ЗЕМЛЯ СТРАНСТВИЙ 
 

Мы печатаем отрывки из будущей книги Анатолия Цирульникова «Якутская ходьба как профилактика остеохондроза». Это название школьной программы, которую разработал учитель физкультуры, можно понимать и в другом смысле: как общественный застой, преодолеваемый движением. Путешествуя по Якутии, автор обнаруживает одно из таких движений. Это ассоциация, в названии которой, как и в общероссийском общественном движении, есть слово «эврика». Ассоциация – общественная и чисто сельская (город, считают ее организаторы, справится сам).
В сеть входит сорок шесть школ из шести улусов (это примерно 10% сельских школ Якутии). Зачем они нужны друг другу? Причин несколько.
Как и во многих местах России, в Якутии обеспокоены реструктуризацией, которая как дамоклов меч нависла над школой. Но чтобы его остановить и выжить, нужны не школьные модели, а культурно-образовательные инициативы совместно с сельским сообществом.
Не только вертикальный ствол – «кто платит, тот и заказывает музыку», но и горизонтальный – экономических вливаний, умения зарабатывать деньги, в первую очередь в образовании, а не на огороде.
Далее… Меняются президенты и министры, а с ними – политика.
Когда школа перестраивается по политике, а не по жизни, это не перестройка и не модернизация, а перелом тазобедренного сустава.
Чтобы этого не случилось, надо самим перестраиваться по жизни, кооперироваться. Десять процентов самоорганизовавшихся сельских школ Якутии – доказательство, что это возможно.
Но это еще не все. Сообщество, о котором рассказывается в книге, пытается создать национальную школу, в основе которой не набор предметов, а особый способ деятельности, характерный для этноса. За этим стоит совершенно практическая проблема: ребенок приходит в детский садик, школу, которые не соответствуют его этническому типу мышления. Необходимо создавать другие, которые бы соответствовали. В противном случае, считают решающие эту проблему специалисты, – неизбежное угасание способностей и талантов и воспроизведение очередных национальных конфликтов.
У якутской национальной школы много вариантов, много лиц. Проглядывают и лица воина, кузнеца, шамана – героев народного эпоса, – и носителей разных «компетенций». Как говорит один из героев книги, под флагом национальной школы создается общечеловеческая.

Северный прыжок в высоту

Часть ПЕРВАЯ. Педагогика Черкеха

ИЛЛЮСТРАЦИЯ Б.Ф.НЕУСТРОЕВА-МАНДАРА К КНИГЕ “СНОВИДЕНИЕ ШАМАНА”

