ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
ХОЗЯЙСТВО

Губернские хлопоты

В самом центре Тулы, на пересечении улицы Пушкинской с проспектом Ленина, располагаются два симпатичных желтых здания (дома № 36 и 45 по проспекту). Это один из старейших архитектурных ансамблей, он был возведен в 1787 году. Писатель В.А.Левшин восторгался этими строениями: “Отменно украшают город построенные по большой же Киевской дороге, по обе стороны, не в дальности от Киевских ворот два великолепных каменных в два жилья (в смысле этажа. – Авт.) квартала, помещающие в себе все Присутственные места Губернского города и Казначейство”.
С конца XVIII века, еще со времен наместничества, здесь располагались властные структуры региона. Именно в этих двух “кварталах” и кипела (а чаще по провинциальному неспешным образом текла) жизнь тульских чиновников и вершились судьбы Тулы и ее окрестностей.

Первым властелином Тульщины был Михаил Никитич Кречетников. В 1777 году он вошел в должность наместника, возглавив свежесозданное Тульское наместничество.
Михаил Никитич был фигурой колоритной. Современники писали, что господин Кречетников проявлял себя “отличнейшим начальником, храбрым генералом, очень толковым и дельным исполнителем”.
О дельности его свидетельствует, например, реляция, направленная Екатерине в 1782 году. Вот ее содержание:
“О необходимости поднять плотину у Оружейного завода по дороге Киев – Москва.
Об обороте капитала Оружейного завода (780 пудов меди, предназначенные для изготовления решеток в Царском Селе, лежат невостребованными с 1747 года. Прошу разрешения продать эту медь в Казенную палату, а деньги употребить на строительство завода).
Об установлении границ уездов и соседних губерний.
О разделении города на шесть частей и тридцать пять кварталов.
О повышении жалованья городничим.
О необходимом двухгодичном запасе соли.
О видах на урожай (мокрое было лето).
О ценах на хлеб, о возможности вывезти излишек хлеба в другие губернии.
Об установлении водного пути по Оке.
О почтовой связи”.
Дремлющая тульская провинция стала понемногу просыпаться.
Карьера Кречетникова отличалась стремительностью. За тульские успехи он был награжден званием генерал-аншефа, орденами св. Александра Невского и св. Владимира 1-й степени, а также тысячью крестьянских душ. Затем он был переведен на повышение – Михаилу Никитичу предоставили всю Малороссию, он возглавлял армию в войне с поляками, генерал-губернаторствовал в присоединенных вследствие этой войны новых российских областях.
Однако был у Кречетникова весьма заметный недостаток – “высокомерие и непомерная хвастливость”. Сведения об этом дошли даже до императрицы. Она поручила Потемкину наместника приструнить. Тот вызвал генерала С.Л.Львова и сказал:
– Кречетников слишком заважничался, поезжай к нему и сбавь с него спеси.
Львов прибыл в Тулу, обрядился в затрапезную одежду, пробрался в приемный зал и вместе со всеми начал дожидаться выхода наместника. Когда тот появился, по обыкновению с невероятным пафосом и окруженный невообразимой роскошью, он среди всеобщей благоговейной тишины запрыгнул вдруг на стул, зааплодировал и заорал:
– Браво, Кречетников, браво, брависсимо!
Окружающие с изумлением уставились на дерзостного нарушителя торжественного церемониала. Кречетников же его узнал, сконфузился, принялся кланяться посланцу из столицы и приговаривать:
– Как я рад, многоуважаемый Сергей Лаврентьевич, что вижу вас. Надолго ли пожаловали?
Но влиятельный оборвыш продолжал хлопать в ладоши и требовать, чтобы Михаил Никитич вышел из парадной залы и вновь позабавил его своим пышным выходом.
– Бога ради, перестаньте шутить, – все больше конфузился Кречетников. – Лучше позвольте обнять вас.
– Нет! – продолжал кричать Львов во все горло. – Не сойду с места, пока вы не исполните моей просьбы. Мастерски играете свою роль.
После этого события кречетниковский запал, конечно, поуменьшился, но не намного.

