СОЛОВЕЙЧИКОВСКИЕ ЧТЕНИЯ

1 октября – день рождения Симона Львовича Соловейчика. Уже много лет в этот день заканчивались Соловейчиковские чтения.
Но этой осенью чтения, приуроченные к юбилею нашей газеты, прошли в конце августа. И тем не менее мы решили не изменять традиции...
Статья Александра Адамского, которую вы сейчас прочтете, может быть, первая попытка увидеть в книгах Соловейчика не только педагогическую публицистику, но и глубокие научные исследования.

Аксиома внутренней свободы

Все знают С.Л.Соловейчика как талантливого писателя и публициста. С нашей точки зрения, он был и глубоким теоретиком педагогики. И сегодня без его теоретического наследия трудно представить себе развитие нашей школы.

Иногда можно услышать, что книги С.Соловейчика – это не педагогическая наука, а скорее внеклассное чтение. Происходит это, наверное, потому, что официальная, укорененная педагогика строится на жестких определениях и догматических правилах, на строгих рекомендациях, рождающих иллюзию, что ученым известна та самая истина в последней инстанции, а всем остальным следует только исполнять научные предписания, и все будет хорошо: с ребенком, со школой, со страной в конце концов. Например, надо принять «научно» обоснованную концепцию воспитания, и все будут воспитанными. Или законодательно утвердить программу патриотического формирования, и все будут патриотически сформированными. Или на худой конец утвердить стандарты образования, и все будут от этого стандартно образованными.
У С.Соловейчика была принципиально иная теоретическая позиция.

Ни одна теория не может обойтись без аксиомы, без того фундаментального и неоспоримого, что лежит в основе любых построений и любой теоретической концепции. С нашей точки зрения, такой неоспоримой аксиомой для С.Соловейчика было то, что человек – свободен.
В этом утверждении, бесспорном и лежащем в основании всего остального, – родственность Соловейчика и Пушкина.
В «Пушкинских проповедях» Соловейчик написал: «Пушкин жил в жестокий век, в жестокое время. Но что же противопоставил он этому веку, о чем он мечтал, что прославлял? Свободу.
       …в свой жестокий век
        восславил я свободу».
Человек – свободен.
«Для учителя, для воспитателя, для воспитания крайне важно понимать, в чем же состоит высшая ценность.
По нашему мнению, такой высшей ценностью является то, о чем люди мечтают и спорят тысячелетиями, что является самым трудным для человеческого понимания, – свобода.
Спрашивают: кого же теперь надо воспитывать?
Мы отвечаем: человека свободного».
Это написано в манифесте газеты «Первое сентября», который так и называется – «Человек свободный».
И это, с нашей точки зрения, самая глубокая и содержательная основа теории образования. Потому что теоретичность – это не правильность рекомендации, а, наоборот, парадоксальность, утверждение, которое на первый взгляд выглядит неверным, но в том-то и дело! В том-то и дело, что неверным это утверждение кажется только на первый взгляд. Потому что нам не хватает знаний, не хватает иногда воображения, чтобы представить себе: а как это – человек свободный? Как это возможно? Но еще более непонятным и спорным является утверждение, что высшей ценностью воспитания является внутренняя свобода ребенка и вообще человека.
Возможно ли это? Ведь если мы собираемся воспитывать ребенка, значит, намерены привить ему определенные (уже определенные) свойства или качества или дать знания, уже кем-то, до него, а может быть и до нас, отобранные и сформулированные. И все это не освобождает, а, наоборот, ограничивает свободу человека. Казалось бы, воспитание и свобода несовместимы, как несовместимы лед и пламя, как несовместимы милосердие и жестокость. На первый взгляд кажется: либо мы воспитываем ребенка, либо предоставляем ему возможность быть свободным.
Но при таком взгляде на воспитание никакой теории нет и быть не может: потому что все слишком ясно. А теория призвана ответить на вопрос: как это возможно?
И Соловейчик блестяще строит новое качество воспитания – воспитание через развитие внутренней свободы ребенка.
Еще раз вернемся к манифесту «Человек свободный»: «Внутренняя свобода – это природный дар, это особый талант, который можно заглушить, как и всякий другой талант, но можно и развить. Этот талант в той или иной мере есть у каждого, подобно тому как у каждого есть совесть, – но человек или прислушивается к ней, старается жить по совести, или она заглушается обстоятельствами жизни и воспитанием».
Развитие – это развитие внутренней свободы ребенка, развитие его природного дара свободы, терпеливое и освобождающее воспитание, развивающее воспитание.
Воспитание, развивающее свободу. Отсюда и уклад школы, и содержание образования, и подготовка учителя, и управление школой, и образовательная политика – все становится на свои места. Потому что возникает ясная система оценки. Это и есть теория: не методические рекомендации, как действовать в любой ситуации, а основание для выстраивания нашего отношения к происходящему в любой ситуации. Предмет теории – не натуральная инструкция, как себя вести и что делать, концепция или теоретическая модель. Не объяснение, почему надо действовать так или иначе. И не обоснование чужого решения – это вообще к науке или теории отношения не имеет. Предмет теории, с нашей точки зрения, это способ построения моего личного отношения к здесь и сейчас возникшей ситуации. Основания для построения этого самого отношения.
И Соловейчик находит не только основания для такой теории – аксиому внутренней свободы, не только обоснованную цель школы – развитие, развивающее воспитание, но еще и предлагает поразительный по красоте и предельно содержательный способ осуществления этой теории – сотрудничество.
Великий психолог и методолог Лев Выготский настойчиво обсуждал результативность образования как достижение произвольности действия ребенка в ходе сотрудничества со взрослым. Соловейчик впервые не с психологической, а с педагогической точки зрения придает сотрудничеству статус эффективного способа взаимных действий, он отказывается от односторонности в работе учителя, для Соловейчика нет и не может быть никаких «только взрослых» или «только детских» способов деятельности, для него сотрудничество и есть педагогика, педагогика, развивающая внутреннюю свободу ребенка и ведущая к соединению двух, на первый взгляд несоединимых начал: образования и свободы.
…А то, что академия когда-то решила не принимать его в свои ряды, – может, это и к лучшему?
У Пушкина:
          Свободы сеятель пустынный,
          Я вышел рано, до звезды…
Правда, в пушкинской притче о пустынном сеятеле Симон Соловейчик приводит и другую часть этого стихотворения:
         Паситесь, мирные народы!
         Вас не разбудит чести клич.
         К чему стадам дары свободы?
         Их должно резать или стричь.
         Наследство их из рода в роды –
         Ярмо с гремушками да бич.
…Свобода – трудное слово, свободная жизнь – трудная жизнь.
Сегодня у Симона Львовича Соловейчика был бы день рождения.
Его нет с нами, но он завещал нам любить свободу, как любили ее те, кто жил до нас.