ЛЮБИМЫЙ ГОРОД

Лаврские окрестности

Большинство туристов приезжают в Сергиев Посад лишь для того, чтобы ознакомиться с Троице-Сергиевой лаврой. Но, согласитесь, странно совершать поездку, пусть даже не слишком долгую, ради всего лишь одной достопримечательности города. Лаврскими окрестностями путешественник пренебрегает совершенно незаслуженно.

Вокруг монастыря

Осмотр Троице-Сергиевой лавры может быть не только внутренним, но и наружным. Второй вариант в чем-то даже предпочтительнее. Хотя бы в том, что мало кто такой осмотр предпринимает, туристов по дороге встретится немного и ваше путешествие будет гораздо романтичнее и как-то камернее.
Собственно, лаврская стена – первое, с чем путешественник встречается. Именно она (а также колокольня с куполами, возвышающимися над нею) настраивает его на восторженный лад. Правда, и у этого, казалось бы, безупречного зрелища были свои критики. Вот что, например, писал искусствовед М.А.Ильин: “Все мы, любящие русское искусство, хорошо знаем большую картину художника К.Юона “В Сергиевом посаде”. Посеревший снег, хмурое небо, и на этом несколько сумрачном небе потрясающая красочность идущих и едущих на санях людей, различных лавок, но особенно самого монастыря – его стен, башен, палат, глав соборов – незабываемая, такая глубоко русская картина. Но теперь, если мы остановимся на горке, откуда рисовал свою картину К.Юон, мы ничего этого не увидим. Застроили? Снесли? Нет, ни то ни другое. В угоду упрямству реставратора – иначе не назовешь – все побелено, все унифицировано, и сверкающее разноцветье русского национального пейзажа принесено в жертву жестокой логике. Ведь надо помнить, что архитектура со временем меняет свой облик. Серые подслеповатые срубы из древнего Сергиева посада давно ушли в прошлое. Вокруг монастыря появились новые каменные и яркие по цвету постройки, с обликом которых гармонировала радостная многокрасочность монастыря. Теперь же побеленные стены архитектурного ансамбля, превратившиеся в результате загрязнения воздуха в серо-грязные, уничтожили красочную перспективу монастыря”.
Впрочем, несмотря на эти, может быть, в чем-то и верные упреки, стена впечатляет не меньше, чем в прошлом. А ее осматривали очень даже искушенные ценители архитектуры. Путешественник Корнелий де Бруин писал о Троице-Сергиевом монастыре: “Он окружен высокой прекрасной стеной из камня, из которого воздвигнуты и все здания монастыря. Углы стены, которая выведена четырехугольником, украшены прекрасными круглыми башнями, а между этими угольными есть и другие башни – четырехугольные. Из последних башен видны две четырехугольные с лицевой стороны монастыря, которые лучше всех других, и мимо них-то проходит большая дорога”.
Другой турист, писатель Теофиль Готье, также был поражен лаврской оградой: “Это огромный четырехугольник мощных стен, вдоль которых по периметру идет круговая крытая галерея, усеянная бойницами, когда-то дававшая прикрытие защитникам крепости. Можно именно так назвать монастырь, в давние времена выдержавший многочисленные нападения. Массивные квадратные и шестигранные башни вздымаются по углам стен. У некоторых из них на верхушках есть круговые широкие галереи с навесными бойницами, на них опираются крыши со странными вздутиями, над которыми водружены фонари, оканчивающиеся шпилями. Есть и другие – они несут на себе еще одну башню, поуже нижней, или выходят из середины балюстрады колоколенками. Ворота, через которые входят в монастырь, устроены в квадратной башне. Ее передняя часть расчерчена квадратами и покрашена так, чтобы создавать иллюзию выступов наподобие острых концов граненых бриллиантов. Она бросается в глаза своей впечатляющей массой, облегченной стройной колоколенкой часовни. Совсем рядом круглятся пять луковичных куполов с крестами. Это Успенский собор. Немного далее – высокая разноцветная Троицкая колокольня своей многоэтажной башней возносится к небу и выше всех поднимает свой крест. Другие башни, другие колокольни, другие крыши смутно вырисовываются над крепостными стенами… Золотые шпили и купола, которые снег расписал серебряными мазками, возвышаясь над ансамблем зданий, покрашенных в яркие цвета (трудно представить себе нечто более прекрасное), создают иллюзию восточного города”.