* * *
Шумное время Екатерины Великой закончилось. При Павле I Россия была поделена на губернии, стиль власти сделался официальнее и суше. Вышли из моды вельможи, подобные Кречетникову, и приемы, подобные львовскому. Наступил новый век.
Впрочем, и в “губернскую” эпоху в наших двух “кварталах” обретались личности пусть не настолько броские, но все равно весьма неординарные. Многие из них входили, например, в так называемый статистический комитет, созданный еще в первой половине позапрошлого столетия.
Самым авторитетным из его секретарей был агроном и статистик Владимир Борисов, назначенный на эту должность в 1877 году. Именно при нем тульский статкомитет сделался одним из лучших в государстве. В него начали поступать и обрабатываться сведения о миграции людей разных сословий, стали издаваться книги и журналы – например, периодические “Обзоры Тульской губернии” и “Памятные книжки Тульской губернии”, всевозможные пособия по экономике, истории, культуре, сельскому хозяйству. Комитет организовывал посреднические компании, продвигавшие на рынок работы тульских кустарей.
Вместе с ним трудился в комитете профессор Иван Александрович Стебут (один из родоначальников отечественной агрономии), юрист Николай Васильевич Давыдов (профессор, радетель о бедных и друг Льва Толстого), педиатр Викентий Игнатьевич Смидович, психиатр Николай Петрович Каменев (организовавший рядом с городом, в бывшем имении помещиков Казариновых, редкую по тому времени “колонию для психиатрических больных”).
Николай Петрович вообще немало сделал для улучшения жизни подобных пациентов. Он, например, составил “Положение о больницах для душевнобольных”, которое было опубликовано в журнале “Вестник психиатрии”: “Заведения душевнобольных должны быть выделены в самостоятельные больницы, во главе которых находятся директоры-психиатры с обширной властью, как медицинской, так и административно-хозяйственной. Власть директора опирается, с одной стороны, на доверие к его знанию и административному искусству, а с другой – на широкий контроль его действий при помощи тщательного наблюдения общественных органов за жизнью и порядками заведения”.
“Колония” же Каменева была, по отзывам специалистов, одним из лучших психиатрических учреждений России. Она состояла из одиннадцати лечебных павильонов (один из которых – бывший барский дом), зданий для персонала, собственной бани, водозаборника и даже электростанции. Больные проводили свое время за неспешными работами в садах и цветниках “колонии”, а также шили обувь и одежду, переплетали книги, а в свободное от процедур и трудов время танцевали, пели, пили чай и развлекались диафильмами.
В правлении трудились архитектор Александр Александрович Бочарников (автор одного из прекраснейших в городе зданий – Городской думы, ныне Дворец детского и юношеского творчества), врач Федор Сергеевич Архангельский (организовавший новую комиссию общественного здравия) и врач Петр Петрович Белоусов, прославившийся как основатель городского парка.
Санитарный облик городов России был основной заботой Белоусова. Его докторская диссертация носила необычное название: “К вопросу о современном положении и ближайших задачах ассенизации русских городов. Материалы по общественной гигиене”, и утверждались в ней довольно смелые по тем временам вещи: “Большинство русских городов представляют из себя едва ли не сплошь отхожие места, а вопрос об удалении и обезвреживании городских нечистот стоит у нас везде из рук вон плохо, как это было десятки и более лет тому назад, а во многих местах с годами положение дела еще ухудшается вследствие увеличения густоты населения”.
По инициативе Белоусова в Туле возник водопровод. И именно благодаря его стараниям весной 1892 года на месте бывшей свалки заложили парк (в качестве образца был взят Булонский лес в Париже). Первые деревья посадил на собственные деньги сам Петр Петрович. Но затем идеей загорелись и другие туляки, и вечерами в парке собирался поработать (безвозмездно, разумеется) не один десяток горожан.
Тульский городской парк очень любил Сергей Есенин. Он даже осмеливался утверждать, что парк – вообще лучшее, что есть в городе. А поэт Марк Лисянский посвятил отношению поэта к парку целое стихотворение:

В город Тулу Есенин, бывало,
Приезжал на денек-другой.
Приезжал и прямо с вокзала
Шел обычно в парк городской.

Он входил в благодатное царство,
В серебристую полутьму,
Говорил взволнованно: – Здравствуй!
– Здравствуй! – парк отвечал ему…

С двух сторон к нему подступая,
Шли деревья веселой толпой,
И шумела листва молодая
Над его молодой головой.