ИЗ ТРЕХ ГЛАВНЫХ действующих лиц якутского эпоса – воина, шамана и кузнеца – фигура воина представляется наиболее понятной. «Эй, он был плохой человек, умер сам по себе», – сказано не про воина. Хороший человек умирает в бою, одолевает препятствия, совершает подвиги. Но во имя чего?
По одной из версий эпоса (вообще их сорок, и каждая состоит из тридцати шести тысяч строк – своеобразная «якутская библия»), до поры до времени никаких воинов на свете не было. Земля была мирной и свободной для всех населяющих мир существ. Трудности начались, когда появились люди. Тогда обнаружилось, что игравшие до этого в свои игры жители небесного и подземного мира – «абаасы» – на самом деле свирепые одноногие чудища с завистливыми глазами и медными клювами. Мало им своего мира, хотят приватизировать наш. И начинаются бесконечные разборки, от которых, как говорится в эпосе, «трещат укрепы Вселенной и шатаются опоры миров».
Чтобы одолеть противников, воин должен совершить ряд обязательных подвигов: качаться над бездной на огненном вихревом канате, рассечь роковой аркан, перескочить пропасть, превратившись для этого в копье длиною в три дня пути… Но оказывается, что это не самое главное. Проблема в том, что, когда земной богатырь побеждает подземных, он на этом не успокаивается и начинает выяснять взаимоотношения с себе подобными. Дело доходит до того, что мужик-богатырь дерется с богатыршей, которая предназначена ему в жены. Так дерутся, что у верхнего божества подошвы прожигает огнем, и он клянет людей. «Недостаточно, – говорит, – было им недругов своих растоптать, собственную судьбу растаптывают они…»
Заканчивается в якутском эпосе все хорошо: небесные шаманки превращают строптивую богатыршу в прекрасную женщину, она становится женой воина-богатыря, и на благодатной земле множится, расцветает род. Но все же, думал я, размышляя над этой историей, воин – фигура далеко не однозначная, и существуют разные ступени, на которые он должен подняться, чтобы не разрушить Вселенную.
Время для размышлений на эту тему еще оставалось. В Якутске мы с моим провожатым – педагогом, филологом, поэтом и реформатором национальной школы Николаем Бугаевым – попытались перебраться через Лену на моторке, но на той стороне стоял лед, поэтому пришлось отправиться в Маган и ждать, пока в вертолет не наберется комплект. Перебраться через Лену в межсезонье можно на чартерном рейсе, а дальше аэропортик заглохнет, и будут летать только санитарные и пожарные… Но народ, изолированный от цивилизации, духом не падает. В Мукучу, часов двенадцать езды от Якутска, несколько школ из разных поселков объединились и создали общий центр. В обычное время дети учатся у себя, а на сессии собираются в центральном поселке, есть несколько потоков, индивидуальные проекты, дипломники, работа с одаренными детьми, «выездная школа», «вахтовый метод» – в общем, заброшенный куст школ стал конкурентоспособным, дети начали поступать в вузы… А в пойме реки Амги объединились несколько «речных школ», расстояние между которыми меньше, чем до тех райцентров, откуда ими управляют. Учебную четверть стали заканчивать на неделю раньше и в оставшееся время развозить детей по «сильным учителям», которые есть в школах. В результате каждая из восьми школ стала в чем-то центром для других. «Они сегодня друзья, в гости друг к другу ездят, в глазах появился блеск», – рассказывала мне организатор этой неофициальной сети, недавно ставшая заместителем министра образования Якутии Антонина Анатольевна Кычкина.
Республика была на подъеме.
Вертолетик долго гудел, раскачивался, раздумывал, как якут, потом в десять минут перемахнул Лену шириной в несколько километров. На другом берегу нас с Бугаевым ждал «уазик» из Таттинского улуса, куда мы направлялись. Пошла дорога… По сравнению с ней дорога в средней России кажется сказкой, гравий – скоростным шоссе. Вспомнилась давняя история в Голландии. Кажется, едем-едем, вдруг колдобины; а-а, говорю я радостно, это нам знакомо. Объясняют: тут рядом школа, поэтому, чтобы двигались потише, на дороге сделали бугорки. Че-го? Бугорки они сделали. Да если по бугоркам, у нас вся страна педагогическая.
Бугаев смеется.
А здесь самая лучшая дорога, вот мы на нее свернули – на Магадан.
По дороге заехали в село Норагана к Михаилу Кузнецову, «лучшему физруку Сибири и Дальнего Востока», как представил Бугаев своего бывшего коллегу. Это звание Михаил получил в конкурсе учителей физкультуры, где сто сорок детей маленькой школы оказались победителями. Обучение строит на народных играх, что не преминул показать мне у себя дома вместе со своим прыгучим не по возрасту (это я от зависти) товарищем. Из них мне запомнились: упражнение «напои кобылу» (стоя на руках, выпить воду из чашечки), «северный прыжок в высоту» (достать в прыжке ногами подвешенное крыло утки) и «бег горностая» – в горизонтальном положении, не касаясь коленями земли и хлопая в ладоши, передвигаться вперед.
Специального оборудования не требуется.

