КНИГА ИМЕН

Зверь, который сбросил маску человека

История взлета и падения самого легендарного гангстера Америки

Волны бьют в гранитное основание огромного утеса. Это Алькатрас. Тюрьма, построенная по распоряжению президента Соединенных Штатов специально для Аль Капоне. Место выбрано будто в насмешку над его именем – Аль. Сюда не подобраться даже вплавь, до берега две мили, пролив кишит акулами. Раз в неделю приходит катер, чтобы сменить охрану. Те, что приплыли, видят мрачную картину: черный утес, над которым вознеслось бесформенное сооружение, опутанное сотней рядов колючей проволоки. Со стороны – как старинный замок: караульные башни, мрачные стены. Внутри – как фантастический фильм про будущее: массивные электрические двери, магнитные детекторы, реагирующие даже на иголку, ровный, безликий электрический свет. Капоне здесь с 1933 года. Там, в Чикаго, его уже, наверное, забывают. Забывают враги. Забывают те, кто называл себя друзьями. Забывают женщины, с которыми он проводил ночь за сто долларов, и женщины, которые обещали любить его вечно. Да он и сам начинает забывать себя...
На самом деле его не забудут никогда. Даже после смерти. Могилу придется перенести на другое кладбище, подальше от любопытных туристов. Виллу, где он жил, комнаты, в которых ночевал, бары, в которые заглядывал, – все это превратят в музеи. Ему не укрыться. Кто бы знал, что это значит – все время быть зверем. Зверем, на которого охотятся. Зверем, которого запирают в клетку. Зверем, на которого приходят поглазеть. Зверем, из которого сделают чучело...
Аль Капоне! Легенда, с которой наш мир не расстанется во веки веков. Это легенда о страхе и силе, о безжалостных глазах и холеных руках, отсчитывающих деньги и человеческие жизни. Но люди порою сами придумывают себе страшные сказки, чтобы подавить мечту о власти и силе. Он – такой же, как они. Просто осмелился превратить сказку в явь и стать зверем. Он видел много других зверей – прокуроров, мэров, сенаторов, которые делали вид, что они люди. И все они нуждались в его услугах. Первым из этих зверей был Фрэнки.