Кстати, оборонная история этих величественных стен проделала, можно сказать, канонический путь от трагедии к фарсу. Если в древности ей доводилось держать вполне серьезные осады иностранных войск (“И абе с Красныя горы возгремешя из огненово верхового наряду; и тако воскричавше, все множество литовских людей и русских изменников и устремишяся на град со всех стран с лествицы, и щиты, и с тарасы, и со иными козньми стенобитными… Но благодатию Божиею подкрепляемо троицкое воинство бияхуся с стен градных крепко и мужественно”), то в начале двадцатого века и враг был другой, и оружие тоже. “Ввиду тревожных слухов о готовящихся новых забастовках и о намерении забастовщиков напасть на Лавру” братию вооружили револьверами и ружьями-берданками. Вот, например, один из актов вскрытия ящика с оружием: “Полицмейстер Сергиевского Посада Крамоленко в присутствии отца диакона Лавры иеромонаха Нила вскрыл полученный по М.-Я.-А. (Московско-Ярославско-Архангельской) жел. дороге по накладной… один ящик с оружием, присланный для Троице-Сергиевой Лавры, причем оказалось: при наружном осмотре ящик оказался в исправности, по вскрытии же в нем оказалось пятнадцать ружей Бердана с 15-ю штыками и 15-ю приборами для чистки ружей. Упаковка: один деревянный ящик и кусок веревки”.
Вот такие коллизии.
Прогулку вокруг лавры следует начать с главного входа, с так называемой Красной башни со Святыми воротами. В древности она имела вид истинного крепостного укрепления (перед нею, например, был ров, а надо рвом – подъемный деревянный мост). Однако эти времена давно забыты, и уже не одно столетие башня с воротами – в первую очередь парадный вход. Правда, парадность эта была несколько своеобразной. Вот, например, как башня выглядела в девятнадцатом столетии: “Дорога лежит по площади, какой уже не найдете даже во всей Европе – сор, грязь, пыль, вонь. Перед Святыми воротами лубочные лавки с баранками, сайками, селедками, свечками, вонючею рыбою, мылом, всякой дрянью, и за Святыми воротами открываются шпалеры нищих, сухих, хромых, увечных, которые выставляют напоказ свои изувеченные члены, свои смердящие раны и канючат на все голоса”.
Впрочем, то же самое описывалось и в других словах: “Вход в Лавру был… в так называемые Святые ворота; ворота были глубокие, стены их расписаны картинами из жизни св. Сергия и его св. учеников, от них шел довольно широкий тротуар из диких тесаных камней к церкви Успения и Св. Троицы, где находились мощи св. Сергия Преподобного. В длину почти всего тротуара стояли, сидели, лежали калеки, слепые, убогие нищие, просящие милостыню, протягивая руки с деревянными расписными вологодскими чашками; нищих было много, но они вели себя чинно, жалобным голосом нараспев выпрашивали милостыню ради Иисуса Христа”.
Так что восприятие зависело от настроения паломника.
От главного входа в лавру можно отправиться вправо, по уютной аллее, на которой то и дело попадаются паломники  монахи и студенты академии.  Справа – памятник Сергию Радонежскому, открытый здесь совсем недавно – в 2000 году. А впереди – красивейшая из лаврских башен, Утичья. Говорят, что в юности Петр Первый рядом с этой башней стрелял уток (видимо, в Белом пруду). Однако более серьезные исследователи считают, что название идет от слов “течь”, “утечка” – ведь под башней расположены подземные ключи.
