КНИГА ИМЁН 
ИМЕНА ЭТОЙ СТРАНИЦЫ:
Иван Александрович Гончаров (1812–1891)
Альфред Крупп (1812–1887) 

До и после гибели богов

Кто будет следить за часовым?

Внутри кадра

Поднимаясь вверх по серпантинной дороге и дыша ясным лесным воздухом, не сразу догадываешься, что давно уже идешь внутри кадра из фильма Лукино Висконти. А когда понимаешь, звук мотора за спиной заставляет вздрогнуть. Кажется, если оглянешься сейчас, то увидишь лениво ползущий в гору лакированный «роллс» – и шикарный, и страшный одновременно. Но наваждение исчезает, когда тебя вежливо обгоняет «фольксваген»-жучок или «рено».
О фильме «Гибель богов» на Вилле Хюгель, в бывшей резиденции семьи Круппов, предпочитают не говорить. В местном музее съемкам фильма, проводившимся здесь, не посвящено ни единой страницы, ни одной фотографии. Немцы категорически не хотят соглашаться с тем, что семейство Эссенбеков – это Круппы. Хотя само имя вымышленных героев Висконти выдает кровную связь семьи с городом, начавшуюся еще в XVI веке, когда Круппы переселились в Эссен из Нидерландов. Недавно два голландских режиссера поставили спектакль по старому сценарию Висконти – Бадалукко и Медиоли. Можно только себе представить, каков был соблазн – показать его прямо в тяжеловесных интерьерах крупповской виллы. Но спектакль идет в городке Дуйсбурге, на всякий случай подальше от винтовых дорожек и лесного воздуха Виллы Хюгель. Впрочем, накинуть платок на разноязыкий говор туристической толпы не удается, и то и дело в ней звучит то мелодичное и длинное «La cadutta degli dei» по-итальянски, то отрывистое английское «The Damned». Международные прокатные названия классического фильма всплывают всякий раз, когда толпа перемещается из одного зала виллы в другой, и вот уже кажется, что в этих залах оживают и начинают двигаться висконтиевские персонажи. Две маленькие девочки с огромного семейного портрета превращаются во внучек барона Иоахима, двадцатидвухлетний Альфред Крупп, аристократически-небрежно сидящий в старинном кресле на другой картине, кажется улучшенной копией Хельмута Бергера, в чертах Маргареты Крупп проступает образ Ингрид Тулин – баронессы Софи... Только рассматривая старые парадные портреты Виллы Хюгель, вдруг начинаешь понимать, как внимательно изучал эту сомнительной ценности фамильную живопись Лукино Висконти, вероятно, с тем же странным чувством, которое вызывают старинные фотографии в каком-нибудь антикварном магазине, неизвестно чьи и неизвестно когда сделанные. Почти против собственной воли начинаешь выдумывать истории о чужой для тебя жизни, хотя прекрасно отдаешь себе отчет в том, что твои истории с этой жизнью не имеют ничего общего.
Это, конечно, сказано не в упрек Висконти. Всякое великое искусство говорит свою самую главную правду посредством лжи, фантастической сплетни, которую впоследствии начинают называть красивым словом «миф».
И сам этот художественный миф, как правило, редко воспринимается во всей полноте. Что обычно помнит зритель из «Гибели богов»? Вот ведь не ошибусь, если в первую очередь назову травестированного Хельмута Бергера в роли Мартина Эссенбека, распевающего песенку Марлен Дитрих; ну, еще сцены инцеста и страшной свадьбы баронессы Софи в окружении сплошных свастик. Это не значит, что я плохо думаю о зрителе. Это мои собственные зрительские впечатления, впечатления многих моих знакомых и друзей, и очень верные, надо сказать, потому что фильм Висконти действительно о падении старой Европы, о конце «Германии Баха», превратившейся в «Германию Гитлера», как написано во всех аннотациях. Это фильм о гибели. Той самой, после которой невозможным казалось не только писать стихи – просто ходить, дышать, признаваться в любви, что-то делать... Что касается «богов», они почти остались за кадром. Меньше всего из эпического полотна Висконти помнится последний и единственный из «богов» – умирающий старик, «дядюшка Иоахим», которого восхищенно-злобный треп домашних превращает в этакого диснеевского Скруджа Мак Дака, когда его нежелание примкнуть ни к нацистам, ни к либералам объясняется простой жадностью: «Да он просто ни гроша им не даст...»
Но вот эти самые «боги» и есть, пожалуй, немифологическая правда, открывающаяся уже не в ландшафтах Виллы Хюгель, раз и навсегда превратившихся в цитату...