Хорошие времена

Фрэнки Йейл – его лучший друг и первый наставник на гангстерской дорожке. Казалось, они с ним одной крови. И дело не в том, что оба итальянцы, это как раз сомнительно. Фрэнки был с юга Италии, из Калабрии, это особая порода. Недоверчивый. Хладнокровный. А Капоне родился в Нью-Йорке и никогда не видел итальянских берегов, но темперамент получил от отца-итальянца. Вспыльчивость, необузданный нрав. Порой горячился по пустякам. И первое свое убийство совершил из-за сущей ерунды вскоре после того, как вступил в уличную банду Фрэнки.
В каком-то отеле они играли всю ночь в карты с местными шулерами, и Аль, которому едва исполнилось восемнадцать лет, начисто проигрался, но за дверью подловил удачливого игрока, приставил к его груди пистолет и потребовал вернуть деньги. Тот согласился, но черт его дернул пробормотать: “Что ты делаешь, ведь я тебя знаю!” Угроза? Или жалоба? Капоне не стал уточнять, он, не раздумывая, нажал на курок.
С тех пор говорили, что ему легче отправить человека на тот свет, чем чихнуть. Глупые рассуждения! Он, как и Фрэнки, никогда не убивал просто так. Фрэнки убивал по расчету. Капоне – в гневе. И в те времена, когда они были вместе, страх, который наводила “черная” банда Фрэнки на Нью-Йорк, умножался десятикратно. Хорошие были времена для бизнеса!
Увы, хорошие времена быстро проходят. Сначала произошел тот случай, после которого его, Капоне, стали называть “Scarface”. Лицо со шрамами. Все из-за девчонки в одном из ресторанов Фрэнки, где Аль тогда работал вышибалой.
В тот вечер он был слегка пьян и не понял сразу, что искренняя похвала: “Ах, какая у тебя попка, малышка!” – прозвучит слишком грубо. Погорячился? Ну нет. Все вокруг уже давно знали, каким бывает Аль, когда погорячится. Но тут не пришлось: брат той девушки погорячился первым и три раза полоснул его по лицу ножом. А потом испугался, когда узнал, что Капоне – человек Фрэнки Йейла, и сразу побежал к Массери, боссу всех нью-йоркских гангстеров, чтобы уладить дело миром. И Массери решил, что тот прав, и запретил дырявить ему жилетку.
Но это была пустячная история, хоть и оставила на всю жизнь три шрама на щеке и дурацкую кличку, которую позднее стали повторять чикагские газетчики. Через пару лет в Бруклине с ним случилась история похуже. Они с Фрэнки уже три года воевали с “белой” ирландской мафией за контроль над портом. Это была бойня, растянувшаяся на много лет. Но война шла по неписаным гангстерским законам – без лиц, без имен. А значит, без мести. Кто попал под пули – тот попал. Попадали чаще всего мелкие сошки, мальчишки, которым поручали самые глупые дела. А он, Аль, уже был правой рукой Фрэнки – не кем-нибудь. И вот однажды вечером он просто сидел в баре посреди Бруклина и выпивал, когда дверь открылась и вошел этот ирландец. Кто знал, что это тоже правая рука Билла Ловета, главаря ирландской мафии? И кто его просил прямо с порога начать говорить непристойности в адрес Капоне? У них и до револьверов дело тогда не дошло, Аль просто переломал этому типу все ребра. А наутро Фрэнки позвонил ему и сообщил, что ребята Ловета ищут итальянца с тремя шрамами на лице. Очень серьезно ищут. Так серьезно, что забыли обо всех других делах. И лучше бы ему, Капоне, уехать на время из Нью-Йорка. Например, в Чикаго...

Город закона

Чикаго? Отлично! Там жил Джон Торио – приятель Фрэнки и хозяин львиной доли местных публичных домов. Он взял Аля под свое крыло, стал его новым боссом. Чикаго был особенным городом – совершенно беззаконным. Вернее, свои законы здесь диктовал нелегальный бизнес. И диктовал очень внятно. Например, в семидесятые годы XIX века в центре Чикаго, на улице героя гражданской войны капитана Билли Уэллса, все дома оказались сплошь заняты борделями, и жители района написали мэру гневную петицию, требуя навести порядок. Зачем осквернять память героя? Мэр удовлетворил просьбу и переименовал улицу в Пятую авеню. На ней и оказался спустя полвека лучший публичный дом Торио, который Аль Капоне предстояло курировать.
С 1919 года Торио стал вторым наставником Аль Капоне. Но... совсем другим наставником. Если Фрэнки научил парня из приличной семьи итальянского парикмахера метко стрелять и вести себя запросто с самыми последними нью-йоркскими подонками, то Торио показал Алю путь наверх. Туда, где курят дорогие сигары и обсуждают оперных певичек. Не просто было совместить эти умения, мало кому удавалось такое. Капоне – удалось. Не прошло и года, а он уже насвистывал под нос что-то из классических опер и изящно носил фрак. Пистолет при этом лишь немного оттягивал карман...
Но наступил 1920 год, и сухой закон все поставил вверх тормашками. Чикаго и так был под завязку набит нелегальным бизнесом: проституцией, игорными домами, казино. Все это казалось просто немыслимым без глотка-другого хорошего виски. И вот теперь выпивка становилась основным украшением злачных мест! Впрочем, не стоит преувеличивать: где-где, а в Чикаго к сухому закону власти отнеслись с должным пониманием. Никто пока не закрывал питейные заведения, с их вывесок просто убрали рекламу спиртного. Но само спиртное хозяевам баров и пивнушек нужно было где-то покупать. Для этого в городе и были такие люди, как Торио и Аль Капоне. Они скупали закрытые пивоварни и винные заводы в пригородах, давали взятки кому нужно, нанимали рабочих и запускали подпольное производство. Но если бы это делали только они! Все чикагские гангстеры словно с цепи сорвались, когда поняли, что порция виски подорожала в десять раз. Особенно непредсказуемо вел себя глава “сицилийского союза”, босс всех чикагских гангстеров Джим Колозимо. Это был самый авторитетный в Чикаго человек, куда более уважаемый, чем сам мэр города. И он требовал, чтобы Торио и Аль Капоне вошли с ним в долю.
В сущности, как говорил позднее Капоне, “денег здесь было так много, что хватило бы на всех”. Проблема была не в деньгах, а в том, кто будет контролировать бутлегерский бизнес в Чикаго. Торио и Аль были первыми и не собирались отступать.