Следующая угловая башня – Плотничья (ее название вполне понятно). А за ней следуют Келарская (келарь – нечто вроде монастырского завхоза) и Пивная. Как нетрудно догадаться, под ней находились погреба. Один английский путешественник отзывался о них с благодарностью: “Монахи свели меня в погреба и заставили попробовать различных напитков: вин, пива, меду и квасов различных цветов и способов выделки”.
Кстати, еде в монастыре было уделено значение немалое. Для монахов даже был составлен прелюбопытный документ, так называемый чин братской трапезы: «1. По троекратном ударе в колокол, висящий у образа Божией Матери, Наместник… благословляет трапезу и чтеца, имеющего читать житие дневного Святого и Четьи-минеи.
2. Когда сядут все и воцарится тишина, чтец начинает читать житие. Причем во время всей трапезы не допускается никаких разговоров, но все кушают молча, внимая читаемому и помня, что они находятся в храме Божием, где имеют возможность питать тело и душу.
3. На перемену кушанья Наместник ударяет в малый колокольчик, а перед последним кушаньем трапезарь ударяет в колокол, висящий у Божией Матери, – причем все встают для выслушивания молитвенных слов, произносимых Наместником, который провозглашает: “Молитвами Святителя Стефана, Епископа Пермского и Преподобного отца нашего Сергия, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас”, – чтец отвечает: “Аминь”. Затем опять все садятся и продолжают кушать. Так же и чтец продолжает читать житие Святого.
4. В конце трапезы ударяют три раза в колокол и все встают. Наместник читает молитву: “Благословен Бог милуяй и питаяй нас от юности нашея…” Затем поют: “Ублажем Тя преподобне отче Сергие».
А перед Пивной башней, в некотором отдалении от крепостной стены, находится больница-богадельня, вы-
строенная в конце XIX века. А рядом с ней – так называемый Пафнутьевский сад. Он был засажен в семнадцатом веке на месте полезных в хозяйстве угодий – яблочного сада, капустного огорода и лукового двора. Считается, что в 1689 году, когда стрелецкий голова Пафнутий Сагалаев прибыл в лавру, чтобы предупредить царя Петра о начавшейся напасти – стрелецком бунте, царь объявил ему: “Пусть же на память верной твоей службы и заслуги сей сад именуется отныне Пафнутьевским”.
Впрочем, функциональность этого угодья не была утрачена – просто вместо лука и капусты насадили груши, вишни, сливы и другие благородные и вместе с тем питательные дерева.

По главной улице

Главная улица Сергиева Посада до сих пор носит советское название – проспект Красной Армии. Этот проспект проходит сквозь весь город. Нас же, разумеется, интересует лишь центральная часть этой магистрали.
Прогулку по проспекту следует начать с Художественно-педагогического музея игрушки  Он располагается на живописном обрыве, а под обрывом – самый крупный в городе Келарский пруд. С ним была связана почти что детективная история, описанная Гаврилой Тверитиным: “Я и моя сестра Ирина в 1701 году были у Троице-Сергиева монастыря, тогда от великого Петра Алексеевича был указ везде в городских монастырях… брать колокола, и от всего звону четвертую долю меди веса на пушечный двор, на литье пушек… Вечером некоторые указали снять один старинный колокол; весу, что в нем того, не знали, а гласом был глух и не ярок, но за поздностью оного не сняли. Монастырь ночью кругом запирался всегда, также и тою ночью был заперт: наутро же архимандриту звонарь донес, что колокола на колокольне нет и братия не ведает, как и где он делся”.
Впоследствии колокол отыскался именно в Келарском пруду: “Во время то на монастырь в погреб лед возили и уши от колокола видели, а потом его от воды того пруда взяли”.
Увы, тот детектив так и не был расследован.
