ПРЕДМЕТЫ БУДУЩЕГО ВРЕМЕНИ

Лэ о сокрушенном сердце

Если бы мне, продукту современного мира, привычно сраженному гиподинамией, было возможно еще сделать рывок и переместиться в пространство — как таковое, в перспективу,  как подарок для глаза, в даль, как антитезу современному способу бытия, то я приземлилась бы на корабле.

На корабле, мчащем Тристана, смертельно раненного отравленным мечом, в Ирландию. И я бы услышала наконец, как Тристан, выдающий себя за бродячего менестреля, играет на арфе. Никому, кроме меня да моряков, поглощенных пучиной времени 760 лет назад, не дано услышать "причудливые и страстные напевы", "неведомые интрады", "волшебный звук струн". Ибо современный человек, лишенный свободно разлитой импровизационной музыкальной среды, разучился творить слухом.
Век наш прикноплен к истории "презумпцией опусности". С недавних пор — каких-нибудь 200 лет в музыке царит “шедевр" — буквально "вершина творения", единичная музыкальная мысль, раз и навсегда отлитая в нотированно совершенную форму. Если современное пространство попытаться измерить опусной музыкой, то его совсем не останется, оно свернется в символ, в черные значки партитуры. (Я видела, как на ступеньках консерватории безмолвный студент, едва шевеля губами, читал книжку нот.)
И нет гарантий, что свернутый символ будет адекватно развернут в магическое пространство, а не явится вдруг школярски оттарабаненным суррогатом бытия. Любой музыкант знает, что полная "скриптуализация" его искусства невозможна. Что остается? Только время PRESTO. Как любил писать Шуберт, "быстро, как только можно", а на следующей странице — "еще быстрее".
Менестрели, трубадуры и шпильманы не записывали своих сладкоголосных кансон. Это были бродяги, переходящие из города в город — а для нас это так важно! — они буквально измеряли пространство, материально, собою подтверждая сам факт его существования. Так вот и песнею своей они каждый раз создавали новый объем, новую форму, беспрерывно множа музыкальную реальность. Известно, что "исполнения" трубадуров состояли из многочисленных известных блоков текста и наигрышей, из устоявшихся метафор, которые каждый раз, как кубики, как элементы паззла, складывались в новую конструкцию. Музыкант импровизировал, создавал заново, и это был не устоявшийся, а разомкнутый мир, каждый раз новый, устремленный вовне.
Посмотрим, что же делает Тристан, чтобы покорить сердца своей аудитории. Сначала он "добротно играет на арфе, обороты правильно подобраны, звук наполнен томлением, в точности как им задумано". Но вот он прерывает игру и просит плектр — настроечный ключ и — диво! — "эту струну он вдруг настраивает выше, а ту повыше, следующую прижимает ладонью", и из-под рук его несется музыка неведомая, необыкновенная, "летит, подобно самому духу". Вот Тристан сходит с борта корабля. Очарованные попутчики следуют за ним, подыгрывая (и это тоже важно: в Средние века музыка не была поделена на исполнителей и слушателей, она была общей — площадной, и каждый, присваивая ее, расширял музыкальное пространство). Итак, они подходят к королевскому замку — и "город заполнился звучанием". Звук затопил его, подобно золотому туману, утреннему сентябрьскому озону, в котором разлита уже невозможная грусть и предчувствие чего-то большего, что может предложить простая линейность каждодневности. Звук сформировал новый объем города… Безликий глагол "исполнять" появился в музыкальной культуре сравнительно недавно и был неведом ни фольклору, ни менестрельной эпохе. Средним векам сподручнее было пользоваться старофранцузским глаголом noter. Этим глаголом обозначается каждый совершенный в природе звук. Соловей может noter. Ангелы способны noter. Господи, что же делают ангелы? Шелестят крылами, звенят голосами, смеются мелодично? Ночное море — тоже noter — только очень печально, а порой тревожно. Этот глагол, если вдуматься, описывает не мелодическое мастерство менестреля. Он проговаривается о пространственно-временной координатной сетке Средневековья. Ибо как узнать о величине леса, где перспектива застлана густым подлеском? По количеству и разлитости птичьего пения. Как узнать о длине ночи, когда вокруг разлита тьма? Из монохорда волны, из дисканта чаек, из порыва ветра, приканчивающего самый темный час перед рассветом. Как вычислить высоту небес? По тому, как далеки от вас ангелы. Noter возводит к плоскостной картине мира столь характерную для Средневековья вертикаль. Три вектора: пространство, время и звук — формируют открытый объем средневекового мира.
Мы не случайно оказываемся на корабле с Тристаном именно в романе Готфрида Страсбургского. Многие средневековые романы пронизаны музыкой, звучат песнями менестрелей. Да и сами романы, будучи написаны стихами, — пелись, такое уж было время! Но "Тристан" Готфрида — пожалуй, самое "музыкальное" произведение. Описанию музыки здесь посвящено 14 песен — это почти 700 стихов. А в трех главах — в 6, 11 и в 19 — музыка — ключ к смыслу действия, основа сюжета. Это тем удивительней, что музыка в творчестве менестрелей не играла самостоятельной роли, не была ведущей. Средневековый мир не ведал жестких метрических музыкальных схем, а тек вперед, ведомый напевом — стихом. Не тактовая черта членила песню. Не арфа вела Тристана. Noter двигал действие к развязке. Смертельно раненный Тристан из последних сил — поет и музицирует. Певец растворяется в звуке. Сокрушает сердце. Это важно: для того чтобы по-настоящему noter, недостаточно быть мастеровитым, нужно еще и сокрушить сердце. Потому, видно, менестрельная музыка каждый раз новая, каждый раз она принимает в жертву новое сердце…
"Город заполнился звуком до краев", пролился косыми лучами на пол в покоях принцессы. И тревожная печаль неотвратимой любви. И победный вой ветра, убившего предрассветную тьму, и невероятная близость небес сокрушили ее сердце.
Дальше — известно. Изольда, а именно так звали ирландскую принцессу, совершила невозможное: излечила раненого Тристана от смерти. В благодарность он научил ее игре на арфе.
Впрочем, каждый раз об этом чуде поется по-разному. Но как — толком не знает никто. Не нотировано.

