ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫЙ МЕРИДИАН

Мир удивительно разнообразен. И как бы мы ни относились к его пестроте – с радостью, тревогой, с негодованием, – мы живем в этой разноцветной мозаике, в том числе национальной. В одной стране, в одном городе, на одной улице встречаются люди, чьи культуры, языки, привычки и цвет кожи совершенно не похожи друг на друга. Как извлечь из этого обстоятельства пользу, а не превратить в источник вражды и отчуждения? Вероятно, многое зависит от правительства. Но что-то и от нас, простых граждан. Особенно если мы учителя. А в классе нас ждут такие разные ученики.

Слово против боли, войны и смерти

История о том, как русский язык стал
для вьетнамских детей языком мира

Сегодня понятие иностранного государства стало довольно растяжимым. Еще труднее с терминами «ближнее» и «дальнее» зарубежье. Нам порой проще получить информацию о далекой Америке, чем узнать что-либо о недавно родственном Азербайджане или Грузии. А ведь в этих странах живет множество людей, которые по сей день не могут понять, где их родина. Русские, русскоязычные. Они у нас, в России, – иностранцы, чужие. И в своих азиатских, прибалтийских, кавказских государствах не очень-то свои. И находятся среди них те, кто, несмотря на обиды и трудности, стремится сохранить связь с Россией, с русской культурой, старается восстановить, наладить контакты между людьми. Это педагоги, преподающие русский язык в бывших республиках Советского Союза. После 1991 года многих пытались уволить с работы, а то и депортировать из страны. Сегодня их выросшие ученики приходят с благодарностью – без русского языка вряд ли они достигли бы успеха в современном мире, в частности не смогли бы получить образование на родном языке. Ведь около 20 миллионов граждан СНГ и Балтии считают таким языком русский. «Без ощущения, что мы нужны России, нам было бы совсем трудно, хотя мы сознаем в зарубежье, что находимся в служении – в служении русскому языку», – говорит Андрей Ефимов, преподаватель русского Пушкинского лицея из Риги. Он приехал в Москву на торжественную церемонию награждения лауреатов Пушкинской премии, учрежденной в прошлом году Правительством Москвы, «Российской газетой» и газетой «Труд» при поддержке Министерств иностранных дел и образования, а также Государственной думы.
Эта премия присуждается учителям русского языка и литературы стран СНГ и Балтии за участие в конкурсе творческих эссе на заданную тему. Тема 2002 года – «Язык мой – друг твой». Ядвига Юферова, председатель конкурса, заявила: “Может, надо кончать плакать, может, мир должен узнать не только Россию Калашникова, но и Россию Пушкина?”