Даже ничем, казалось бы, не проявившие себя канцеляристы обладали всевозможными талантами. К примеру, Платон Яковлевич Актов оставил превосходнейшее описание своего собственного дома, которое прекрасным образом характеризует Тулу первой половины девятнадцатого века: “Дом на фундаменте из белого камня, длиною 14, шириною 6 1/2 сажен; в нем 13 комнат. При доме флигель о 5 комнатах, людские и кухня, два погреба и прочие обширные надворные строения… сад, редкий между множеством здешних садов и садиков, ибо а)под домом полторы десятины земли; б) вдоль его протекает неиссякаемый ручей с лучшею в городе водою; в) при ручье две сажелки (только рыбу нужно развести, вся выведена); г) в саду вековые местами липовые и ясеновые деревья, местами густые липовые аллеи, везде разные яблони, груши, сливы, дули, баргамоты, барбарис, терновник, крыжовник, смородинник, вишни, клубника и прочее, чего и сам не знаю…”
Там же, в здании Губернского правления, работала и городская типография. Первой книгой, изданной в городе Туле, стал труд Пафнутия Сергеевича Батурина “Исследования книги о заблуждениях к истине”, вышедший еще в 1790 году. Затем тульские авторы неоднократно радовали своих соотечественников прекрасными литературными произведениями.
Кстати, известнейший из этих авторов, граф Лев Толстой, собственнолично трудился в Губернском правлении в должности канцелярского служителя. Правда, это было еще на заре его литературной карьеры, в 1849 году. Правда, Лев Николаевич не был образцовым сотрудником. По словам одного из биографов, служба Толстого “была номинальной. Числясь служащим, он, может быть, иногда заходил в депутатское собрание, но, без сомнения, ни одного дня целиком не просидел в канцелярии”.
Впоследствии пути Толстого не раз пересекались с его бывшим рабочим местом. К примеру, когда он задумал открыть в Ясной Поляне училище для подготовки уездных и сельских учителей. Затея требовала тридцати тысяч рублей, которые он и просил в правлении.
В деньгах Льву Николаевичу было отказано, и он сетовал на непонимание сограждан: “Я хотел в Ясной устроить университет в лаптях, учить без определенной программы: математике, физике. В Туле было тридцать тысяч на народное образование, как раз годилось бы для этого. Как гласный, я предложил это. После меня встал маленький круглый старый человечек и произнес речь, что эти тридцать тысяч лучше пожертвовать на памятник матушке Екатерине. Что же на это ответить? Замолчал”.
Так не воплотилось одно из мечтаний писателя – поставить в Крапивенском уезде (а в него входила Ясная Поляна) “дело народного образования на такую ногу, на которой оно не стоит и не стояло нигде в Европе”. Возможно, потому, что само здание Губернского правления мстило своему бывшему сотруднику за нерадивость.