За прудом начинается главная площадь города – так называемая Красногорская (не имеет никакого отношения к городу Красногорску, просто названа так в честь горы). Она была особо колоритной в дни крестных ходов из Первопрестольной столицы. Один из очевидцев так описывал подобное событие: “Величественную картину представляла в это время площадь перед лаврою. Несметные массы народа покрывали не только самую площадь, но и все улицы, лежавшие на пути московского крестного хода; крыши домов и лавок были унизаны народом; на пути шествия стояли войска; торжественно звучал музыкальный гимн “Коль славен наш Господь в Сионе”.
Главная же достопримечательность той площади – Красногорская часовня. Дореволюционный путеводитель так ее описывал: “Посреди площади стоит каменная часовня, против Святых ворот монастыря, построенная в 1770 г. вместо деревянной… Эта часовня окружена разбросанными в беспорядке грязными лавочками, набитыми железными, мануфактурными и другими мелочными товарами”.
А рядышком с часовней – так называемые “Новые торговые ряды”. Они были построены в начале двадцатого века и своим обликом несколько напоминают московский ГУМ (в то время Верхние торговые ряды). Неудивительно, ведь ГУМ в то время был архитектурным новшеством, этаким образцовым магазином.
Впрочем, торговля процветала здесь чуть ли не с самого момента основания обители. Путеводитель сообщал: “В большие монастырские праздники, когда сюда стекаются тысячи народа, площадь принимает вполне ярмарочный характер. Тут появляются возы, нагруженные овощами, мукой, хлебным зерном, деревянной и глиняной посудой, железными изделиями и всякой крестьянской утварью, тут же открываются новые балаганы с красным деревенским товаром, чулками, лаптями, обувью и вообще всем, чего требует неприхотливый крестьянский обиход; все это загромождает площадь, и торг ведется целый день в полном разгаре”.
Даже в таком, казалось бы, далеком от коммерческих вопросов справочнике, как “Живописное обозрение русских святых мест”, изданном в 1905 году, об окрестностях Троице-Сергиевой лавры сообщается в таких словах: “Это целый город. Множество торгового люда везде. Живет этот люд безбедно; у него с утра до вечера спорится торговля. Ведь это одна ярмарка, постоянная, не прекращающаяся”.
Какие-то лавки все время сносились, какие-то ставились. Предприимчивые коммерсанты постоянно суетились и ловчили, для того чтобы повыгоднее сбыть свой самый разнообразный товар. А менее предприимчивые ограничивались жалобами на своих коллег. Вот, например, довольно любопытный документ, направленный книготорговцем С.Масалиным сергиевопосадскому начальству: “Переходят с место на место или раскладывая свой товар на земле; или же нося на себе, куда идет богомолец, и он (разносчик) туда же, или встречает его на каждом месте, предлагает ему своей товар, навязывая каждому. Не довольствуясь сим, они ходят по номерам меблированных комнат, а также и по трактирам и блинным, как зимой, так и летом”.
Вместо того чтобы самому пуститься в странствие по “меблирашкам” (или же по крайней мере нанять парочку таких агентов), господин Масалин просил, чтобы ему снизили арендные тарифы со ста рублей до двадцати пяти.
За “Новыми торговыми рядами” кроется в ветвях памятник Ленину (один из самых первых, установленный в 1926 году, и с постаментом в стиле нового тогда конструктивизма. Затем по обе стороны проспекта – лаврские гостиницы, слева – “Старая”, а справа – “Новая”. А за гостиницами слева – Белый пруд (до революции здесь упражнялись городские конькобежцы) и одна из самых романтических построек Сергиева Посада – Конный двор, возникший здесь в 1790 году.