Лэ— один из основных жанров творчества трубадуров, краткое, по сравнению, например, с кансоной или дескортом, повествование любовно-авантюрного плана.
Песня, в которой в отличие от традиционной кансоны метрика и музыка менялась от строфы к строфе.
«Лэ о Жимолости» Марии Французской — одно из первых повествований о Тристане и Изольде; основополагающий для всей средневековой литературы цикл «Лэ о Тинтажеле».
Тинтажель — легендарный топоним (северо-запад Корнуолла, где находятся развалины замка, возможно, короля Артура или короля Марка), с которым связаны две основные мифологемы средневековой куртуазной культуры — о короле Артуре (считается, что он провел здесь свое детство), а также о Тристане и Изольде.

Монохорд (гр. однострунный) Музыкальный инструмент, распространенный в Древней Греции и Риме. Согласно преданию, изобретен Пифагором в VI веке до нашей эры. Состоял из деревянного корпуса, вдоль которого сверху натягивалась одна струна, ограниченная с обоих концов фиксированными подставками-порожками. Высота звука менялась при передвижении нефиксированной подставки. Монохорд использовался при обучении пению и. что особенно важно для теории музыки —для определения интервалов и ладов.

Для определения натурального (гармонического) звукоряда струна монохорда делилась на равные части (половинки, трети, четверти и т.д.). Эти малые части звучали выше основного тона, отсюда их названия — обертоны, или призвуки. Основной тон и обертоны вместе составляли гармоническое звучание. Восходящая последовательность основного тона и обертонов — «дерево тональности», к примеру, до мажор — составляла натуральный, или гармонический звукоряд.