Тир

Телефонный звонок из Чикаго в Нью-Йорк. Несколько сухих фраз по-итальянски. Короткий ответ. Так начинались почти все серьезные дела Капоне. Чем серьезнее дело – тем короче разговор. Он обращался только к тем, кто понимал его с полуслова. И Фрэнки Йейл, который всегда считал себя кандидатом на место главы “сицилийского союза”, охотно приехал в город на три дня. На третий день он заглянул на похороны Джима Колозимо и отправился на вокзал. Внутри гроба, под крышкой, лежало тело Колозимо вместе с двумя пулями, выпущенными из кольта 45-го калибра, и, прежде чем уйти, Фрэнки обнажил голову вслед своим безвременно почившим пулям. Да, эти две пули удостоились самых помпезных проводов в последний путь! Центральные улицы Чикаго утопали в цветах. Гроб из красного дерева, отделанный золотом, несли заместитель начальника полиции и трое самых авторитетных гангстеров. “Странно это говорит о нравах нашего города!” – писали в те дни городские газеты. Но им предстоял еще не один репортаж о подобных похоронных процессиях. Убив Колозимо, Торио и Аль Капоне нарушили шаткое равновесие между гангстерскими группировками. И в Чикаго зазвучали выстрелы...
Стреляли в тех, кто пригонял грузовики с контрабандным виски, и в тех, кто эти грузовики угонял из-под носа у конкурентов. Стреляли в тех, кто покупал спиртное у соседней банды, и в тех, кто отказывался покупать его у Капоне. Стреляли из всего, что стреляет. Из револьверов, винтовок, охотничьих ружей. Но самым надежным оружием у гангстеров считался дробовик: в узких переулках, где нет времени целиться, он давал нападавшему больше шансов. И в банде, которой теперь руководил Капоне, чаще всего использовали такое оружие. Но однажды на глаза ему попался автомат Томпсона (он тоже запросто продавался в те годы во всех американских оружейных магазинах). Из этого восьмикилограммового сооружения, в круглом магазине которого содержалось сто пистолетных патронов, мог стрелять даже слепой.
Слепой случай? Да, и он был на стороне Капоне! Когда спустя пару дней Аль вместе с тремя своими сообщниками погнался на машине Торио за лимузином, в котором ехали два гангстера из враждебной группировки, состоялась первая проба автоматов. Капоне буквально изрешетил автомобиль пулями. Но вместе с гангстерами в салоне находился генеральный прокурор Чикаго, который ехал с ними пропустить рюмочку-другую. Знал ли об этом Капоне? Очень может быть. Так или иначе, именно прокурору досталась большая часть свинца. Это уже был скандал федерального масштаба, и мэр Чикаго торжественно объявил войну городской преступности. Никто тогда и не подозревал, что именно в этот момент в войне назван победитель. Им был сам Скарфейс Капоне, потому что Торио, на которого пали подозрения в убийстве прокурора, пришлось покинуть город и сдать все дела своему компаньону. Правда, дела эти буквально обжигали руки.

