ШКОЛА И ОБЩЕСТВО 

Педагогика антитеррора

Трагические события на Дубровке сделали нас всех участниками войны.
Стало ясно, что война идет не только на территории Чечни и в ней гибнут не только наши солдаты или местное население, а что мы все теперь живем на территории театра военных действий.
Среди плакатов, которые несли участники вынужденного митинга – митинга, на который их заставили выйти захватчики “Норд-Оста”, был и такой, обращенный к президенту Путину: “Владимир Владимирович, среди заложников могла быть и ваша дочь”. И ваша, и моя. И мы с вами.
И судя по воинственному настрою генералов, судя по тому, что Совет Федерации немедленно выделил деньги на нужды безопасности, судя по тому, что силы правопорядка наращивают свое влияние на общественную жизнь, война будет продолжаться еще долго, и мы попеременно будем становиться в ней то свидетелями, то жертвами.
Только победителями мы не станем в этой войне никогда.

Война и школа

Школа делает вид, что никакой войны нет и учебно-воспитательный процесс продолжается как ни в чем не бывало.
Мне рассказывали старшеклассники одной московской школы, как они наутро после штурма на Дубровке пришли в школу, испуганные, но собирающиеся обсудить случившееся, поделиться своими страхами и переживаниями друг с другом и со взрослыми. Но из-за опасений новых акций со стороны чеченских боевиков занятия в школе отменили приказом Департамента образования, ребят внутрь не пустили. И, потолкавшись немного на пороге, они отправились в город, поскольку расставаться не хотелось.
И почти все дети так и остались один на один с этим трагическим и абсолютно непонятным для них явлением: войной в Москве.
Оказалось в очередной раз, что школа для ребенка совсем не то место, где ему ответят на важные вопросы и помогут в момент непонимания происходящего.
Оказалось, и не только в Москве, что на самом деле жизнь идет сама по себе, со своими страшными неожиданностями, с трагическим, нелогичным и непостижимым кровавым сюжетом, а школа продолжает существовать по своей программе, как будто ничего вокруг не происходит.
Но когда мы в редакции попробовали узнать, что же могла бы сделать школа в такой ситуации, звонили, выясняли, оказалось, что многие школы свои двери не закрыли и учителя пошли на разговор с детьми.
Причем учителя сделали это сами – без приказа свыше и без особой инструкции.
И даже хорошо, что не было никакого указания, вроде того, чтобы “провести беседы со всеми учениками школы на предмет происшедшего” или “принять все меры к тому, чтобы каждый ученик был проинформирован”.
И может быть, даже правильно, что в опасный момент школы были закрыты для учеников – никто не был застрахован от повторного захвата.
Поэтому мы ни в коей мере не осуждаем органы управления образованием за то, что дети и учителя не встретились в школе в трудный для тех и других час.
Но все же, все же нельзя ведь терять свое лицо и сдаваться перед реальностью очень трудной жизни, прятать школу от происходящего!
Сегодня, как никогда, более всего очевидным стало то, что школа как раз и погибает оттого, что в ней слишком много, почти все происходит только по команде.
Школы уже и нет как таковой – отсюда и ее стремление спрятаться от жизни.
Есть только установленные свыше правила и нормы, а случись что – и никакие правила не помогают особенно. Но, кроме них, в школе и нет ничего.
Только вдруг что-то такое особенное возникнет, не укладывающееся в инструкцию, еще только разговоры идут, что можно как-то по-другому школу устроить, – уже тебе и комиссию, и проверок туча, и тут же все прикроют, и следа видно не будет.

Зачем в этот час – мы?

Скажут: ну при чем здесь это, ну как связаны людское горе и школьные правила?
Да при том, что школа, живая, свободная от инструкций и канцелярщины, держится тем, что делает учитель. А если он не станет детей успокаивать, или объяснять им, что же случилось, или помогать в трудную минуту – никто его не заставит, никакая инструкция. А учитель сегодня не станет ничего делать от себя – потому что рискованно, потому что по рукам надают, потому что, если не велено, не лезь, не устраивай самодеятельность, без команды ни шагу!
Как странно и как нелепо на первый взгляд выглядит вывод, к которому мы пришли. Каждый раз, глядя на разгромленный театр на Дубровке, на страшные кадры освобождения заложников, а потом – на похороны и растерянность детей и взрослых, каждый раз мы спрашивали себя: “А мы-то что можем, школа, учитель, мы-то зачем в этот страшный час?”
И как страшно звучит признание, которое мы должны сделать, обращая его в первую очередь к себе, и кто бы мог подумать, что такое придется писать или говорить через полвека после Великой Отечественной. Но все же скажем: «Наша школа не готова к войне».
Не осуждая ни в коей мере руководство школ, закрывших их наутро после штурма театра на Дубровке, нам кажется, что образ закрытой школы, перед которой толпятся старшеклассники, чтобы войти и поговорить друг с другом и с учителями о том, что случилось, показателен.
Мы не можем избавить своих учеников от смерти на войне, мы бессильны против стремления власти продолжать эту войну.
Но то, что нас приучили к действию только по указке, то, что мы почти утратили учительскую готовность самим откликаться на детскую потребность в учителе, – это и значит, что школа не готова к войне.
…А по телевизору, в репортаже из больницы, показали учительницу, которая пошла на “Норд-Ост” со своим классом, и она сказала, что, когда все началось, у нее не было страха за себя, только за детей.
Школа к войне не готова, а учителя – готовы. Пусть только им не мешают, иначе дети с войной не справятся.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"