УРОК СОПРИЧАСТНОСТИ 
ТРИ ДНЯ ИЗ ЖИЗНИ ОДНОЙ ШКОЛЫ
23 - 26 октября 2002, гимназия №5, Сергиев Посад 

Нельзя уклоняться от прямого разговора

Если мы хотим сохранить доверие детей

Это уже произошло. Это – средоточие малодушия и агрессии, трусости и изворотливости, религиозного фанатизма и ненависти. Для нас это имеет название – террористический акт, для самих террористов – хорошо продуманная диверсия в тылу врага. Причем враг для террористов не имеет конкретных очертаний, как, собственно, не определяются конкретные цели и смысл совершаемых действий. Главное, чтобы было шумно, ярко, трагично. Чтобы содрогнулся весь мир.
Мир содрогается. Мир пытается бороться с террором. Мир накапливает опыт и залечивает раны.
Взрослый мир.
А рядом с нами – те, кто еще много чего не умеет, не понимает, но уже многое чувствует. Наши дети. Они, не разобравшись со своими чувствами, да и не знающие, что с ними можно разбираться, готовы встать рядом с нами, оказать помощь и поддержку нам, таким растерянным и неподготовленным. А что мы сделали для них?
Одна из самых неразработанных тем в воспитании детей – своя и чужая агрессия. Мы (взрослые) плохо разбираемся и работаем со своей злостью, но торопимся осудить других. И вообще мы (взрослые) имеем право на гнев, крик, давление, а они (дети) – нет. Потому что это некрасиво, ужасно. А я могу крикнуть: «Ты как со мной разговариваешь?!» или «Замолчи и не повышай на меня голос!!!». Но ребенок слышит не содержание фразы, а накал эмоций. И учится не только сознательно, но и бессознательно.
Что произошло со всеми нами во время захвата заложников в Москве? Мы, взрослые, сначала растерялись, потом очень рассердились, в выражениях не стесняясь. Или испугались, ужаснулись, но объяснение своим поступкам нашли. Увлеклись, правда, забыли, что дети за нами наблюдают. Не только за близкими родственниками наблюдают, а телевизор смотрят, радио слушают. Особенно впечатляла демонстрация убитых боевиков, в том числе и женщин-смертниц, по центральным каналам. А чем мы, собственно, в этом желании продемонстрировать «трофеи» отличаемся от тех же боевиков? Могу предположить: отличие нас от них в том, что их детям все будет ясно, картина мира осталась неизменной (есть свои и враги, врагов уничтожают, это хорошо). А у наших детей что происходит с картиной мира? Кто их спрашивал?
Меня спросили: «Стоит ли разговаривать с детьми по поводу террористического акта?» Я ответила: «Несомненно». Меня опять спросили: «А как?» Я ответила: «Очень просто». Но, наверное, погорячилась.
Очень просто, потому что начать можно, спросив: «Что ты видел? Что ты понял? Что ты чувствуешь?» А погорячилась потому, что для многих детей и подростков это вопросы трудные. Они все-таки наши дети, им (как и нам) сложно разобраться со своими чувствами. Они путают свои чувства и свои размышления, а также наши чувства, наши комментарии, наши рассуждения со своими.
Но разговаривать с детьми всегда интересно. Ведь у них действительно, как у взрослых, разнообразие мнений и оценок. И свои выводы.
Выбор пал на подростковый возраст: уже не дети и пока не взрослые, но рассуждающие, размышляющие уже более независимо от взрослых. Я хотела спросить их мнение, но не удержалась от уточняющих и наводящих вопросов. Мне хотелось как можно точнее передать их состояние. И я специально попросила участвовать в интервью педагога, которая на уроке литературы в этом классе говорила о происходящих событиях.
Ребята отвечали по желанию, не на все вопросы, а на те, на которые могли и хотели ответить.

– Что каждый из вас чувствовал и переживал во время событий, которые произошли в Москве?

