БИОГРАФИЯ НОВОЙ ШКОЛЫ
ШКОЛА САМООПРЕДЕЛЕНИЯ
1985 год. В школу на Сиреневом бульваре –
окраина Москвы, спальный район – приходит новый
директор.
Из протокола педагогического совета от 25 августа
1985 года: «У А.Н.Тубельского три главных
педагогических принципа, которые он предлагает
положить в основу деятельности школы в этом
учебном году.
Это общественно-полезная направленность как
стержень всей деятельности коллектива.
Это взаимодействие старших и младших,
формирование опыта совместной работы.
И наконец, это сотрудничество учителей и детей,
полное равноправие между ними, взаимное
обучение, совместный рост».
Десять лет назад, в двух осенних номерах 1992 года,
наша газета напечатала статью Александра
Наумовича «Право в косую линейку». Речь в ней шла
о сохранении и развитии чувства достоинства в
наших детях. Что делать директору, который хочет
строить свою школу на фундаменте демократии? Как
ни странно, советов оказалось всего четыре.
Совет первый. «Пусть ребята участвуют в создании
правил школьной жизни».
Совет второй. «Делайте так, чтобы предметы
вертелись вокруг человека, а не вокруг основ
наук».
Совет третий. «Отмените контроль и руководство,
замените их управлением».
Совет четвертый. «Дух школы во многом создается
чувством равенства с ребенком, но я не знаю, можно
ли взрослому человеку воспитать это чувство
равенства в себе».
Прошло 10 лет. Перед нами вновь обсуждение
пространства достоинства учеников и учителей в
размышлениях директора.
Дорога к многомерному образованию
Слава о школе редко выходит за пределы
ее города. В Советском Союзе широкой
известностью, пожалуй, пользовались лишь школы
Сухомлинского, Амонашвили, Давыдова да лучшие из
физико-математических. Потом общественность к
этому вовсе потеряла интерес; да и в учительской
среде о «делах далеких школ» разговор заходит
редко.
Если же все-таки устроить учительский опрос:
«Какая сегодня самая знаменитая школа страны?» –
вариантов ответов будет не так много. И вероятно,
школа Тубельского окажется в этом списке
лидирующей, обгоняя лучшие гимназии и
физматшколы. Легенды о ней давно ходят по стране,
и при встрече где-нибудь в Новгороде,
Новосибирске или Краснодаре то и дело
заинтересованно спросят: «А там действительно
похоже на то, как они об этом пишут в своих
сборниках?»
Школа Тубельского стала символом движения
авторских школ, показателем их сил, трудностей и
возможностей.
Другие авторские школы либо вырастали из совсем
небольших; либо брались преобразовывать большую
школу постепенно, через отдельные частные
проекты; либо все-таки становились гимназиями и
получали возможность отбирать благополучных
детей.
А тут большая школа окраинного «спального»
района попыталась сверху донизу и почти сразу
изменить практически все в правилах своей жизни,
опираясь в основном на имевшихся учителей и не cобираясь
искать других учеников.
В 1986 году школа с добрым именем и размеренным
темпом жизни, с не очень выделяющимися на общем
фоне, но весьма добротными и уважаемыми
традициями вроде бы соглашается на ряд
экспериментальных идей нового директора и с его
желанием менять порядки в школе, прислушиваясь к
мнению детей. Почему бы и не попробовать?
Но менее чем через пару лет стало ясно, что в
результате преподаватели утрачивали
возможность работать по-прежнему.
Педагогический коллектив раскололся надвое – и
тогда после девятичасовых заседаний педсовета (на
фоне стоящих в это время под дверью школы до ночи
учеников) Рубикон был перейден. Несогласные ушли
из школы, оставшиеся получили свободу действия.
И вот за учениками признаются многочисленные
права, и учителя вынуждены с ними считаться. А
школа начинает ориентироваться на иные ценности,
нежели обучение «сумме знаний», и искать для
этого подходящие средства.
Если под инновацией понимать «освоение новых,
кем-то извне разработанных технологий», то тут
впору подшучивать строчкой из «Бородина»: «Все
промелькнуло перед нами, все побывали тут».
Коммунарство, щетининские погружения, Филякина,
Калмановский, Курганов, монтессорианцы,
методологи, вальдорфцы, Лобок, Шулешко, «школа-парк»…
Но похоже, что не будь той или иной новации или
даже большинства из них (кроме разве что
изначальной методики коллективных творческих
дел – но ее-то в чистом виде почти и вовсе теперь
нельзя обнаружить), не так уж радикально
изменился бы школьный уклад. Каждая из новаций
растворялась в общей активной среде, в немалой
степени преображая ее и умощняя, но точные
последствия каждой остаются трудновыделимыми.
Более наглядным вроде бы предстает механизм
создания тем или иным учителем своей системы
преподавания или (чаще) заявление небольшой
группой учителей своего проекта, своей «школы в
школе». Того, чему и соответствует принцип
авторской школы.