За 1923 год в Чикаго произошло 23 заказных убийства. За 1924-й – 64. В 1925-м их число перевалило за сотню. Все они были так или иначе связаны с бутлегерским бизнесом, и за большей их частью стояла банда Капоне. Казалось, гангстерской войне не будет конца, когда осенью 1926 года Аль неожиданно собрал всех – и врагов, и своих сторонников – в подпольном ресторанчике и произнес такую речь: “Мы превратили большой бизнес в глупую игру – в войну. Пусть все прошлые дела считаются закрытыми. Никакой стрельбы, никакой мести!” Все понимали, что перед ними – хозяин города. Никакого “сицилийского союза”, председателем которого Капоне сделал своего человека, никаких авторитетов, никаких официальных властей. Только Капоне! Этот человек с одутловатым круглым лицом, в прекрасно сидящем костюме, с холеными белыми руками, украшенными золотыми перстнями, отныне владел всем городом Чикаго. Никто и не заметил, как это случилось. Он говорил спокойно и весомо. Он провозглашал мир. Но его глаза ничего не выражали – ни радости, ни гнева, ни торжества. И почему-то от его слов каждому становилось еще страшнее.

Возвращенные долги

А между тем в Нью-Йорке продолжалась борьба за власть между ирландской и итальянской мафией, “черной” и “белой” бандами. Но в канун 1926 года Капоне подписал мир и там, используя в качестве чернил ирландскую кровь. Ему представился отличный случай вернуть Фрэнки долг за его услуги в Чикаго. Начиналась эта история невинно, можно сказать, по-семейному. Приехав в Нью-Йорк, чтобы подлечить в одной из лучших американских клиник своего сына, Капоне не преминул под Рождество назначить встречу со своим старинным другом в клубе “Адонис”, в том самом клубе, где когда-то работал у Фрэнки вышибалой. С “Адонисом” у Капоне было связано много воспоминаний. И плохих, и хороших. Здесь он получил свои знаменитые шрамы на щеке, но здесь же заработал и первые деньги. Это было его единственное официальное место работы, и позднее он не раз с гордостью повторял, что когда-то начинал свою карьеру как простой швейцар при ресторане. Он достиг всего сам, “сделал свою жизнь собственными руками”. И спустя много лет именно “Адонис” казался ему идеальным местом для встречи. Хотелось под Рождество вспомнить старые добрые времена, когда они по горло сидели в этой войне с “белой” бандой и каждую ночь, выходя на улицу, нащупывали в кармане револьвер...
Но накануне встречи до Фрэнки дошли неприятные вести. Главарь ирландцев Билл Лонерган планировал совершить на клуб налет. Однако Капоне это не смутило. Более того, казалось, что эта новость его обрадовала, и через полчаса он с почти забытым юношеским азартом изложил Фрэнки свой план: “Сделаем так: ты, Фрэнки, будешь просто играть роль статиста, сядешь за столик подальше в углу и станешь смотреть, что происходит. Остальное я беру на себя”.
Остальное состояло вот в чем.
Когда вечером люди Лонергана подъехали к клубу “Адонис”, на улице их встретил любезный швейцар, удивительно похожий на знаменитого Аль Капоне. Однако Лонергана нельзя было так просто провести. Разве это возможно – Капоне, который работает швейцаром? Разумеется, он не поверил своим глазам и спокойно вошел в клуб. Швейцар последовал за ним. Ни о чем не подозревая, люди Лонергана направились в сторону Фрэнки, когда свет вдоль стен в темном баре вдруг погас и они оказались в единственном освещенном месте, прямо под люстрой. Тотчас из-за ширм вдоль стены вышли люди Капоне и открыли огонь. Лонерган попытался спрятаться за массивным роялем, но пуля настигла его у самого инструмента, и он мертвым рухнул на открытую клавиатуру. Это был последний аккорд в той войне, которую вели в Нью-Йорке ирландская и итальянская мафия, и автором этого аккорда вновь стал Аль.
Увы, это был и последний аккорд в их с Фрэнки дружбе.
Прошло совсем немного времени, и настала пора назначать нового третейского судью для гангстерских банд в Чикаго, председателя “сицилийского союза”. Разумеется, им вновь стал человек Капоне, полностью подчиненный своему боссу. Фрэнки Йейл, давно уже претендовавший на это место, был в недоумении. Он понял, что Капоне не хочет подпускать старого друга слишком близко к большой власти и большим деньгам, и стал мстить ему на свой манер. Как зверь, который метит территорию.
Через Нью-Йорк в Чикаго к клиентам Капоне шли грузовики с контрабандным виски, и люди Фрэнки стали угонять каждый десятый из них. Это была не жажда наживы, а скорее жест неуважения. Фрэнки давал понять, что Аль может хозяйничать в Чикаго сколько ему захочется, но Нью-Йорк – совсем другое дело. Нью-Йорк – территория Йейла. Однако для Капоне больше не существовало никаких территорий, его территорией была вся Америка, а может быть, и больше того... Того, что делал Фрэнки, он не простил бы никому из мелких гангстеров. Тем более он не мог простить это старому другу, своему первому наставнику. Ему пытались дать урок? Что ж, тогда ученик должен превзойти учителя.
Говорят, Фрэнки Йейл был одним из самых метких стрелков в Америке. Говорят, он был одним из самых осторожных преступников, умело заметавших следы. Говорят, он чувствовал опасность за три квартала. Мало ли что говорили, пока не заговорили автоматы людей из банды Капоне. Последнее слово, как всегда, осталось за ними. На похороны Йейла Капоне прислал огромный венок из белых роз, перевязанный лентой. На ленте была очень короткая надпись всего из трех слов: “Мне очень жаль”.