“Каждому времени – своя аскеза”

В центре Эссена друг на друга смотрят старинный католический собор XII века и протестантская церковь Маркткирхе. Перед собором стоит огромное распятие, перед Маркткирхе – памятник Альфреду Круппу. Памятникам в немецких городах часто не хватает пространства, они не привлекают к себе внимания, и этот становится заметен только если зайти со стороны входа. На фундаменте церкви жирным красным аэрозолем выведено: «Никакое высшее существо нас не спасет». Община на это проявление чьего-то не то чтобы атеизма, скорее крайнего религиозного кризиса, не реагирует никак: надпись не стирают вот уже третий месяц, на нее смотрит позеленевший бронзовый Крупп.
Картина вполне достаточная для жаждущей высшей справедливости, все по-сальериевски мающейся русской души: вот она, вот она, «их» бездуховность! сталелитейный магнат! перед храмом! вот она – протестантская этика! вот он – дух капитализма!
Но ведь писал же Макс Вебер о таких людях, как Альфред Крупп и его предки, как об аскетах в миру, о яростном послушании труда. И сказал же один из грустных философов минувшего столетия, моралист Гюнтер Андерс: «Каждому времени – своя аскеза...»
Дело Круппов началось в 1811 году, когда предприниматель Фридрих Крупп основал первую сталелитейную фабрику в Эссене. Начинающий капиталист эксплуатировал двух представителей пролетариата. На большее количество пролетариев у него просто не было денег, и мощности производства не позволяли, поэтому часто он сменял своих литейщиков на работе, правда, в отличие от них не получал зарплаты: дело было убыточным. Фридрих Крупп вложил в свое предприятие тридцать тысяч рейхсталеров. Прибыль, которую ему удалось получить, равнялась 1422-м... Он умер в 39 лет, оставив фабрику четырнадцатилетнему сыну Альфреду. Бросив школу, Альфред стал и владельцем заводика, и одним из немногих рабочих. От голода семью спасли огород и корова. И еще спасло чудо: в подростка-капиталиста поверили инвесторы и Таможенный союз. Он получил кредиты и льготы, в которых отказывали отцу.
Через несколько лет у молодого Круппа работали уже несколько десятков человек, а сам он стремился покорить иностранные рынки. Прежде всего тот, на который ни один разумный промышленник не пошел бы, понимая всю безнадежность. Крупп отправился со своей сталью в Англию, центр тогдашней европейской металлургии. Позднее англичане стали заказывать ему сталь, необходимую для кораблестроения.
В 50-е годы XIX века в цехах Круппа стали производить не только прокатную сталь, но и пушки. Благодаря им Германия выиграла две войны – с Австрией и Францией, а за самим владельцем рождающейся сталелитейной империи закрепился титул «пушечный король». Это позднее потомственный аристократ Густав фон Болен-унд-Хальбах, женившийся на внучке Альфреда Берте, будет просить монаршего разрешения, чтобы присоединить к своим громким титулам простонародную фамилию Крупп...
Еще через двадцать лет заводы Круппа объединяли более полутора десятков тысяч человек. Тогда же по собственному проекту Альфреда была построена та самая Вилла Хюгель: почти двести пятьдесят комнат, красное дерево, гигантские гобелены по стенам. Сюжеты гобеленов – из средневековых университетских уставов: аллегории свободных наук и искусств – философия, математика, музыка. Недоучившийся школьник, вынужденный самостоятельно продолжать свое образование и в нищей юности, и в богатстве на склоне лет, вероятно, всю жизнь мечтал именно об этом.
Сюда, к «пушечному королю», в его тяжеловесный серый дворец приезжали короли настоящие. Как и подобает монарху, в этом дворце он умер...