Дима П., 15 лет. Я испытывал неуверенность в собственной защищенности. Что можно просто ходить в театр, находиться в общественных местах без риска для жизни.
Валя К., 15 лет. Я – раздражение. Где были охранники в тот момент, когда приехали террористы? Почему не остановили их? Почему правительство не заботится о простом народе, который приехал просто отдохнуть?
Денис П., 15 лет. Я возненавидел лиц нерусской национальности. Они шли на верную смерть, но хотели с собой унести жизни тех людей, которые пришли на представление мюзикла. Они поставили на колени всех таким пугливым и необдуманным поступком.
Катя Ш., 16 лет. Когда все эти события происходили, я чувствовала страх за этих людей. Потом – за себя, за свою жизнь. Когда погибли 117 человек... Мне было их очень жалко.
Аня З., 15 лет. Я узнала все совершенно случайно. Мне было страшно. А вечером в четверг мне сказали, что у нас двое соседей там были. И до сих пор неизвестно – живы или нет...
Таня Г., 16 лет. Я почувствовала беспомощность – я ничем не могла помочь тем людям, которые в это время находились в здании театра.
Учительница литературы. В первую очередь возник страх за детей, которые там оказались. Безумно хотелось защитить прежде всего их. И еще: я человек интернационального склада, однако последние события настраивают на такой лад... Особенно меня потрясло, что не отпускают детей старше 12 лет. Что в Чечне каждый ребенок старше 10 лет держит в руках оружие и считается взрослым. Я до сих пор не могу успокоиться. Вчера уже начала выключать телевизор. Сколько можно муссировать человеческое горе? Я считаю это недопустимым. Представляю чувства тех людей, которые знают, что их родные погибли. Летом разбился самолет из Башкирии. Там погибли семь моих учеников, два одноклассника моего сына. Это были потрясающие дети. Я пропустила это все через себя и понимаю тех, кто потерял своих близких. Поэтому у меня сейчас отчаяние.

– Скажите, пожалуйста, взрослые в эти дни обсуждали, что вы чувствуете, что вы думаете обо всех событиях? И кто из взрослых разговаривал с вами?

Валя К. В первый же день, когда показывали в новостях, что террористы захватили театр, мама меня спросила: «Что ты об этом думаешь?» Ее интересует мое мнение, она считается с ним. И еще она сказала: «Я теперь боюсь отправлять тебя в школу».
Борис В. У меня отец военный, я сам стремлюсь к военной карьере. Когда все случилось, мы с отцом долго обсуждали, как поступать во время штурма, как обезвредить террористов... Если бы я был внутри, старался бы не паниковать. Хотя трудно об этом говорить, я не знаю, что там люди переживали...
Денис П. Мама утром подошла ко мне и сказала: «Если что, ты знаешь, где деньги, документы». После ее слов стало не по себе. Не мог понять, что со мной творится...
Аня З. Мама разговаривала со мной, если я хотела поговорить. Если не хотела, она меня не тревожила. И потом она просила поменьше смотреть телевизор.
Даша У. Мы с мамой вместе смотрели телевизор и все обсуждали по мере того, как поступала информация. У меня мнение было более категоричным, чем у мамы... И по отношению к правительству, и по отношению к террористам...
Аня М., 15 лет. Обсуждали с родителями... Мы не могли поверить в действительность происходящего вокруг нас. Было чувство горечи и обиды. Мы не боремся с терроризмом так, как подобает на самом деле.
Женя Т., 16 лет. Мне папа эту новость сказал. Я ему не поверила, вообще не восприняла. А потом, когда осознала... Даже телевизор больше трех минут смотреть не могла. А папа, наоборот, смотрел новости, был в курсе событий, но был очень пессимистично настроен... Я уверена, все это будут долго еще обсуждать, я потом это осознаю, а сейчас не могу.

– А нужно ли взрослым обсуждать с вами увиденное, нужно ли проводить с вами какую-либо работу? Кто из взрослых должен это делать?