* * *
Собственно говоря, все вышеупомянутое относится к одному лишь правому “кварталу”, к дому № 36. Левый занят был под Тульский окружной суд, имеющий свою собственную историю.
В конце восемнадцатого века упомянутый уже П.С.Батурин без приязни писал о губернских судейских: “Собратия мои, устами которых справедливость и закон возвещались, не имели никакого понятия о важности своей должности и не заботились отправлять обязанность свою с познанием оной и совестью… Секретари укрывали законы от присутствующих… Я положил твердое намерение не быть им подобным”.
Очевидно, что такой решимости, пусть благородной, героической, однако уникальной, было недостаточно для исправления ситуации. Требовались судебные реформы. Они и воспоследовали – по Судебному уставу 1864 года создан был Окружной суд. Сфера его влияния распространялась на всю Тульскую губернию, и он состоял из председателя, товарища председателя, прокурора, товарища прокурора, членов суда и присяжных.
Конечно, после этого в судебной практике остались и несовершенства, и злоупотребления, но по крайней мере появилось некое подобие порядка.
Окружной суд – одно из самых примечательных “толстовских мест” города Тулы. Лев Николаевич сталкивался с этим учреждением, будучи в самых разных качествах – сотрудника, писателя, клиента.
В частности, в феврале 1868 года он здесь появлялся как присяжный заседатель по Крапивенскому уезду. Один из членов суда, И.И.Мечников, сделался прототипом главного героя одной из самых трогательных повестей Толстого – “Смерть Ивана Ильича”.
Но для работы над другим произведением – романом “Воскресение” – требовались иные наблюдения. И прокурор суда Н.В.Давыдов вспоминал о том, какую необычную экскурсию он организовал для Льва Толстого: “И раз по его просьбе я провел его в Тульский суд, где рассматривалось дело по обвинению одного молодого мещанина в покушении на убийство”.
Тот же Давыдов помогал Толстому в написании драмы “Власть тьмы”.
А в 1891 году в суде рассматривалось дело о разделе имущества Льва Николаевича между его наследниками (Толстой тогда уже начинал тяготиться своей собственностью). Однако даже это вроде бы благое дело его крайне тяготило: “Я должен буду подписать бумагу, дарственную, которая меня избавит от собственности, но подписка которой будет отступлением от принципа. Я все-таки подпишу, потому что, не поступив так, я бы вызвал зло”.
И дальше: “Причина моей тоски и физическая, должно быть, и нравственная: вчера был с детьми Таней и Левой разговор по случаю раздела. Я застал их на том, что они напали на Машу, упрекая ее в том, что она отказывается от своей части. И мне было очень грустно. Я никого не обижал, не сердился, но не люблю. И тяжело”.
Тем не менее необходимые бумаги были надлежащим образом оформлены.

* * *
По соседству с нашими “кварталами”, по проспекту Ленина, дом № 43, располагалось еще одно государственное учреждение – Казенная палата. Это учреждение ведало, как нетрудно догадаться, наполняемостью государственной казны, то есть налоговыми сборами, выдачей всяческих лицензий и так далее. Это также одно из тульских литературных мест. Правда, связано оно с другим писателем – Михаилом Евграфовичем Салтыковым-Щедриным. Он непродолжительное время – с декабря 1866 по октябрь 1867 года – возглавлял палату, после чего был снят со столь высокой должности по повелению самого Александра II с убийственной формулировкой: как “чиновник, проникнутый идеями, не согласными с видами государственной пользы”.
Естественно, что Салтыков-Щедрин не оставлял свои литературные труды и на казенной службе. Именно в это время возник наиболее зловещий образ из “Истории одного города” – губернатор Прыщ.
Майор Иван Пантелеевич Прыщ выглядел молодцом: “Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый”.
Прыщ был самым демократичным губернатором города Глупова. Однако именно при нем жители наслаждались необыкновенным процветанием: “Пчела роилась необыкновенно, так что меду и воску было отправлено в Византию почти столько же, сколько при великом князе Олеге. Хотя скотских падежей не было, но кож оказалось множество, и так как глуповцам за всем тем ловчее было щеголять в лаптях, нежели в сапогах, то и кожи спровадили в Византию полностью, и за все получили чистыми ассигнациями. А поелику навоз производить стало всякому вольно, то и хлеба уродилось столько, что, кроме продажи, осталось даже на собственное употребление”.
Однако Иван Пантелеевич имел некоторые странности – спать, например, ложился на ледник, к тому же издавал запахи трюфелей и прочей гастрономии. В результате выяснилось, что у губернатора была нафаршированная голова, и ее сожрал глуповский предводитель дворянства.
В то время когда Салтыков-Щедрин руководил палатой, в Туле губернаторствовал генерал Шидловский, отличавшийся невероятным тупоумием. И нет сомнения, что Михаил Евграфович воспел в “Истории одного города” вполне определенного градоначальника.