Пушки и ложки

Впрочем, обо всем этом можно прочитать во множестве реальных и виртуальных энциклопедий. Я не хочу соревноваться с ними, еще раз пересказывая историю знаменитой семьи. Меня больше интересует другое – те самые мифы, которые ее окружают, мифы старые и новые, известные и не очень. И вообще-то я собиралась рассказать, почему перед Маркткирхе стоит памятник Альфреду Круппу.
Но сначала еще об одном мифе, совершенно ином, чем висконтиевский. Это уже наш, отечественный миф, рождающийся на глазах.
Собираясь писать эти заметки и полазав по Интернету в поисках точных данных, я вдруг обнаружила, что русские и немецкие статьи о Круппах разительно отличаются. Вообще-то наши читать интереснее, в них больше запоминающихся деталей. Но вот подбор этих деталей совсем иной.
В русской статье можно прочитать о чем угодно: о колоссальных сверхприбылях «пушечного короля», о качестве крупповской стали, непревзойденном в Европе, о странностях стареющего Альфреда, страдавшего манией преследования и проектировавшего свою виллу как военное укрепление, о стоимости самой виллы, о венценосных особах, там бывавших. И рано или поздно начинаешь ощущать какую-то магическую зачарованность авторов мощью больших (громадных!) денег и шиком чужой роскоши. Эта поразительная зачарованность ощущается даже тогда, когда речь заходит о том, чему посвящен фильм Висконти, – о союзе Круппов с Гитлером, о том самом «падении богов», как называется фильм по-немецки и по-итальянски. О последнем единоличном владельце концерна Альфреде Круппе немецкий источник сообщает своим бесстрастным тоном: «Приняв на себя руководство фирмой, Крупп стал и главным ответственным за эксплуатацию военнопленных, узников концентрационных лагерей и насильственно вывезенных в Германию лиц на своем предприятии. У Круппа было задействовано более 100000 рабочих такого рода. От последствий катастрофических условий труда и жизни умерли около 80 процентов. Незадолго до окончания войны Крупп был заключен под арест американцами в своей резиденции на Вилле Хюгель. За тесную связь с нацистским режимом и использование принудительного труда военнопленных и заключенных 31 июля 1948 года на Нюрнбергском процессе Круппу предъявлено обвинение как военному преступнику. Он был приговорен к 12 годам заключения и конфискации имущества. В 1951 году по решению американских властей был амнистирован». В одной из русских статей вроде бы то же самое, но... «В довершение ко всему союзники намеревались судить Круппов как военных преступников... В июле 1948 года военный трибунал в Нюрнберге признал Альфреда, представшего перед судом вместо отца, виновным в разграблении промышленных преприятий других государств и использовании рабского труда. Обвинение в развязывании войны было отвергнуто. Альфреда приговорили к лишению свободы на 12 лет, но после начала войны в Корее верховный комиссар США в Германии добился для него амнистии и возврата имущества». Вот это едва-едва заметное перемещение акцентов, эта чуть ощутимая окрашенность сочувственного «в довершение ко всему» на самом деле решает многое. И уж особенно тогда, когда речь идет о самих «богах», а не об их гибели и падении.
Я очень боюсь того, что русский читатель, захотев узнать, за что же был поставлен памятник Альфреду Круппу, конечно же не повинному в делах внуков и правнуков, остановится все на том же: на производственной и денежной мощи, на роскоши Виллы Хюгель, на причудах стареющего богача. Остановится и подумает: прав и уважаем только тот, кто просто богат и силен, и это во всем мире так.
Потому что русские авторы почему-то категорически не рассказывают ту знаменитую историю, которая в немецкой литературе о Круппах встречается постоянно. Когда в 1848 году в Германии начался экономический кризис, постепенно и закономерно переходящий в революцию, когда по Европе вовсю начал разгуливать пресловутый призрак, и иначе быть не могло, потому что сотни тысяч простых людей оставались без работы и без зарплаты, 36-летний Альфред Крупп выгреб в мешок все фамильное серебро (не так уж давно и нажитое) и переплавил его на деньги, чтобы заплатить жалованье своим рабочим». В это время он сам находился на грани банкротства, и это был последний жест отчаяния. Но крупповские литейщики в революцию не пошли, пережили вместе с владельцем завода тяжелые времена, а потом начался подъем, превративший Альфреда в «пушечного короля», а Круппов – в «стальную династию».
В 50-е годы позапрошлого века Альфред Крупп не только начал делать пушки, но и разработал целую систему социальных льгот для своих рабочих, ввел для них пенсионный минимум. В 70-е он построил не только Виллу Хюгель. Жилье, построенное на деньги Круппа, получили тысячи сотрудников фирмы – начиная с инженеров и заканчивая рабочими.
Именно за это – за переплавленные серебряные ложки и выплаченные пенсии, за удобные и дешевые квартиры – прагматичные немцы ставят памятники. Не за пушки. Не за большие деньги. Разумеется, самое легкое сейчас – возразить мне, что без этих пушек, в кого только не стрелявших, и без этих денег ничего бы этого не было – ни квартир, ни пенсий, ни зарплат. Но речь-то как раз о том, что если бы были только пушки и деньги, и даже плюс мировой престиж, и даже плюс государственная слава и мощь военной машины, что-то не верится мне в то, что был бы памятник перед церковью.