Большая охота

После смерти Йейла Капоне стал другим. Он будто убрал какую-то перегородку внутри себя и дал волю жестокости. Когда спустя несколько месяцев в банде созрел заговор против него, Аль не стал уничтожать изменников чужими руками. Он созвал всю банду на банкет в лучшем ресторане, а когда подошло время тостов, взял в руки вместо бокала бейсбольную биту, подошел к троим изменникам, которых тотчас разоружила и связала его охрана, и стал наносить удар за ударом. Как будто он мстил этим ничтожным людям за то, что ему пришлось сделать с Фрэнки. Удар за ударом – тяжелая бейсбольная бита в его белых, холеных руках ходила ходуном, пот и слезы заливали глаза, но он бил и бил, пока не размозжил черепа всем троим. Да! Все, чего он достиг в жизни, он сделал своими руками. Наверное, ему хотелось вот так же размозжить череп всему этому проклятому городу... Но город продолжал жить. И в городе продолжали пить виски. Пить – и ненавидеть Аль Капоне.
Страх, который вызывало его имя, распространялся по всей Америке. Власти пытались принять меры. Против него, как и против большинства чикагских гангстеров, у полиции не было никаких улик. Свидетели молчали. Одни из страха, другие за деньги, но большинство потому, что были мертвы.
Сицилийская мафия, давшая жизнь американской мафии, строилась на нескольких очень простых и очень эффективных законах, и главным из них был Omerta – “кодекс молчания”. Ни при каких обстоятельствах не следовало говорить полиции ничего. Молчать. Просто молчать. Пока человек следовал этому правилу, он оставался частью мафии, и она устраивала побег, давала взятку прокурору. Стоило ему произнести хоть слово – и он становился ходячим трупом. Его жизнь продолжалась ровно столько, сколько нужно, чтобы найти цель и выстрелить.
Поэтому против Капоне у полиции не могло быть никаких доказательств. Не прибавилось их и после Дня святого Валентина – чудовищной чикагской бойни, всколыхнувшей всю Америку. Это случилось 14 февраля 1929 года. В тот день последнему из конкурентов Аля, бутлегеру Морану, позвонил неизвестный и сообщил, что ему удалось угнать грузовик Капоне с первосортным виски. Вся банда Морана собралась в гараже, чтобы принять товар. Но это была ловушка: вместо грузовика к гаражу подъехала машина, похожая на полицейскую, и в двери вошли двое людей в полицейской форме. Бутлегеры и не думали сопротивляться, ведь против них не было никаких улик. Они спокойно дали себя разоружить и поставить лицом к стене. Никто из них не видел, как следом за мнимыми полицейскими в гараж вошли четверо людей Капоне с автоматами... Говорят, последний из семи гангстеров Морана, которого полиция застала еще живым, перед смертью успел прошептать лишь одну фразу: “В меня никто не стрелял”.
Теперь Капоне не только владел всеми поставками спиртного в Чикаго, но и управлял подпольным рынком алкоголя во многих городах Америки. Его фотографии печатались на первых полосах газет. Большинство штатов объявили его персоной нон грата. Его пытались выслать из Чикаго за бродяжничество (поскольку он не имел официальных доходов), за ношение оружия... К чему еще могла придраться полиция? Ни к чему! Но в 1930 году каждое свое заседание в Белом доме сам президент Соединенных Штатов Америки заканчивал одними и теми же словами: “Когда же вы арестуете этого Аль Капоне?”
В воздухе пахло большой политикой. Судебная машина лихорадочно искала ту недостающую деталь, которая помогла бы ей прийти в движение. К 1931 году эта деталь была найдена: налоговый кодекс! Против Капоне возбудили дело об уклонении от налогов.