Дальше проспект Красной Армии ведет в кварталы новостроек, некогда носившие название Кокуевой или Кукуевой слободки. Эта местность пользовалась дурной славой. Вот лишь один из документов – выражаясь современным языком, заявка лаврского служащего Родиона Андреева: “Сего марта 24-го дня пополуночи в 12-м часу, шедши я из Лавры домой, нес свои сапоги, взятые в лаврской семинарии риторики у учеников для починки и, поровнявшись против питейного дома, называемого Залупиха, что в Кокуеве, увидел вышедших из оного Сергиевского посада цеховых голову Ивана Никитина Щербакова, Герасима Малютина и Михаила Загвоскина, которые, остановивши меня, проговаривали такие слова, что-де им велено таких людей ловить, которые производят мастерство, а потому и требовали, чтоб я оные сапоги заложил во оном питейном дому и их поил вином. А как я им оных не дал, то они и начли у меня силою отнимать, почему и принужден я был от них бежать, из коих Щербаков и Малютин, догнавши меня у самого моего двора, стали держать, а Загвоскин начал меня бить палкою, которая имеется и теперь у меня, и они, конечно б, меня прибили до полусмерти, если б не сбежались на крик соседи”.
Впрочем, и сегодня путешественнику нечего делать в “Кокуеве”.

Паутина дорог

И все же истинный дух города следует искать не на прямом проспекте, не у лаврских стен, а в хитросплетении кривеньких улочек и переулков. Там пытливый путник может обнаружить много интересного. Вот, например, Библиотека имени В.Розанова. Она была основана в 1919 году и до сих пор находится в довольно колоритном здании, больше напоминающем уютный сельский клуб.
А вот заурядный подвальчик-продмаг. Обыкновенно все – цены, ассортимент, скучающие взгляды продавщиц. Обыкновенно все, кроме названия – “Паломник”.
Или же деревянный дом с вывеской “Ритуальные услуги”. Вывеска выполнена этакой славянской вязью, отчего соседство с легкомысленной рекламой кафе “Гномик” выглядит особенно кощунственно. Или вызывающе дорогой отель, стоящий в ряду покосившихся избушек. А где еще вы встретите художественную галерею “Риза”?
Красноречивы и названия посадских улиц. Здесь Пионерская мирно соседствует с Вифанской. Словом, соседство лавры сказывается здесь самым неожиданным манером.
Путешествие по городу обычно начинается от железнодорожного вокзала. Ведь до него (и от него) ходят не только поезда, но и безрельсовый транспорт – автобусы, маршрутки и такси. Эта идея – сконцентрировать на одной площади все мыслимые транспортные средства – не нова. Путеводитель, вышедший еще до революции, писал: “У станции парные извощики, таксы на них не существует, и во время большого стечения народа они берут 60 коп. за тот конец до монастыря, который в обыкновенное время можно проехать за 20 коп.”.
Слух о том, что через город пустят поезда, которые здорово потеснят посадских ямщиков, начал бродить с середины позапрошлого столетия, сразу же после постройки дороги Москва – Петербург. Впрочем, ямщики не унывали. Сохранилась запись диалога одного туриста с гужевым таксистом:
– Давно здесь живешь?
– С самой чугунки, как наш петербургский тракт прекратился.
– Вот скоро и здесь пойдет чугунка.
– Слышал.
– Что же вы тогда будете делать?
– В ямщики пойдем, в другое место. В Америку, – прибавил ямщик, захохотав.
– В какую Америку?
– За морем есть страна, говорят, там нашего брата нет; а не то в Сибирь пойдем, собачьей езде конец положим.
Какой из вариантов выбрал тот ямщик, история умалчивает. Так или иначе, в 1862 году железная дорога от Москвы к Посаду была пущена. Кстати, советский миф о том, что Церковь была яростным противником прогресса (в частности, “чугунки”), является не более чем мифом. Митрополит Московский Филарет воспользовался новым видом транспорта одним из первых, а по прибытии в Сергиев Посад не мог сдержать восторгов:
– Рекомендую железную дорогу, – сказал он встречавшей его братии прямо на станции. – Сколько употреблено искусства, усилий и средств для того, чтобы вместо пяти ехать полтора часа.