Высота Маргареты

И вообще я сейчас пишу свои заметки, сидя за компьютером у окна, выходящего на одно из самых чудесных мест в Эссене с трудно транскрибируемым названием Маргаретенхеэ. Это настоящая старая Германия: стены, увитые плющом, булыжные фундаменты, черепичные крыши, цветы в палисадниках и на окнах. Здесь продолжается неспешная жизнь маленького городка, как бы противостоящая шумной жизни большого города. Здесь по выходным во дворах выколачивают коврики, а по извилистым улочкам свободно расхаживает местная достопримечательность – громадный тигровый кот, и ему уважительно уступают дорогу даже невероятно горластые местные детишки на роликах и самокатах (дети ведут себя непринужденно везде – и на окраине, и в центре, а вот увидеть гуляющего кота на улицах больших немецких городов практически невозможно, и это еще раз отличает почти деревенскую жизнь от городской).
Название этого сказочного городка в городе переводится буквально как «Высота Маргареты». Действительно, он расположился на холме, резко переходящем в какие-то бесчисленные изгибы, овражки и склоны. Его проектировал и строил знаменитый архитектор Метцендорф по заказу невестки Альфреда Круппа Маргареты, сделавшей дочери Берте такой свадебный подарок. Городок строился 20 лет – с 1910 года. В почти игрушечных, как из декораций к сказке, домиках получили жилье рабочие и служащие крупповских заводов, и здесь же были открыты детские сады и школа, чтобы детям, растущим в этих домах, не нужно было далеко добираться, а их матери получили возможность работать и учиться.
Сегодняшние обитатели крупповских квартир поругиваются: планировка неудобная, места мало, никаких условий для того, чтобы все перестроить по требованиям современного дизайна. Но уезжать из садового городка с его причудливыми улицами не спешат. То ли из-за прелестей полудеревенского быта, то ли из-за чистого воздуха.
Имя Маргареты Крупп звучит здесь каждый день: когда в подъезжающих трамваях объявляют остановку, когда люди просто спрашивают дорогу. Может быть, большинство уже и не помнят, о какой Маргарете идет речь. Как далеко не каждый не только из приезжих, но и из коренных эссенцев задерживает взгляд на позеленевшем памятнике перед Маркткирхе – ну стоит там кто-то и пусть себе стоит.

Круг замкнулся

У Висконти в его великом фильме есть кадр, который, конечно, помнят все, однажды его посмотревшие, когда расплавленный металл заливает весь экран и становится всепожирающим адским пламенем. Но виновна ли была крупповская сталь в том, что из нее стали отливать оружие, и виновно ли оружие в том, что из него стреляют?
Альфред Крупп в последние годы своей нелегкой блистательной жизни мучился от припадков необъяснимого страха. Это о «пушечном короле» рассказывает один из знаменитых исторических анекдотов, в котором стареющий параноик-миллионер говорит, что безопасность можно обеспечить только так: расставить на всех постах вокруг резиденции часовых, потом поставить часовых, которые будут следить за этими часовыми, потом третьих часовых, которые будут следить за вторыми, и так до бесконечности, главное, чтобы ни одна смена не подозревала о слежке. Осталось тайной, какие видения его посещали – призраки прошлого или будущего. Некий рок действительно довлел над этой семьей. Когда несовершеннолетний Альфред унаследовал провальное дело отца, реальной собственницей заводика могла быть только его мать, и предприятие получило название «Вдова Крупп». Позднее женщины рода в каждом поколении оказывались у руководства стальной империей из-за болезни или смерти мужей. Так было с Маргаретой Крупп, так было с Бертой, в честь которой мать начала постройку Маргаретенхеэ.
Альфред Крупп, ответивший за свой союз с фашизмом перед судом, вернувшись к работе, в конце концов не смог вернуть фирме ее прежнее величие и отказался от руководства. Он преобразовал бывшую стальную империю в «парламентскую республику» — в акционерное общество. А сам создал фонд, финансирующий научные и культурные программы. В пользу этого фонда отказался от своей доли наследства и сын Альфреда – Арнд, у которого не было детей. По иронии судьбы последний из Круппов получил то же имя, что и первый упомянутый в исторических хрониках предок рода, в середине XVI века переселившийся из Нидерландов. Круг замкнулся.
Это уже послесловие к «Гибели богов». Остается только гадать, чем были Альфред и Маргарета – прологом или сценарием совсем другого фильма.

На снимках: барельефы Маргаретенхеэ

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"