ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
СЮЖЕТЫ

Карлик из паштета

Тула издавна считалась местом, в материальном отношении весьма благополучным. Не удивительно, ведь город был одним из основных российских городов-производителей. Притом товара не обычного, а эксклюзивного – тульский пряник, тульский самовар, тульская гармонь и позабытые теперь так называемые калетовские свечи – в отличие от обыкновенных, сальных, они делались из стеарина на Калетовском заводе.
Не говоря уже об основном тульском бизнесе – об оружейном. Давняя русская пословица, посвященная тульским “вооруженцам”, гласила: “Англичане
из стали блоху сделали, а наши туляки ее подковали, да им назад отослали” (на основании этой пословицы и появился лесковский “Левша”).
Словом, не удивительно, что столь чудесный город в целом не терпел особенных материальных затруднений.

Тула была обильным городом. Недаром же именно здесь обосновался пушкинский приятель Павел Воинович Нащокин, сибарит и хлебосол. Михаил Пыляев так описывал его обеды: “Обеды заказывать и говорить про кушанья он был большой охотник. За столом у себя он потчевал гостей до упаду, ежеминутно вскакивал и кричал на прислугу: “Видишь, мало взяли, попроси, покланяйся!” И если это было неуспешно, то сам упрашивал не хуже известного крыловского Демьяна. Не возьмет гость – он считал большой обидой. Редкий из его гостей выходил у него из-за стола, не упитавшись так, что еле несли ноги. На обеды он приглашал за несколько дней, а в день обеда присылал дворецкого напоминать, чтобы не забыли. У него нередко подавали на стол паштет, при вскрытии которого выходил карлик, держа в одной руке паштет тоже съедобный, а в другой руке – букет с цветами”.
Город Тула отвечал запросам Павла Воиновича.
Еще одним известным потребителем тульского рынка был Лев Николаевич Толстой. Собственно сам Толстой изо всех сил боролся с разными излишествами, и гастрономическими в том числе. Борьба была неравная – в яснополянском доме хозяйничала строгая Софья Андреевна. То и дело в ее дневнике появлялись новые взыскательные записи такого плана: “Обед был очень дурен, картошка пахла салом, пирог был сухой, левашники как подошва… Ела один винегрет и после обеда бранила повара”.
Нападкам подвергался и глава семейства: “Сегодня за обедом я с ужасом смотрела, как он ел: сначала грузди соленые… потом четыре гречневых больших гренка с супом, и квас кислый, и хлеб черный. И все это в большом количестве”.
Помимо дневника Софья Андреевна вела поваренную книгу, куда заносила самые, на ее взгляд, достойные рецепты. Там встречаются такие самобытные произведения, как “торт из черного хлеба”, “селедка с телятиной”, “пудинг из грецких орехов”, “померанцевое варенье”, “котлеты в папильотках”, “каплуны и пулярды с шампиньонами” и так далее. Тульский рынок позволял использовать в хозяйстве померанцы, каплуны и шампиньоны.
Сам же Толстой писал: “Заработки теперь у мужиков везде, и на дорогах, и в Туле, и у помещиков; и у всякого бедного мужика в году перейдет через руки рублей пятьдесят серебром, а у богатого двести и триста”. Лев Николаевич гордился благосостоянием своей губернии и, разумеется, ее столицы.
Один из героев бунинской “Деревни” относился к Туле чуть ли не как к раю на земле:
“– Здравствуйте, Тихон Ильич… Еду… в эту самую… в Тулу… Вот наживу в Туле денег, вендерку (в смысле, венгерку, одежда такая. – Авт.) себе куплю… Вот съезжу в Тулу…
– Нашел петух земчужное (то есть жемчужное. – Авт.) зерно. На кой ляд тебе Тула-то?
– Дюже дома оголодал…”
С билетом же все представлялось просто:
“А на кой он мне, билет-то?.. Приду в вагон, – прямо, господи благослови, под лавку”.
Даже в голодном 1918 году Тула была относительно благополучным городом. Поэт Лев Повицкий вспоминал, как привозил сюда – поесть! – Есенина: “Я решил временно увезти Есенина из голодной Москвы. Я уехал с ним в Тулу к моему брату. Продовольственное положение в Туле было более успешным, чем в Москве, и мы там основательно подкормились”.
Он же описывал визит Сергея Александровича на тульский рынок: “Днем мы с Есениным шатались по базару. На это уходило время между завтраком и обедом. Есенин с азартом окунался в базарную сутолоку, вмешивался в дела базарных спекулянтов и завсегдатаев рынка.
– Да ты посмотри, мил человек, что за сало! Не сало, а масло! Эх, у нас бы в Москве такое сало!
– Отчего же не купишь, если так расхваливаешь, – спрашивали любопытные.
– А где мне такие “лимоны” достать? – отвечал Есенин к общему удовольствию публики. “Лимонами” тогда на базаре называли миллионы”.
Впоследствии другой поэт, Ходулин, написал на этот случай целое стихотворение:

Тянулись к рынку санные следы.
Возки съезжались долгой вереницей.
В ожившие торговые ряды
Зашел Есенин – просто прицениться…
Он подавил внезапную тоску,
С тяжелым вздохом вспомнив о столице:
– Теперь бы это сало к нам в Москву,
С голодными друзьями поделиться…
– Купи, сынок, купи…Чай не бедён…
Певуче так над ухом прозвучало.
– А сколько стоит, бабушка?
– Лимон!
Что миллион керенок означало.

Так что тульское благополучие вошло даже в российскую поэзию.