ЮБИЛЕЙНЫЕ VI СОЛОВЕЙЧИКОВСКИЕ ЧТЕНИЯ
КРУГЛЫЙ СТОЛ 

О духе отрицания и утверждения

Первый итог обсуждений манифеста “Человек свободный”, который можно подвести: актуальность идей, высказанных в этом манифесте, не только не уменьшилась, а, напротив, возросла. Проблема внутренней свободы так или иначе ставилась фактически на всех секциях. О ней же говорилось на закрытии чтений.
“Круглый стол” показал, насколько по-разному педагоги воспринимают проблематику свободы. Для одних эта тема была особенно близкой, в памяти как-то сразу легко оживали эпизоды, которыми хотелось поделиться. Например, воспоминания о студенческих годах в бывшем Ленинграде, учебе у прекрасных профессоров, на чьих занятиях было ощущение подлинной свободы. Для других разговор о свободе состоял из трудных, почти нерешаемых вопросов. “Как можно говорить об этом, когда учитель и директор находятся в унизительной зависимости от проверок, аттестации, отчетностей?”, “Как говорить о свободе, если мы еще не освободились от стереотипов тоталитарного общества и большинство студентов педвузов не настроены работать в ситуации свободы, а колеблющиеся впоследствии, как правило, становятся на авторитарную позицию?”. Для третьих само понятие внутренней свободы представлялось чрезвычайно сложным, нуждающимся в прояснении. Как заметила директор школы “Эврика-развитие” Людмила Долгова: “Чтобы вести речь о внутренней свободе, надо многое знать о природе человеческого сознания, понимать, в каких культурных формах оно живет и как с ним работать педагогическими средствами. Про это говорить сложно. Нужны люди, которые могли бы эту тонкую ткань развернуть. Нам здесь недостает теоретиков”.
Сложность вопроса о сути внутренней свободы человека очевидна. Не случайно у аудитории не нашлось достойного ответа на реплику одного из участников обсуждения: “Что такое свободный человек? Не понимаю. Вот когда у меня ученики за небольшое время научаются прекрасно читать, писать, говорить на английском – тогда они свободны”. Правда, все согласились с мнением ведущего, что “бывают круглые отличники, которые при этом совершенно несвободные люди”, однако дальше этого разговор не пошел.
Участники “круглого стола” много говорили о свободе “от”: от инспекторов, которые сидят на уроках по 6 часов и подписывают каждую ученическую тетрадь; от непомерных требований к сочинениям медалистов, которые превращаются в рецензии, а конкурс сочинений – в конкурс учителей; от стандартов, на соответствие которым станут проверять, и, значит, проверяющий при желании всегда сможет найти недочет в работе учителя.
Гораздо реже звучали суждения о свободе “для”: почему так важна внутренняя свобода для учителя и для ученика?
Похоже, мы пока не готовы к обсуждению главного: каким образом школьное образование может способствовать развитию внутренней свободы ребенка?
Этой теме было посвящено отдельное выступление Людмилы Долговой. Но сама Долгова признает, что ей пока многое неясно в вопросе, как об этом говорить. “Разговор о свободе на языке организационных форм аудиторию не устраивает. Тому есть объективные причины, потому что, если нам начинают рассказывать, как формируются классы, какие достигаются результаты, сразу обнаруживаются ограничения свободы детей. Скажем, индивидуальный подход сам становится ограничением, так как предполагает дифференциацию”. Ставка на индивидуализацию, на внутренние силы ребенка, его интерес, энергетику, волю, по мнению Долговой, дает больше возможностей для проявления свободы. Однако идеи индивидуализации труднее воспринимаются внешними по отношению к школе людьми, в том числе родителями, ибо здесь самыми важными становятся факторы, которые нельзя измерить.