* * *
Центром же тульской праздности было Дворянское собрание. Оно располагалось в доме № 44 все по тому же главному проспекту. Это здание ведет свою историю от 1832 года. Тогда в Туле в связи с капитальной перестройкой оружейного завода находился популярный архитектор из столицы В.Ф.Федосеев. Тульская знать воспользовалась случаем, и губернское собрание постановило: “Посредством приглашенного архитектора Федосеева составить план, фасад и смету… дворянскому дому, который как видом своим, так и самым помещением соответствовал бы своему значению”. Гонорар за все это положен был пятьсот рублей.
Федосеев деньги отработал. Начертил классическое здание с колоннами и куполом (схалтурил до того, что поленился показать на чертеже наклон нынешнего проспекта; получалось, что сама постройка была вынуждена наклоняться соответственно рельефу), сделал смету и занялся другими делами. Тут вдруг обнаружилось, что предприимчивые тульские чиновники втихую распродали отведенный под строительство участок частным лицам. Пока подыскивали новое земельное угодье, нового архитектора, пока согласовывали план с необходимыми комиссиями, прошло немало времени. Так называемый Дворянский дом открыт был только в 1852 году.
Сложилось так, что он, подобно зданию суда, сделался очередным “толстовским местом” Тулы. В частности, именно здесь происходили памятные губернские выборы из “Анны Карениной”: “Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие приехали только к этому дню… Дворяне и в большой и в малой зале группировались лагерями, и, по враждебности и недоверчивости взглядов, по замолкавшему при приближении чуждых лиц говору, по тому, что некоторые, шепчась, уходили даже в дальний коридор, было видно, что каждая сторона имела тайны от другой. По наружному виду дворяне резко разделялись на два сорта: на старых и новых. Старые были большею частью или в дворянских старых застегнутых мундирах, со шпагами и шляпами, или в своих особенных флотских, кавалерийских, пехотных выслуженных мундирах… Молодые же были в дворянских расстегнутых мундирах с низкими талиями и широких в плечах, с белыми жилетами, или в мундирах с черными воротниками и лаврами, шитьем министерства юстиции”.
Впрочем, не только выдуманные истории связывали Льва Николаевича с этим зданием. Здесь, например, в 1858 году проходил съезд по обсуждению проекта закона об освобождении крестьян. Они совпали с выборами. Лев Николаевич конечно же участвовал в столь значимом событии. А по окончании его оставил запись в дневнике: “Были выборы. Я сделался врагом нашего уезда. Компания Черкасского дрянь такая же, как и их оппозиторы, но дрянь с французским языком”.
Еще одно событие связало Льва Толстого с этим местом. В апреле 1890 года здесь была поставлена пьеса “Плоды просвещения”. Правда, не обошлось без курьеза. О нем вспоминала дочка писателя Татьяна Львовна: “Отец всегда ходил в традиционной блузе, а зимой, выходя из дома, надевал тулуп. Он так одевался, чтобы быть ближе к простым людям, которые при встрече будут обходиться с ним, как с равным. Но иногда одежда Толстого порождала недоразумения… В Туле ставили “Плоды просвещения”, сбор предназначался приюту для малолетних преступников… Во время одной из репетиций швейцар сообщил нам, что кто-то просит разрешения войти.
– Какой-то старый мужик, – сказал он. – Я ему втолковывал, что нельзя, а он все стоит на своем. Думаю, он пьян… Никак не уразумеет, что ему здесь не место…
Мы сразу догадались, кто этот мужик, и, к большому неудовольствию швейцара, велели немедленно впустить его.
Через несколько минут мы увидели моего отца, который вошел, посмеиваясь над тем, с каким презрением его встретили из-за его одежды”.
На самого Толстого эта репетиция произвела отнюдь не выгодное впечатление: “Вчера пошел после обеда в Тулу и был на репетиции. Очень скучно. Комедия плоха”. Однако же приехавшие на спектакль корифеи – Немирович-Данченко и Сумбатов-Южин оставили более благосклонные отзывы: “Любители играли великолепно. Впечатление было жизненное и очень яркое”.
Увы, в следующем, 1891 году конфуз случился более серьезный. Уже упомянутый Н.В.Давыдов решил собственными силами поставить здесь другое произведение Льва Николаевича – “Власть тьмы”. Об этом происшествии Давыдов вспоминал: “Все, казалось, налаживалось великолепно, но вдруг явилось совершенно неожиданное препятствие: тульский губернский предводитель дворянства письменно сообщил мне, что не может дать залы Дворянского собрания для постановки такой ужасной и вредной пьесы, как “Власть тьмы”, что с точки зрения достоинства дворянства такая профанация дворянского дома недопустима”.
Возможно, это был как раз тот самый тульский предводитель, который сожрал голову несчастного градоначальника.