Но если всматриваться в жизнь школы Тубельского
еще внимательнее, то под различной поразительной
броскостью можно обнаружить еще более глубокую,
хоть совсем и не режущую глаз сторону важнейших
ее явлений.
В ее основе высвечивается как раз нечто такое,
что в той или иной мере происходит в самой
обычной школе.
Под таким углом зрения вдруг видишь, что здесь в
отдельности нет ничего, что недоступно было бы
любой школе. Сложен и фантастичен именно сам
круговорот из десятков и сотен таких
«общедоступностей».
Короткие вспышки увлеченных диалогов на уроках и
доверительные беседы после них; чаепития
учителей, на которых невзначай завязываются
новые планы, некие школьные события, к которым
долго и кропотливо готовятся, совместные дела
подростков – то полутайные, то с вовлечением
взрослых, то взрослыми и инспирированные;
внезапные обстоятельства, в которых у учителя
или группы детей возникает выбор того или иного
развития событий; места для предсказуемых встреч
и внезапные удивительные столкновения; сюрпризы
и розыгрыши; придумывание учителем, как
преподнести новый урок поражающим воображение
образом; всплеск чьей-то долго спавшей и вдруг
проснувшейся ни с того ни с сего тяги к
самообразованию; выезды в летние или зимние
школы, просто походы и обсуждения своих и чужих
судеб…
Но то, что обычно рассматривается как
дополнительные эффекты, как «пена» на регулярном
процессе обучения, здесь стало сердцевиной
образования, воздухом жизни школы. Тонкое и
неисчислимое стало системным, а
общеутверждаемая регулярность и
поступательность в обучении все более
переходили в разряд внезапных эффектов.
«Смотрите-ка, сколько они всего, оказывается,
знают!» «И как это они все поняли?»
В этапах школьной биографии сменялись и свои
этапы тревог.
Первым был ужас анархии; но вдруг с какого-то
момента разгул вседозволенности перебродил,
вошел в берега и стал той школьной демократией,
где все со всеми довольно успешно научились
ладить и договариваться. А дети, переходя от
дикости к цивилизации, начали меняться на глазах.
Потом было время страха, что у чересчур развитых
детей со знаниями, похоже, совсем не так здорово.
Но тут как раз подросли классы, выпускники
которых порой могли дать фору ребятам из
отборных гимназий. Впрочем, класс на класс не
приходится и академическая успеваемость год от
года заметно меняется; в живой школе каждое
поколение, похоже, будет искать и находить себя
по-разному (и с точки зрения стремления к тем или
иным знаниям в особенности). Если хорошая школа
обычно ассоциируется со стабильным уровнем
успеха в обучении, то здесь успеваемость как раз
оказывается величиной переменной, а вот разные
эффекты происходящих с детьми личностых
изменений довольно устойчивы.
Лет пять назад вдруг стала непонятной роль
самого Тубельского; в школе все само уже куда-то
движется; все успешно разбрелись по множеству
дел, и зачем всему этому нужен директор – кроме
как отвлекать от работы – и не очень понятно.
Школа словно и сходилась к Тубельскому и
обходилась без него, сама не понимая, как
правильно угадать новое равновесие сил и мест.
Все ощутимее и напряжение, вызываемое
вынужденной образцово-показательностью. Быть
показательной школой и не начать фальшивить, не
поддаваться соблазну внешних эффектов и
риторики на публику – задача не из легких.
В публикуемых сегодня заметках Ольги Леонтьевой
перед вами предстанет легкий образ, рисуемый
быстрыми, веселыми, оптимистичными штрихами.
Но легко можно увидеть школу Тубельского едва ли
не наоборот: вечерним миром усталых взрослых,
часто вымотанных, заметно истощенных
открытостью и незащищенностью отношений, вполне
испытывающих на себе теневую сторону системы, по-прежнему
строящейся на эксплуатации учительского
энтузиазма и вдохновения.
А можно увидеть школу как модель «правового
пространства» со множеством
задокументированных законов и правил; как школу
рациональности, где умение ясно сформулировать и
объяснить, чего хочешь, чем занимаешься и на что
рассчитываешь, – первооснова «правовых
отношений» и «самоопределений».
Но еще сильнее проглянет обратный этому образ:
вполне импрессионистичный, без единой
отчетливой линии, мир тончайших интуиций,
отношений не логических, а пластических –
окутанный эмоциональным туманом.
Этой большой многомерной жизнью давно уже
невозможно руководить (по крайней мере в
привычном смысле слова).
В меру того, насколько в школе не учатся жить, а
живут, все более частная роль достается разным
видам планирования и проектирования, а все общая
– саморазвитию и обновлению, вытекающим из
природы школы. Природы, у которой сложились свои
законы, которые можно не столько задавать,
сколько изучать.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|