Паша Ж., 15 лет. Я считаю, нужно обсуждать, может быть, кому-либо из детей нужно излить душу. А вообще я в первую очередь ждал бы помощи от близких людей, от родителей.
Таня П., 15 лет. Взрослые должны разговаривать с детьми, но разговаривать так, чтобы и дети имели право на собственное мнение.
Боря В. Чем больше мы будем об этом говорить, тем больше это отложится в памяти. Я считаю, что взрослые должны с нами заниматься. Терроризм не имеет не только лица, но и национальности... Ни возрастных, ни профессиональных ограничений... Эта беда может быть у каждого из нас.
Даша У. Я считаю, что даже если разговаривать о том, как вести себя в разных ситуациях, – от этого пользы не будет. В детях нужно воспитывать терпимость по отношению к другим национальностям. Я надеюсь, что и свое, такое агрессивное мнение по отношению к чеченцам изменю. А если мы будем все остро воспринимать, яростно и агрессивно, нам ничего не поможет.
Валя К. Мне необходимы беседы с близкими, советы взрослых, так как опыта у них больше, чем у меня. Они, наверное, лучше знают, что делать в подобных ситуациях. Но, с другой стороны, родители тоже люди, и их мнение может быть ошибочным. Можно с психологами пообщаться.
Дима П. Беседы нужны для детей, чтобы сформировалось правильное понятие – что такое терроризм. «Чеченцы – террористы» – ведь это неправильное мнение. А бесед я жду от близких людей.
Аня М. Мне не надо никаких бесед, я сыта уже всеми этими обсуждениями.
Учительница. Да, дети в разговорах нуждаются. Но нельзя вести эти беседы бесконечно, чтобы не вызвать в ребятах раздражение. Чтобы они восприняли эту информацию, не выставив внутри себя барьер...

– Мне бы хотелось, чтобы вы подумали и сформулировали какое-то пожелание взрослым.

Валя К. Я бы хотела, чтобы мои мама и папа были осторожны, потому что, если с ними что-то случится, я, наверное, этого не переживу.
Наташа С, 14 лет. Мне очень хочется, чтобы эти люди задумались. Они говорят, что хотят мира, а сами пользуются такими способами.
Даша У. Мне бы хотелось, чтобы наше правительство перестало говорить, а начало действовать и чтобы эти действия были эффективными.
Дима П. Хотелось, чтобы Россию понимал западный мир... по поводу тех акций, что проводит Россия в Чечне. А терроризм – не метод для прекращения войны.
Денис П. Надеюсь, что после этого теракта в Москве федеральные войска добьют там, в Чечне, бандформирования вместе с их главарями и теми, кто их поддерживает.
Паша Ж. Разве можно ненавидеть всех чеченцев? Разве все виноваты?

Мне не очень хочется сейчас комментировать высказывания ребят. Вы видите, они очень разные. Они очень старались формулировать свои мысли, волновались. Волновалась и учительница, сыну которой столько же лет, сколько этим ребятам. Но все отвечавшие были очень откровенны.
Дети вынуждают нас думать об осторожности в демонстрации агрессии и в обсуждении ее. Еще они ждут нашей помощи, не назойливой, с учетом их собственного мнения. Нам нельзя забывать – они смотрят на нас, но у них свой путь. Если мы хотим, чтобы жизнь не прекращалась, чтобы тем, кто будет после нас, было лучше, мы должны быть вместе. Не только в дни трагедии и горя, но и в благополучное, спокойное время. Нам, взрослым, легче будет понять себя, увидев свое отражение в их глазах. Тогда мы сможем исправить свои ошибки...
Я следила за событиями по телевизору, переживала и комментировала вместе со своей семьей. Я очень легко могла представить себя находящейся там. И все время задавала себе вопросы: «Что бы я испытала? Как бы повела себя там?» Не знаю, хватило бы сил и здравого смысла выдержать такое испытание? Смогла бы помочь тем, кому было очень плохо? Очень хочется верить, что не забыла бы о своем профессиональном предназначении, оказывала бы поддержку всем, кто находился рядом.
Вот об этом я сказала ребятам.
А еще я уверена, что с детьми нужно говорить обо всем, что происходит рядом, пусть даже не в их личной жизни. Как бы мы ни защищались от информации, она уже существует в детях помимо их собственной воли, становится их личным опытом. А то, что остается непроговоренным, определяет чувства и поступки сильнее, чем то, что уже смогли обсудить. Говорить нужно всем – родителям, учителям, а не только психологам. Нет ничего сложного в умении говорить с другим, главное – слушать и слышать.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"