презрении к традициям, в культе режиссерской вседозволенности по отношению к классическим текстам все определеннее проступает поверхностность, упрощение, какая-то ущербная неукорененность. В такой ситуации программа, предлагающая сосредоточиться на «новой жизни традиции», ищущая связи там, где мы уже сжились с расколом, может оказаться не только художественно и культурологически серьезной, но и острополемической.
«Ревизор» Фокина – тому подтверждение (не случайно он вызвал мгновенный и азартный отклик у критики). Он, безусловно, раскрыл и новые грани дарования режиссера, и возможности александринских актеров, оказавшись плодотворным для обеих сторон.
Постановщик спектакля пошел по очень непростому пути. Ему было важно сопоставить с сегодняшним днем не только гениальную пьесу Гоголя, но и гениальную мейерхольдовскую ее интерпретацию. Работая, он постоянно чувствовал дисциплинирующую и возвышающую силу историко-художественного контакта. При этом, разумеется, важно (и очень непросто) было не забыть о себе, о своем ощущении материала, своих творческих пристрастиях.
Фокин не просто учитывает факт существования не иссякшего до сих пор мощного радиационного излучения, порожденного мейерхольдовской постановкой 1926 года. Он то и дело откровенно цитирует этот спектакль (уже сам текст пьесы приближен к гостимовскому варианту). Не только когда в трактирной сцене выкатывается мейерхольдовская конструкция, не только в «балетной» разработанности и скульптурной четкости массовых чиновничьих сцен, но и в глубинном понимании природы этой удивительной пьесы.
Открытые цитаты для фокинского «Ревизора» принципиальны. Они вводят спектакль в общую историко-художественную структуру, делают прозрачными слежавшиеся пласты времени. Они дразняще расширяют горизонты одной конкретной постановки (если Мейерхольд собирался ставить сразу «всего Гоголя», то Фокин ставит «сразу» Гоголя и его гениального интерпретатора).
Но важно и другое: незримая тень Мастера, витающая над спектаклем, позволяет увидеть связь новизны и традиции, на которой настаивает Фокин, еще и через их вочеловеченность. Потому цитаты меньше всего похожи на излюбленный постмодернистский прием: это цитаты-вехи, цитаты-воспоминания, цитаты-венки на могилах истории.
Успех или неуспех любой постановки «Ревизора» во многом зависит от того, как в ней сложится актерский дуэт Хлестакова и Городничего. Фокин увидел его по-своему. Городничий Сергея Паршина и Хлестаков Алексея Девотченко существуют словно бы в непересекающихся плоскостях. Человеческих, художественных, даже, как ни странно, событийных. Хлестаков здесь – некий сценический монстр, плод мрачной и изощренной фантазии. Он и сам цитата то ли из Мережковского, то ли из Булгакова, то ли из кого-то еще. Его механическая, почти кукольная странность и страшность имеют так мало общего с мирком провинциальных чиновников, собравшихся поутру, еще не проспавшись после привычной вчерашней пьянки, выслушать «пренеприятное известие». Такие обыкновенные, такие понятные, несовместимые ни с какой инфернальностью. Каждый – вполне бытовой, но графически четко вычерченный персонаж. Они так естественно смотрятся на фоне известного рисунка «со слов Гоголя» к первой постановке «Ревизора», с которой художник Александр Боровский начинает визуальное движение спектакля. И Городничий среди них – нормальный мужик из российской глубинки. Деловой, уверенный в себе, привыкший жить не по закону не из врожденной какой-то порочности, а просто законы таковы, что жить нормально ему мешают. И он всегда умел с ними справляться. Не из-за какого-то своего необыкновенного чиновничьего умения обвести проверяющих вокруг пальца. Нет. Скорее из интуитивной уверенности, что по законам никто у нас не живет. И ревизоры в том числе. Потому приезд чиновника из Петербурга для него неприятен и хлопотлив. Но особого страха нет. Есть даже некоторое служебное вдохновение: как на этот раз получится объегорить приезжего. Паршин играет замечательно. Входя внешне в жесткий рисунок спектакля, он продолжает жить своей внутренней человеческой жизнью извечного российского подданного, подобно таракану, выживающему при любых обстоятельствах. Простоват и умен. Деспотичен и доверчив. В чем-то дремуч, а в чем-то профессионал высшей пробы. Управляет городом не как умеет, а как хочет. Очень современный и сегодня в России типаж. А когда режиссер в финале повторит первую сцену со словами: «Я пригласил вас, господа…», то перед нами появится словно другой человек. Опыт общения с «фитюлькой» не пропал для него даром. Настоящий государственный служащий – прекрасно обучающаяся система. Он на лету ловит самые тонкие движения-изменения в системе власти. И он опять готов к борьбе. Опять – азартен, нет и следа от только что пережитого унижения. Актер живет в системе психологического театра, вполне органично встраиваясь в открыто условный спектакль с его кукольным Хлестаковым, этой совершенной механизированной сверхмарионеткой. Потому и обманулся бывалый Городничий, что этот ревизор не просто из Петербурга, он – из другой, условной системы игры, закрытой для понимания тех, кто, как Сквозник-Дмухановский, смотрит на все с позиций «нормальной» реальности. Получилось по-новому тонко: разница в способах актерской игры позволила режиссеру серьезно обновить интерпретацию пьесы. В потоке реминисценций выловить богатство сегодняшних смыслов.
И потому спектакль этот, безусловно, должен войти в сценическую историю «Ревизора» как событие серьезное, оригинальное. И, что особенно стоит подчеркнуть, для зрителей – «приятное во всех отношениях».

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"