Как правило, размышляя о свободе в школе, педагоги начинали говорить о предоставлении свободы выбора. Но свобода – это не просто возможность выбора. Она гораздо шире, полнее. Свободный человек – это тот, кто не просто выбирает из предложенных ему альтернатив, а сам творит новые альтернативы. Разве Софья Лысенкова выбирала учение с опережением? Разве Шалва Амонашвили выбирал учение без отметок? Свобода – это умение “выйти за флажки” и действовать за пределами явных правил игры, способность изменить, преобразовать эти правила. Сегодня многие школы могут похвастаться широким полем выбора. Но что-то не слышно восторженных рассказов о детях, которые позволили себе выход “за флажки”.
“Мы еще долго будем болеть несвободой” – эти слова прозвучали в самом начале “круглого стола”. И весь его дальнейший ход, казалось, был прямым подтверждением высказанной когда-то Соловейчиком догадки, что, возможно, у нас сейчас и нет в стране свободы, потому что еще многое не улеглось, еще во многом мы не освободились и идет процесс освобождения, что освобождение и свобода плохо сочетаются, несовместимы... Освобождение – отрицание.
Свобода – положительное.
Может быть, основная проблема в том, что мы пока еще не научились видеть эту положительную сущность свободы? Даже ведущий “круглого стола” сказал, что сама постановка вопроса “Быть свободным или не свободным?” вызывает у него сопротивление, “потому что создается черно-белая картина: или мы свободны или нет, или все хорошо или плохо, а реальность сложнее”. В реальности человеку часто приходится действовать по образцу, шаблону, и это в его же интересах. Сергей Братченко привел примеры жизненных ситуаций, где человек в принципе не может быть свободным, где у него совершенно другие задачи, скажем, “при прохождении эскалатора метро человек становится просто физическим телом, которому надо вписаться в узкое пространство”. И тогда получается, что вся соль в научении различать ситуацию свободы и несвободы и вести себя адекватно.
И в других выступлениях можно было услышать созвучие этим мыслям: “Все только для социума и все только для ребенка – это из одной крайности в другую. Ребенок не выше социума, и социум не выше ребенка. В этих отношениях существует проблема соотнесения, конкуренции, компромисса. Отсюда вытекает не проблема свободы, а проблема меры свободы, степени свободы, умения пользоваться свободой”.
Бесспорно, человеку важно научиться действовать по известным образцам, нормам, важно в определенных ситуациях ограничивать свои желания. И все же это разговор о другом. Продолжая его, мы уходим в сторону и тем самым резко снижаем планку, заданную манифестом. И теряется высота цели.
О чем писал Соловейчик? “Только сильные духом действительно свободны. Дух – это стремление, внутреннее и бесконечное стремление к бесконечному – к добру, правде и красоте”.
Добро, правда, красота – вне этих идеальных ценностей разговор о внутренней свободе теряет смысл. Как не имеет смысла говорить о внутренней свободе циника, нациста или тирана.
Поэтому здесь ни при чем узкое пространство метро и число внешних ограничений. Не играет решающей роли также вопрос сопротивления или поддержки социума. И вовсе не приходится говорить о степенях свободы.
Внутренняя свобода зависит от вопроса: обращается человек к высшим идеальным ценностям в себе или не обращается? И, далее, способен он действовать в согласии с этими ценностями или нет?
Скажут: у каждого своя правда, свое представление о добре и красоте. Наверное, такое противоречие существует, но где-то в высшей точке эти представления сходятся, как сходятся мнения высококультурных людей о гениальном и бездарном.
Скажут еще, что внутри каждого человека слишком много противоречий, чтобы соответствовать идеалу. Согласимся и с этим. Добавим только, что в человеке также есть бесконечное стремление к красоте, добру и правде, великая потребность в гармонии с самим собой и внешним миром. Несходство людей, противоречия внутри человека как раз и делают возможным обретение внутренней свободы, так же как сопротивление воздуха является условием полета. И как, преодолевая сопротивление воздуха, птица взлетает в небо, так и человек становится свободным, преодолевая всевозможные противоречия в акте творчества.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"