Пятьдесят лауреатов из Латвии, Армении, Таджикистана, других стран собрались в Москве. Для многих приехать было невероятно трудно, хотя оргкомитет оплатил проезд и проживание в столице всем участникам.
«Тридцатого августа я должна была уже быть в Москве, но 29-го еще не знала, как смогу выехать из Грузии, – рассказывает Виктория Попова, живущая в городе Рустави, педагог-методист, автор многочисленных разработок по методике преподавания русского языка, а ныне безработная. – Но мне помогли: ведь, несмотря ни на что, у нас многим дорог русский язык. Эти добрые люди поздравляли меня с победой в конкурсе, они искали для меня возможность выехать и в конце концов нашли. Буквально передавали меня из рук в руки, создавая коридор: «Садись на поезд, тебя встретят, довезут до Батуми, там Григорий Абашидзе отдаст тебе свою бронь – держись, ты будешь в Москве». И я все-таки приехала в Москву. Вы даже не представляете, насколько это для нас важно!»
Я спросила у Виктории Алексеевны, читает ли она нашу газету, использует ли в работе материалы приложений «Литература» и «Русский язык». Ответ и порадовал, и огорчил. Радостно то, что нашу газету знают, отдельные экземпляры, которые случайно доходят до школ, хранят и активно используют. Но как печально звучит признание Виктории Поповой: «Мы буквально задыхаемся без общения, без учебной и художественной русской литературы. Но у нас нет никакой финансовой возможности подписываться на русские журналы и газеты, ведь цена одной газеты – я посчитала – пять дней жизни, в месяц я должна уложиться в 7 долларов».
Однако все тяготы жизни не способны ожесточить сердце учителя, задушить желание творить, помогать. Вот перед вами сочинение Виктории Поповой, педагога-русиста, безработной, гражданки Грузии.
«Подарок в день рождения.
Звонок в дверь. На пороге незнакомая женщина с девочкой лет 6–7. «Сестра, помоги чем-нибудь! Не мне, ей, – кивает в сторону дочери, – если можешь…» По тому, как трудно выговаривается женщиной эта смесь отчаяния и еще не преодоленного стыда, догадываюсь: беженцы. Их много в нашем городе. Никак не привыкну к выражению их глаз. Кажется, заглядываешь в окна опустевшего, заброшенного дома. Чем я могу помочь? Мечусь по кухне. Последняя пачка макарон – обойдусь как-нибудь… Кое-что из одежды – им пригодится все.
Мешая русские и грузинские слова, женщина виновато благодарит: «Прости, сестра… спасибо, генацвале…» Я бормочу что-то, тоже оправдываюсь. А потом, закрыв дверь, опускаюсь на стул, придавленная чувством вины и бессилия перед чужой бедой. «Если можете…» Что я могу? Разве моя пылинка перекроет реку ее боли? Надо же, чтобы с этого начался мой день рождения!
В день рождения втайне всегда ожидаешь чего-то необыкновенного. Атавизм детства. Даже в зрелые годы – иронизируешь, посмеиваешься над собой и все-таки ждешь. А вдруг! Вдруг завтра обернется подарком судьбы, главным днем в жизни! И с этого дня начнется новый отсчет в будущее, все набело, заново. Невероятно, но однажды в моей жизни такое было.
Их привезли в Рустави из Вьетнама. Юноши и девушки, уже хлебнувшие горя, видевшие смерть родных и близких, воронки от бомб на месте домов. Это были мои первые ученики. Они приехали из огненного ада в мирную солнечную Грузию учиться в ПТУ. Их деревни сжигали напалмом, а они мечтали строить дома и дороги. Хотели выучить русский язык, чтобы рассказать всему миру о своей прекрасной родине и ее трагедии. Пока они знали только одно русское слово – «война». Где-то там, по инстанциям, застрял груз с учебниками и словарями. Несколько месяцев в училище был всего один вьетнамец-переводчик на пять классов. Мы учились понимать друг друга. И понимали! В ход шло все: буквари, детские кубики, язык жестов и даже предметы домашнего обихода, которыми я ежедневно заполняла свою сумку.
Раз в неделю на большой перемене им приносили почту из Вьетнама. Некоторые письма были без конвертов, просто сложены треугольником. Очень похожи на те два письма, которыми всю жизнь так дорожила моя мама. Письма с фронта. Мы все ждали и боялись этого дня. Переводчик Тунг читал все письма вслух. У них была одна семья – горе и радость они переживали вместе. И мне не нужен был словарь, чтобы понять, почему державшая меня за руку Мао вдруг, до боли сжав мои пальцы, бессильно осела на пол. И она, я знаю, понимала мой горестный шепот: «Держись, моя девочка… держись, сестричка… Я с тобой!» Мы были почти ровесницы. Я студентка последнего курса филфака, она 19-летняя вьетнамская девушка, моя ученица. Потом, когда она будет уезжать на родину, она напишет мне стихи по-русски:
До свиданья, моя учительница!
До свиданья, моя сестра!
А пока, день за днем, мы учили русский. Слово нанизывалось на слово, и мои ученики уже повторяли за мной: «Друзья мои! Прекрасен наш союз!» И Татьяна Ларина с вьетнамским акцентом бесстрашно признавалась в любви к Онегину.
В тот день меня ждал сюрприз. На моем столе в классе лежали огромный букет хризантем и пачка открыток, подписанных по-русски. «С днем ро-жде-ни-я!» – хором по складам произнес класс. Я растерялась. Откуда они узнали? «Разведка работает», – хитро улыбнулся староста группы. Я начала читать вслух надписи на открытках. Это были их первые маленькие сочинения на моем родном языке. Они окружили меня, аплодировали, счастливо смеялись, подталкивали ко мне автора очередной открытки. За суматохой мы не сразу услышали шум в коридоре. Кто-то бежал, что-то кричали, хлопали двери… «Все по местам! Я сейчас узнаю!» Я выскочила в коридор. Навстречу мне неслась всегда солидная и медлительная Любовь Петровна, наш секретарь. «Вика, – она задыхалась, – конец войне! Объявлено перемирие… сейчас… по радио…» У меня перехватило горло. На ватных ногах я вошла в класс. Мои ученики все были на местах, но не сидели, а стояли молча, настороженно ожидая. Эти мужественные подростки готовы были к любой вести. Даже самой тяжелой. Но только не к тому, что я сейчас должна была им сказать. А я не могла – губы не слушались. И то, что сдавило мое горло, вдруг прорвалось слезами. Не в силах произнести ни слова, я повернулась к доске и написала крупными буквами: «МИР!». Оглянулась: они стояли молча, все с такими же напряженными лицами. Не поняли? Не поверили? Я снова повернулась к доске. Мел крошился в пальцах. Спеша, волнуясь, вытирая слезы испачканной мелом тряпкой, я выводила: «КОНЕЦ ВОЙНЕ! ВО ВЬЕТНАМЕ МИР!». Я ожидала взрыва радости за спиной… Мои ученики плакали. Дети войны. Они рождены были в дни войны, росли под гул бомбардировщиков, видели, как пылали их деревни. Но никто из нас никогда не видел, чтобы они плакали. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…» Обнявшись, уткнувшись друг другу в плечи, может быть, первый раз в жизни не стесняясь, мои ученики плакали. И в захлебывающемся бормотании вьетнамской речи я слышала, как повторяются русские слова, написанные моей рукой: «Конец войне! Мир!» Лучшего дня рождения у меня ни до того, ни после не было.
Прошло много лет. Мои ученики давно уже взрослые люди. Иногда, правда, все реже пишут мне. И каждый раз, вскрывая конверт, удивляюсь: я учила их всего два года, а письма из далекого Вьетнама находят меня уже более тридцати лет.
С годами память стирает многое. Но я верю, знаю: язык, который подарил тебе весть о мире, невозможно забыть никогда.
«Сестра! Помогите чем-нибудь, если можете…»
Если бы я могла сегодня, в день своего рождения, сказать этой женщине с ребенком, как тогда, много лет назад: «Конец войне! На твоей родине мир! Возвращайтесь домой!»
Если бы я могла…»
Что еще добавить?