Слева и справа

Таттинский улус (по-старому – район) в советские времена считался националистическим, поэтому выпускникам школ не давали поступать в вузы. Были ли секретные циркуляры или нет – неизвестно, но в вузы не брали. Документы принимали, а детей нет. Целый район оказался с «пятым пунктом». Или на верхнем ярусе, если использовать традиционные якутские представления о мироздании: нижний мир (преисподняя), срединный и верхний миры с девятью ярусами, на последнем – «Белый Ар, господин, восседающий на престоле из белоснежных облаков». Чтобы поступить в вуз из Татты, надо было добраться до самых верхних ярусов, быть на несколько голов выше других. И это до сих пор сидит в сознании людей – тревожное отношение, боязнь. Поэтому в школах с особой гордостью говорят: наши дети поступают…
А Татта для Якутии все равно что для России Ясная Поляна или Пушкинские Горы – колыбель национальной культуры. Перед въездом в улус сидит в характерной позе, заложив ногу на ногу и обхватив руками колени – давит на мочевой пузырь для особенного звучания голоса, сказитель – олонхосут. Из Татты вышли все основоположники якутской литературы, первые писатели, художники, учителя. Ландшафт особенный. Кругом тайга, а здесь термокарстовая впадина, оттаявшая в вечной мерзлоте проталина – по-якутски «алас».
Микровселенная, вызывающая библейские ассоциации.
Чаша озера, луга, покосы. Желтый, изредка сиреневый подснежник Севера, дикий лук, табуны диких кобылиц – все дикое. Уголок райской жизни, благодатного лета, что бывает тут пару месяцев в году. Севернее пространство сужается, и аласов нет – сплошная тайга. За рекой, в Томпонском улусе, руководитель кружка юных туристов Иван Егошин с детьми нашел стоянки сорока сталинских лагерей.
Знаков таких из того времени немало. Едешь по магаданской трассе и видишь какие-то блиндажи вдоль дороги. Кабельная телефонная связь между Магаданом и Москвой – прямая, еще со сталинских времен. Говорят, что в отличие от местной она и сейчас исправно работает, временами появляются связисты, проверяют узлы, обрывы, прозванивают.
В Татте не было лагерей и лесоповала, поэтому сохранилось священное дерево жизни Аал Лууп Мас, коновязь, орнамент, сухие лиственницы, которые чем более причудливы, тем считаются ценнее, никто не срубает. Стоят сухие деревья то там, то тут вместо дорожных знаков. Что они означают? Знак смерти среди жизни? Причудливость – в смысле человеческой личности? Мощные родовые корни на могилах? «Вот еще стоит, тоже его не трогают, хотя вроде бы ландшафт портит», – показывает мне Бугаев.
Огромный Ленин на площади в Якутске, указывающий верную дорогу, – тоже сухое дерево? Или вот остановка автобуса, оставшаяся с советских времен, сохранилась, хотя сейчас эта остановка никому не нужна…
Да, лагерей в Татте не было, но политссыльных – навалом. В селе Черкех – уникальный музей «Якутская политическая ссылка», построен, рассказывала директор, двадцать пять лет назад методом народной стройки – полторы тысячи субботников. Все этапы перебывали: декабристы, народники, социал-демократы… Много народу прибыло после польского восстания, что видно по фамилиям: Пекарский, Серошевский, немного подальше, на Колыме, есть пик геолога Черского, тоже ссыльного. Молодо-зелено – по двадцать с чем-то лет, из хороших семей, с незаконченным университетским образованием. Здесь и заканчивали, выписывали много журналов, передавали друг другу. Просвещали местное население и сами изучали быт, верования, этнографию…
В 80–90-е гг. на средства золотопромышленника Сибирякова была снаряжена научная экспедиция. Руководил ею основатель террористической организации «Земля и воля», член Русского географического общества Д.А.Клеменц, а основными участниками экспедиции были проживавшие в разных местностях Якутии ссыльные, имевшие опыт научно-исследовательской, литературной деятельности или склонность к таковой.
Остались фундаментальные труды.
Просматривая их, приходишь к выводу, что положительная деятельность может излечить человека от опасных претензий на переустройство мира. В селе Черкех я взял краткие биографии ссыльных и выписал на листке, слева и справа.
Э.И.Пекарский (1858–1934). Слева: принадлежал к тайному сообществу, имевшему цель…ниспровержение путем насилия… Осужден в 21 год. Тюрьма, каторга, поселение…
Справа – результат самообразования: ученый-классик, якутовед, лингвист, этнограф, автор первого фундаментального словаря якутского языка в трех томах, с 1931 г. почетный академик.
В.М.Ионов (1851–1922). Слева: участник народнического движения, распространитель нелегальных сочинений. Пытался подорвать правительственный сенат. В 26 лет лишен всех прав состояния и приговорен к каторжным работам, тюрьме и ссылке.
Это один вариант личностной реализации.
Другой – справа: один из первых организаторов легальной печати, основатель газет «Якутский край» и «Якутская жизнь». Автор первого букваря, создатель первой школы…
И так без преувеличения практически все 200 человек политссыльных, живших в этом районе: на одной чаше весов тайные общества, на другой – явные. И запоминается почему-то не в кого бросил бомбу основоположник общества “Земля и воля” В.Ф.Трощанский, а то, что дети звали «дедушка Таратай» и очень любили, он из журнальных вырезок делал стенды, и дети приходили смотреть. Педагог, этнограф, автор “Эволюции черной веры (шаманизма)” у якутов, очень любил охотиться, ходил по берегу реки… Район, кстати, в советское время назывался Алексеевским, по имени ссыльного рабочего Петра Алексеева, которого вождь мирового пролетариата называл «корифей революции». Рассказывают, что в ссылке корифей любил сидеть под раскидистым сухим мировым деревом. О чем думал? Погиб рано, но не в жестокой классовой борьбе, убили из-за ревности – молодой был человек, холостой, красивый…
Другие обзавелись семьями, школами, учениками. «Стали серьезными исследователями якутского быта, и может быть, в этом было их настоящее призвание», – заметил небезызвестный писатель В.Г.Короленко, тоже, кстати, ссыльный. Отсюда пошли и первые якутские писатели, ученые, педагоги, врачи, государственные деятели – плеяда национальной интеллигенции. Той самой, из-за которой выпускников школ не брали в вузы.

