ЦВЕТ ВРЕМЕНИ 
 

Триста лет перемен

Иногда мнится, что Петербург – очень древний город, гораздо древнее и Москвы, и Великого Новгорода. Возможно, оттого, что на его улицах лежит молчаливая печать усталости от истории, будто его гложут воспоминания, мучают подзабытые или недописанные строки поэм, не дошедших до адресата писем. Снова и снова тревожный дух, или демон, или ангел, прячущийся в болотной зыби и иле, опутавшем кронштадтские каналы, просачивается на улицы и набережные, заражая прохожих мутными вампирическими сомнениями: а стоило ли? А могло ли быть иначе? Прохожие по привычке списывают параноидальные видения на сырость и гонят подальше от греха городских призраков, которых, как порой чудится, куда больше живых людей.
Триста лет назад, летом 1702 года, первый император Российского государства прибыл с войсками на тринадцати военных судах к беломорским островам, к стенам Соловецкой крепости, где и разбил военный лагерь. Несколько дней спустя эскадра направилась к поморскому селу Нюхча – исходной точке знаменитой “государевой дороги”, с которой Петр I начал свой легендарный поход, завершившийся победой русских войск на Неве и выходом к Балтийскому морю. По “государевой дороге” русские войска под предводительством Петра I тянули два фрегата – “Святой дух” и “Курьер”. Корабли должны были принимать участие в осаде шведской крепости Нотебург (Орешек). Для осуществления этой военно-транспортной экспедиции по указу Петра I жители Карелии за два месяца построили дорогу по берегу Онежского озера. Укрепившись на невских берегах, государь Петр I повелел начать строить новый город. В дельте Невы, а именно – на Заячьем острове, в мае 1703 года застучали топоры. Впрочем, в августе, когда произошло первое в истории города наводнение, возникли и первые сомнения: «Этот новомодный нерусский город Санкт-Питер-Бурх на гиблом месте стоит», – удивлялись осеннему половодью строители из центральной России. «Петербургу быть пусту?» – шептались бояре, с неохотцей брившие бороды. Но кому-то все-таки был нужен этот западный ветер-чужак, через разбитое-то окно. И закрутилась-пошла свистопляска. Кончилась дремучая и дикая Татария, началась имперская и великосветская Россия. Вот и Петр, бьющий шведов, вот матушка Екатерина, так и не отменившая крепостного права, но возлюбившая Дидро, вот «Медный всадник», отлитый Морисом Фальконе вместе с помощником мастером Емельяном Хайловым, вот Каменный остров, где А.С. Пушкин начеркал: “Когда за городом задумчив я хожу”, несмотря на то, что нынче это в двух шагах от центра.
Первый трамвай, последний выстрел, жаркий поцелуй, государственные перевороты, проклятия, предательства, молитвы – Петербург нельзя перепутать ни с Прагой, ни с Парижем, ни с Берлином, ни с Римом, ни с Мадридом... Февральские метели, белые июньские ночи, «Козлиная песнь» Вагинова, «Кокаин» Агеева, «Распад Атома» Иванова. Каждый раз по приезде в Петербург хочется побыстрей выйти на Невский и убедиться, все ли на месте: полуобрушенные фрески, пожухлая лепнина, трещины на асфальте, целующиеся подростки с сережками в носу, женщины в платьях ретро, в перчатках по локоть, суровая меланхолия набережных, живописная окись на памятниках… проспекты остановившегося времени, город, где время победило.
В прошлом году близ Русского музея, что неподалеку от Музея санитарии, вновь открылось знаменитое литературное кафе «Бродячая собака», то самое, где кутили Гумилев с Ахматовой, Кузьмин, Брюсов да Иванов. Из-за близости музея, правда (а где в Питере музей не по соседству?), в кафе теперь полно иностранных туристов, для которых на стенах повесили нечто наподобие Шишкина и акварельные многотиражки набережных, и кажется сразу, что все лучшее в этом городе уже написано, осталась только нудная ностальгия. Но когда начинается ливень, все полуподвальные помещения щедро заливает водой, и иностранные туристы выбегают вон на улицы, смешиваясь с суетой прячущихся, мокнущих, бегущих под дождем. В подворотнях слышна музыка, на лицах фармацевтов и старожилов читается предвкушение катастрофы и перемен – а значит, и надежды на новый поворот истории, новое празднество, новые имена...
Говорят, в каждом русском городе найдется по святому юродивому. В Москве были святые – юродивые Варвара, Матрена, в Твери – Федька. Все они пророчили горожанам спасение от мук Апокалипсиса. В Петербурге в XVIII веке жила Ксения, тоже причисленная к святым в конце двадцатого века. Современники ее вспоминали, что и она обещала горожанам спасение на Страшном cуде. А в архивах сохранилась только одна фраза: «Вот ты сидишь, чулки штопаешь, и не знаешь, что тебе Бог послал!»

Фото А.ЯКОВЛЕВА

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"