Правда, тот же Филарет весьма скептически отнесся к безопасности нововведения:
– Бывало, по обыкновенным дорогам ехали тихо и тряско, но были целы; теперь по железной дороги летят с опасностию каждую минуту потерять голову.
А железнодорожная насыпь на время сделалась одним из модных мест для моциона. Один из лаврских обитателей писал: “Эта насыпь была, можно сказать, единственным местом прогулки для посадской публики, которая могла здесь при желании сделать хотя бы несколько верст на хорошем воздухе, среди лугов, полей, перелесков”.
Кстати, недавно, в 1999 году, рядом с вокзалом был открыт новый скульптурный памятник. Туристы недоумевают: кто это? подвижник Сергий Радонежский? революционер Загорский? На всякий случай все-таки подходят и фотографируются на фоне неизвестного, сидящего на стуле (редкий случай – статуи, как правило, либо стоят, либо если сидят, то на конях, в креслах или же, если их много, на скамейках). В действительности это Савва Мамонтов, вложивший свои капиталы в железную дорогу от Москвы к Архангельску.
От вокзала наш маршрут ведет в сторону лавры. Путеводитель 1897 года сообщал: “От станции к монастырю идет мощеная дорога, она… спускается оврагом к мосту на Московскую улицу. По обеим сторонам оврага тянутся дома, а в самой его низине, под Красной горой, стоит часовня над колодцем Преподобного Сергия, окруженная сорным кустарником, в чаще которого течет загрязненный ручей – речка Кончура”.
Похоже, автор придирался – даже в нынешнее экологически неблагополучное время Кончура выглядит ничуть не хуже большей части подмосковных рек. А может быть, Кончуру просто вычистили.
Улицы тоже стали попригляднее. Смотрятся они уже не так, как их описывал в своем докладе посадский староста в 1895 году: “Наши улицы, за незначительным исключением, остаются незамощенными, а если некоторые из них и замощены, то крайне неудовлетворительно… В сухое время они покрываются толстым слоем пыли, которая при езде по ним и при ветре поднимается целыми тучами и носится над всем Посадом. Во время дождливой погоды большинство таких улиц покрывается или прямо водою… или такою липкою и вязкою грязью, что по некоторым из них не только пройти, но и проехать невозможно. На этих улицах образовались лощины, рытвины и канавы, в которых тонут не только возы с кладью, но даже прогоняемый по ним скот. В случае пожара по таким улицам… проезд пожарного обоза буквально невозможен. Положение безвыходное”.
Но среди этой неустроенности проходила жизнь одного из известнейших в России городов. Жизнь та подчас была довольно яркая и самобытная. К примеру, в доме № 19 по Дворянской (ныне Пионерской улице) жил Павел Александрович Флоренский. Он писал о своем жилище (правда, эта запись была сделана уже после Октябрьской революции): “Дом сейчас одно из необходимых условий достойного существования, не как имущество, а как психологическая почва для работы научной и для воспитания детей”.
А работалось ему здесь вдохновенно: “Выйдешь безлунной ночью в сад. Потянутся в душу щупальца деревьев: трогают лицо, нет преград ничему, во все поры существа всасывается тайна мира. Мягкая, почти липкая тьма мажется по телу, по рукам, по лицу, по глазам и огустевает, словно осаждается на тебе, и ты – уж почти не ты, мир – почти не мир, но все – ты, и ты – все… В корнях бытия – единство, на вершинах – разъединение. Это единство особенно чувствуется, когда идешь по сельской дороге безлунною-беззвездною летнею ночью. Движешься – прорезываешь густую смолу, а расширившиеся, вросшие друг в друга вещи так и мажут по щекам, по лбу. Первооснова сущего открыла недра свои, и не знаешь, к чему нужна личность”.
Так что прогулки по Посаду – много больше, чем обыкновенная экскурсия.