Не якутская сказка

Платон Слепцов, первый руководитель советской Якутии, народный писатель, классик якутской литературы, – воспитанник тех ссыльных. Детство было голодноватое, дома, вспоминал, питался одним чаем, а на хлеб зарабатывал как рассказчик – пересказывал товарищам старинные предания и романы. По рассказам учителей, схватывал быстро. Закончил одноклассное училище, потом в Якутске продолжил образование. Занимался в кружке «Юный социал-демократ».
На фотокарточке 1917 года видно, что состав кружка напоминает малокомплектную школу, компания разношерстная, один – седой, с бородой – держит на руках младенца. В формировании политического облика будущего якутского классика (на фото он во втором ряду первый справа) сыграли видную роль ссыльные большевики товарищи Ярославский, Петровский, а также меньшевик Охнянский.
Писательство шло параллельно революционной работе. Или параллельно не шло? (Кстати, ученик черкехской школы Рома Обоюкин написал работу под названием «Изучение влияния якутских пассионариев на развитие якутской государственности», изобразив график политической деятельности Слепцова – подъемы и спады не совпадали с литературными.) В двадцать пять лет Слепцов напишет одно из своих лучших произведений – «Красный шаман».

Жил здесь шаман… Нет больше здесь шамана.
Жертв и даров не будет небесам…
От ложной мудрости,
От жгучего дурмана
Отрекся сам он,
Он отрекся сам…

Прототипом главного героя пьесы был Николай Протасов из села Чурапчи. Его считали великим шаманом, самым знаменитым в Якутии. На сохранившейся фотографии, видимо последних лет (короткая стрижка, странная блуждающая улыбка, мешки под глазами, и глаза какие-то страшноватенькие, один вверх смотрит, другой вниз), видно, что человек не от мира сего. Говорят, личность была феноменальная: выдающийся певец-импровизатор, плясун, музыкант, иллюзионист, врачеватель, провидец, силач и бегун… Но личность трагическая: первый шаман, публично отказавшийся от шаманства.
О нем все советские газеты трубили, торжествовал агитпроп. Пьесу «Красный шаман» Протасов знал, хотел сам сыграть эту роль, но ему не дали, боялись, что на сцене начнет камлать по-настоящему. В тридцать четвертом году Протасов перерезал себе горло.

