ТЕОРЕМА СОЦИУМА 
 

Современная наука – дело очень дорогое...

Но фундаментальная теория в России пока не умирает. Особенно если не нуждается в синхрофазотронах

Социальная структура общества и то, как передаются знания, в гораздо большей степени, чем собственно содержание передаваемых знаний, определяет и то, каким образом люди учатся думать, и то, каким образом воспринимаются и используются результаты образования.

Состояния ума, которые мы называем свободной волей, инструментальным размышлением, доминированием, пассивностью и так далее, приобретаются в процессе, который можно представить как “обучение процессу учебы”... В нем приобретают привычку поиска контекста и последовательности именно того, а не другого типа, привычку “разграничивать” поток событий, чтобы обнаружить повторяемость тех или иных значимых положений...

Маргарет Мид,
одна из ведущих социологов и культурных антропологов ХХ века

Я ученый не только по профессии, но и по мироощущению. Хотя бы в силу этого судьбы нашей науки и образования мне небезразличны. Часто приходится слышать, что наука и образование в России окончательно погибли, что ученые голодают, уезжают на Запад (“утечка мозгов”), что молодежь не хочет учиться и гонится только за деньгами. Так ли это?
В развитой стране Запада ученый живет на зарплату и занимается наукой и/или преподаванием. Есть и среди западных ученых люди, которые хотят сделать быструю карьеру, начинают сразу заниматься администрированием, общественной деятельностью и т.д. Но по крайней мере у человека есть выбор. Так было и у нас при советской власти. Во времена моей молодости, правда, младший научный сотрудник скорее полагался на финансовую поддержку родителей, но доктор наук имел возможность ни о чем, кроме науки, не думать.
Десять лет назад ситуация изменилась очень резко. И сообщество ученых прореагировало вполне адекватно. Началось то, что называют “утечкой мозгов”. Здесь есть два заблуждения.
Отъезд человека из Московского университета в американский – это только часть проблемы, причем небольшая. “Утечка” гораздо серьезнее, когда человек уходит в бизнес или становится администратором. Проработав десять лет, он уже в науку вернуться не может – квалификация потеряна, точнее, приобретена другая. Это же зачастую относится к тем людям, которые якобы по-прежнему занимаются наукой, но, поскольку им непрерывно приходится подрабатывать, для науки они скорее всего тоже потеряны.
Второе заблуждение: голодает бывший ученый, а тот, кому повезло остаться ученым, живет, как и раньше, средне, хотя и весьма скудно по сравнению со своим уехавшим коллегой.
Итак, несмотря ни на что, люди все-таки занимаются наукой. Как же им это удается? Конечно, хорошо, когда у человека есть независимые средства. Но это крайне редко. Хороший вариант, когда у человека есть побочная профессия. Скажем, он владеет несколькими иностранными языками плюс обладает репутацией в соответствующей области. Тогда он может переводить нашу научную литературу или редактировать переводы. Больших денег, правда, это не приносит.
Другая группа, которая выживает, – это люди, работающие и здесь, и там. Их довольно много, особенно среди ученых с именем и талантливой молодежи. Реже встречается вариант, когда человек полгода здесь, полгода там или вообще живет как маятник. Сюда же относятся и те ученые, которые регулярно ездят в различные университеты.
Наконец, третья группа. Тех, кто к ней относится, и учеными-то в собственном смысле назвать нельзя. Это люди, которые оказались во главе научных институтов и иных научных административных организаций, обладающих, например, помещениями или значительным госфинансированием. Эти люди, многие из которых были некогда очень хорошими учеными, львиную долю своего времени посвящают зарабатыванию денег.
Хуже всего то, что молодой человек, заканчивающий, скажем, наш университет, знает: уехав в Гарвард или в Париж, он будет там безмятежно заниматься наукой, а оставшись у нас, должен будет думать, как жить.
Хотелось бы обратить внимание еще на одно заблуждение, что “утечка” – это якобы очень плохо. Гораздо хуже для России была отрезанность нашей науки от мировой, неспособность наших ученых в пятидесятые–шестидесятые годы читать научные журналы из-за незнания языков, невозможность обсудить возникшую идею с коллегой из “того” мира. Вряд ли для стратегических целей страны безразлично, что бесчисленные выпускники наших университетов занимают ключевые посты в научных, производственных и административных структурах других развитых стран. Думаю, многие страны не прочь бы в этом с нами поменяться.
Современная наука в целом – дело очень дорогое. Долговременная отдача от вложений в науку просто фантастически велика. Даже если считать только в деньгах, то деньги цивилизованный мир вкладывает в науку совершенно немереные. Но давайте посмотрим на распределение этих денег. Мировая наука не может жить без синхрофазотронов, космодромов и гигантских программ вроде расшифровки генома человека. Однако наряду с этим есть и “дешевые” науки, долгосрочный эффект от которых не меньше. Это науки теоретические. Грань проведем так: я назову науку теоретической, если в ней в нормальных условиях расходы на зарплату ученым превосходят затраты на оборудование. Таких наук или областей науки очень много: математика, теоретическая физика, теоретическая химия, зарождающаяся на наших глазах теоретическая биология, многие области информатики и т.д. Роль этих наук никак не меньше, чем роль ресурсоемких исследований.
Вот здесь-то мой пессимизм частично перерастает в оптимизм. Физику-теоретику нужен кабинет, зарплата и компьютер. При этом славу нашей теоретической физики создавали один-два отдела, в которых было по пять–десять человек. Плюс, конечно, возможность брать сильных студентов и аспирантов. Иными словами, в данном случае речь идет почти исключительно о зарплате, хотя бы даже очень высокой. Теоретическую науку гораздо легче вытянуть из ее незавидного нынешнего состояния, чем экспериментальную. Последнюю тоже необходимо вытягивать, но это можно сделать чуть позже, а теоретическую можно и нужно вытягивать сейчас. Именно она способна дать импульс развитию эксперимента, пусть сперва недорогого или в рамках общемирового сотрудничества.
Если людей кормить, то они будут работать. При этом потребности их достаточно скромны. Недавно один специалист по проблемам экономической отдачи от науки спросил меня, сколько надо платить, чтобы люди вернулись. Мое ощущение, что если платить половину западной зарплаты, то половина вернется. Но другую половину уже не вернешь никакой зарплатой хотя бы потому, что дети укоренились, да и привыкает человек.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"