Клетка

Дело было собрано буквально за несколько месяцев. Конечно, про доходы Капоне не было известно ничего и никому. Ориентировались лишь на то, что он потратил. И только сам, а не через подставных лиц. Покупка виллы в Майами, скачки, дорогие костюмы и сигары... Всего-то на жалкие 300000 долларов за пять лет! Адвокаты, убежденные в победе своего подзащитного, действовали в полсилы. Казалось, их клиенту ничего не грозит. Но, к их удивлению, прокурор и судья были настроены очень решительно.
Когда на допросе Капоне, искренне не понимавший, почему на этот раз нельзя договориться о сумме откупа, предложил заплатить все налоги за пять лет в пятикратном размере, прокурор с негодованием заявил: “Не смейте торговаться с американским правительством!” Вот откуда дул ветер.
Да, сухой закон в Америке доживал свои последние месяцы. И нет, у следствия не было никаких зацепок против Капоне, кроме уклонения от налогов. Но зато у них было личное указание президента – дать максимальный срок. Неслыханный срок по этой статье. И 22 октября 1931 года Аль его получил: десять лет лишения свободы в тюрьме строгого режима...

Поезд уходит прочь из Чикаго. В темноту, в сырую октябрьскую ночь. Не первый класс, не купейные вагоны. Вагоны с зарешеченными окнами. На платформе тесно от журналистов, сверкают магниевые вспышки... Вот наконец и он – человек, которому, наверное, ни один из этих журналистов никогда бы не отважился посмотреть в глаза. Загораживаясь рукой от ярких блицев, он идет по перрону в сопровождении чуть не взвода полицейских. Останавливается у вагона. Кроме журналистов, провожающих совсем немного. Жена, старший сын, несколько самых близких друзей...
Капоне оглядывает их, прищурив глаза, и достает из жилетного кармана гаванскую сигару. Наверное, последнюю из тех, что у него остались.
– Хорошая ночка! Верно, теперь без меня по всей Америке наступит благодать. Огоньку не найдется? Покурим на прощание. И вы все тоже можете покурить. Господа полицейские, у вас ведь принято исполнять последнюю волю приговоренного?
Странно курить сигару осенней ночью у дверей тюремного вагона. Это действительно последняя его воля, последняя свобода. Он не вернется. Спустя десять лет, после тюрьмы Алькатрас, он будет уже не Капоне, а больным стариком, которого выпустили умирать. Но пока журналисты делают его последние фотографии, он улыбается своей жесткой улыбкой, и его пронзительный цепкий взгляд окидывает перрон. Ветер сдувает сигарный пепел, разнося его по всей Америке. Они догнали зверя. Они попытались развенчать легенду об Аль Капоне, посадив его в тюрьму как простого обывателя. И на шаг приблизились к чему-то животному в самих себе.