Прочь колдовство! Сгинь! Рухни!
Пусть пропадет камланье!
Молитв не ждите, духи, –
Молчат уста шаманьи.
Мой дымоход забудьте…

Следует заметить, что литературный псевдоним, имя, под которым Платон Слепцов остался в истории якутской культуры, – Ойунский, от слова «ойун» – шаман. Загадка. Почему он выбрал этот псевдоним? Зачем? Что хотел этим сказать? Предвидел ли собственную судьбу или отрицал ее, отрекался как красный шаман от духов, предков, старого мира?
Многим тогда казалось, что это просто. Шла яростная борьба миров, но в отличие от народного эпоса все богатыри считали себя, наверное, представителями верхнего, светлого мира, и не было «трех стражей смерти», чтобы их растащить.
Товарищам большевикам запомнился маленького роста, смышленый, даровитый молодой человек, пропагандист угнетенной якутской массы. В 1918-м его принимают в члены РКП(б), в 20-м – в якутский областной ревком, в 21-м – Слепцов-Ойунский становится председателем губернского революционного комитета.
«Еще раз повторяю, что наша последняя задача – бить бандитов, и бить беспощадно» – эта цитата уже не из пьесы. Вот он на фотографии тех лет, рядом с нагло-самоуверенными и, признаемся, красивыми героями Гражданской. Среди лежащих на полу и стоящих – так было принято запечатлеваться для истории. В президиуме, за гробом. И с экипажем невиданной железной птицы, залетевшей в Якутию. «Товарищи! За свои трудовые копейки построим первый якутский аэроплан…»
В обычные времена человек растет долго-долго, как в эпосе. А в революционные – вырастает мгновенно, до небес, как в бреду. В двадцать восемь лет Слепцов-Ойунский становится первым в Якутии человеком. Председатель ЦИК и член ВЦИК… Считается, что он сделал немало: добился автономии Якутии в составе России, организовал строительство новой светлой жизни, где, по словам тех лет, «на распаханной пашне и удобренной почве ревкомов вырастит строй автономного народа».
Прошел век, а все спорим, посланниками какого же мира они были – нижнего или верхнего?
«…С осени 1925 года и до сих пор я исключительно занят созданием якутской сказки…»
В 30-е годы Ойунского удаляют от дел, он где-то на периферии – в Якутиздате, Институте языка и культуры. Но еще член Верховного Совета СССР, ездит в Кремль. Поздно женился, у него маленькая дочка, и жена ждет другую… В тридцать седьмом под новый год уехал в Москву и не возвратился. Вдруг газета: «Арестованы… Ойунский и другие, подобные им. Воздух стал чище».
Семью переселяют в одну комнату деревянного двухэтажного дома напротив музея. И разрешают – невиданный случай – свидание.
Оно очень выразительное, по воспоминаниям жены.
Его ввели. Хозяин кабинета подал портсигар и спички, налил в стакан воды. Тот поблагодарил, торопливо выпил. Жена сидела, не оборачиваясь, ей почему-то было страшно увидеть его. Наконец он спросил ее: «Как живете? Как чувствуют себя дети?» Она вскипела, гневно выпалила: «Да живем уж. Почему ты спрашиваешь о детях? Неужели не думал до этого про нас? Почему стал врагом народа, предателем? Чего тебе недоставало?» Платон помолчал, потом глухо ответил: «Вот так. Слыл сыном народа, а нынче стал врагом народа…»
И вдруг заплакал.
Вскоре ей сообщили, что он умер в тюрьме.
В общем-то это совсем не якутская сказка. Основной сюжет у нее везде один и тот же, различаются герои, интерпретации. Эпос длинный, я слышал только отрывок.
Неподалеку от юрт политзеков трещали в камельке поленья, и сказитель говорил: «Бог только руководит, а ангелы исполняют». «А они есть в сказке?» – спрашивал я. «Есть, есть…» – «Как к этому относятся люди?» – «Как к сказке». – «А вы?» – «Я уже старый человек, я немного верю…»
Спустя десятилетия понимаешь, что драма, трагедия Слепцова-Ойунского, как и других из той плеяды, закономерна – они сами вызвали к жизни силы, которые с ними расправились. С другой стороны, все мы так или иначе – ученики зеков, политссыльных, а те – ученики страны, где интеллигенция происходит от ссыльных. Где подъем просвещения – следствие поражения в правах и каторги. Где родина – это место, в котором не странствуют, не путешествуют, а сидят. Был такой Манчары – благородный разбойник, якутский Дубровский, в начале девятнадцатого века грабил богатых, его сажали, убегал. Спросили: почему ты убегаешь? Там, ответил, моя родина. А если, сказали, посадим в Якутске, убежишь? Нет, это моя родина.
Сидел, прикованный кандалами, на своей родине.
Страницу Слепцова-Ойунского тоже надо бы поделить надвое: незадолго до своей гибели он совершил подвиг – перевел на письменный язык Олонхо.

Сила Кариолиса

Я слушал его в исполнении учеников черкехской школы и завидовал: им не нужна «национальная идея», замена ленинских принципов какими-то другими. У них есть Олонхо с его вечным сюжетом и меняющимися героями. Есть родная речь, а в ней жесткие слова и такие (это относится к описательным, объяснял мне филолог Бугаев), у которых общий корень, а остальное – импровизация.
Каждый может придумать слово…
Мы сами – вольные или невольные творцы всего с нами происходящего.
Авторы «методики зачаровывания», как выразилась одна учительница: один человек должен превратиться в сказителя, зачаровывать, а другой – в слушателя, зачаровываться. Без слушателя нет Олонхо, без ученика нет школы, а мы нередко считаем, что есть…
Еще из педагогики Черкеха.
Технология изготовления мяча из конских волос, о которой мне рассказали девятиклассница Эльвира Богатырева и ее мама. Оказывается, когда скручиваешь мячик, внутри образуется твердый ком, спираль, связанная с той же силой Кариолиса, которая вызывает в природе мощные вихревые циклоны.
Традиционный мячик и разрушительные вихри – результат действия одних и тех же сил. Лучше их не трогать.

В этом представился случай убедиться. С Николаем Бугаевым и Геннадием Решетниковым – заместителем начальника Таттинского управления образования, заехали в Музей-усадьбу П.А.Ойунского, уникальный в своем роде. Совершенно безлюдная местность, никто не охраняет. Та самая школа-юрта 1906 года стоит на том же самом месте: шесть парт, доска, стол с чернильницей, на столе «Русский букварь для обучения чтению и письму» Вахтерова. Правда, только обложка, а внутри что-то по-якутски написано. Свет из маленького окошка падает на парты, живой свет, так что кажется, и те ученики живы. «Это парта, за которой я сидел, – говорит Геннадий Решетников, – привезли из нашей школы».
Глядя на этот лучик света в маленькой деревенской школе, невольно думаешь, что же значат упорные попытки закрыть ее? Закрыть основоположников, закрыть эпос, закрыть культуру? Родной язык трудно обмануть, есть сходство, не правда ли, в звучании слов – «реструктуризировать», «репрессировать», «революция», «регенерация»…
«Ре» – изменения. Куда? – обсуждаю со своими спутниками. Они говорят: в обратную сторону, наверное…
Через речку Татту устроен паром, который сам двигаешь: тянешь трос, натянутый между берегами, и переходишь реку. На одной стороне школа, а на другой дом, где жил Ойунский. Коновязь, узоры, сухое дерево. Один мой спутник встал на паром, тянет: раз-два – тяжело. Другой встал. Потом я. Паром лязгнул, сдвинулся с места.
Надо сдвинуть… Собственно, тут ничего и не было другого при Ойунском: одна юрта на этой стороне реки, другая – на той. И все, птицы поют. Местность называется «Делбэрийбит», можно перевести «треснуло», можно – «разродилось». И какое совпадение, говорят мне, что разродилось таким вот человеком…
Ворота к нему открыты – в прямом смысле. Якутские ворота – просто жердь вынул, вставил – все ворота. Только выехали, лопнула шина на колесе. И на запасном тоже. Мимо на полувоенном «Урале-вахтовке» проехали, будто из того времени, «блиндажисты» – те, что прозванивают связь между Москвой и Магаданом. Мои спутники удивились: сколько тут ездят, никогда не встречали. Что за бесовщина. Сидим… «Духов не покормили», – вспомнили мои спутники одну из возможных причин происходящего.
С озера слышится утробный звук. Выпь, наверное. Места тут хоть по якутским меркам и оживленные, но засесть можно надолго. Берем лепешку с маслом и кидаем в овражек, в воронку – духам.
Скоро на безлюдной дороге показывается «уазик».
По необъяснимому совпадению обстоятельств зять одного из спутников едет по этим местам на охоту…

Продолжение следует

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"