ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
GENIO LOCI
Доктор Смидович
Один из самых известных туляков –
писатель Викентий Вересаев. Он здесь родился,
провел детство, юность, неоднократно наезжал
впоследствии. Прославился в первую очередь
исследованиями (“Пушкин в жизни”, “Гоголь в
жизни”). К тому же сочинял весьма достойные
рассказы, повести.
Но для горожан гораздо ближе и ценнее был его
отец, тоже Викентий, но Смидович (Вересаев –
псевдоним писателя). Он был тульским
ангелом-хранителем как в прямом, так и в
переносном смысле.
Не только душой города, его любимцем и радетелем,
но и самым что ни на есть настоящим санитарным
врачом.
Самое, пожалуй, четкое высказывание о
докторе Викентии Игнатьевиче Смидовиче
принадлежит его сыну-писателю: “Отец мой был
врач. Он пользовался в Туле большою
популярностью как врач и общественный деятель.
Был он человек широко и разносторонне
образованный, особенно в области естественных
наук, истории, философии и богословия. У него была
своя домашняя химическая и бактериологическая
лаборатория, ценная минералогическая коллекция;
из года в год он аккуратно вел метеорологические
наблюдения, много работал по статистике (есть ряд
печатных работ)”.
И далее – почти убийственная фраза: “При других
условиях из него вышел бы незаурядный ученый”.
А затем – еще один удар: “Единственная область, к
которой он всегда относился с полнейшим
равнодушием, было искусство и, в частности,
изящная литература. Он, например, серьезнейшим
образом ставил исторические романы Шардина выше
“Войны и мира””.
Увы. При том образе жизни, который вел Викентий
Игнатьевич, не оставалось времени ни для
фундаментальных изысканий в области науки, ни уж,
тем более, для упражнений и усовершенствований в
области “изящного”. Перед глазами у Викентия
Смидовича был родной город со своими
неустройствами. Все время уходило на борьбу
именно с ними.
Впрочем, формально город Тула был родным для
сына, для Викентия Викентьевича, который,
завершив образование в гимназии, уехал покорять
столицы и, успешно покорив их, там же и
обосновался. А вот Викентий Игнатьевич, посвятив
свою жизнь городу на Упе, был здесь вроде как
пришлым. Он родился в Каменец-Подольском, детство
проводил в Одессе. Лишь после этого семья
Смидовичей обосновалась в Туле. Затем –
Московский университет и острое желание (в
отличие от сына) вернуться в полюбившийся
губернский город.
В 1860 году Смидович написал прошение на имя
императора: “Всепресветлейший, Державнейший,
Великий государь Император Александр
Николаевич, Самодержец Всероссийский, Государь
Всемилостивый.
Просит окончивший курс в Императорском
Московском университете медицинских наук лекарь
Викентий Игнатьевич Смидович о нижеследующем:
Известился я, что в г. Туле вакансия ординатора
при больнице приказа общественного призрения за
увольнением ординатора Остромысленского должна
стать свободна, на каковую я желал бы быть
определенным, и прилагаю при сем аттестат о
звании моем, копии с протокола о дворянстве и
метрического свидетельства.
Всеподданнейше прошу, дабы повелено было об
определении меня ординатором при больнице
Тульского приказа сделать надлежащее
распоряжение”.
Царь не возражал, и университетский выпускник
отправился на первое свое место работы. Которым
вскоре сделался весь город Тула целиком.
* * *
Впрочем, поначалу была просто ординаторская
служба. Правда, молодой врач не ограничивался
одним лишь назначением лекарств и процедур.
Человек сердечный и общительный, он уйму времени
(в том числе внеурочного) проводил в простых
беседах с пациентами. И в результате часто
направлял начальству такие вот, к примеру,
сообщения: “Больная А.Ф.Зиновьева ведет жизнь
свою весьма бедственно, так что посредством
своих трудов едва имеет пропитание весьма
скудное, и поэтому она совершенно не имеет
никаких средств, к уплате требуемых с нее за
лечение в больнице денег, семи рублей пятидесяти
копеек”.
Иногда начальство помогало подопечным молодого
ординатора. Иной раз игнорировало его извещение.
Однако популярность доктора Смидовича в Туле
росла.
А Викентий Игнатьевич продолжал свою
благотворительность. И уже в ноябре 1864 года его
стараниями в городе открылось новое, невиданное
учреждение – бесплатная лечебница для
приходящих. Газета “Тульские губернские
ведомости” поместила рекламу: “Общество
тульских врачей сим имеет честь известить
жителей г. Тулы, что 1 ноября в 1 час пополудни
имеет быть молебствование по случаю открытия
лечебницы для приходящих больных в доме аптекаря
Баниге на Киевской улице. Прием же больных для
подания им советов, а беднейшим бесплатный
отпуск лекарств, назначается ежедневно со 2-го
числа ноября, от 11 утра до 1 часу пополудни”.
Сам Викентий Игнатьевич начал трудиться в новом
учреждении, а затем, когда докторский опыт
позволил, возглавил его. Одновременно с этим
доктор занимается так называемой общественной
деятельностью. А просторы для такого занятия
были немалые. В частности, в докладе земскому
собранию безо всякого лукавства говорилось:
“Все больничные здания до последней мелочи
требуют перестройки, невозможно оставлять в них
больных, так как их жизни грозит опасность от
ожидаемого падения потолка и разрушения стен”.
В домах – духота, насекомые, сырость. Хотя туляки,
несмотря на свою санитарную необразованность,
заслуживают явно большего. Смидович писал:
“Туляки – замечательно добрые люди… Мне
нередко приходилось бывать в самых убогих
хижинах, хозяева которых едва сами вырабатывают
на насущный кусок хлеба и все-таки дают у себя еще
приют какой-нибудь беспомощной вдове, сироте или
старику. И это делается просто, безо всякого
чванства – не выкинуть же сироту на улицу”.
Путей для санитарного усовершенствования
тульского быта было всего два. Первый –
благотворительность, второй же –
просветительство. Доктор Смидович не
пренебрегал ни одним. А в экстренных случаях
(например, в эпидемию тифа) врачи города под
предводительством Викентия Игнатьевича (он
довольно быстро сделался их лидером) издавали и
официальные приказы:
“1. Прием в ночлежные дома не должен быть
ограничен известными часами.
2. Желательно было бы выдавать ночлежникам в
определенные вечерние часы кружку сбитня или
чашку чая с фунтом хлеба. Беднейшим выдавать
билеты в даровую столовую и раз в неделю в баню.
3. На время эпидемии освободить от платы
поступающих на излечение в больницу
тифозно-больных по простому их заявлению.
4. В возможно скорейшем времени приступить к
устройству дезинфекционной печи, которой могли
бы пользоваться за известную плату и частные
лица”.
* * *
Но более всего Смидовича заботило здоровье самых
юных туляков: “От поноса гибнут тысячи детей,
особенно летом. Что может сделать врач со своими
лекарствами, если за каждой его ложкою ребенку
кладут в рот соску с молоком или жеваным черным
хлебом? Или каким это образом врач может помочь
тифозному больному, если с каждым глотком воды, с
каждым вздохом он вводит отраву в свой организм,
когда кругом грязь, нечистоты, подчас недостатки?
А там, где внешних признаков довольства
находится в изобилии, в почве та же отрава,
которая сумеет найти себе доступ к кровати
богача так же, как и до убогой постели нищего”.
Конечно, Викентий Игнатьевич преувеличивал. В
смысле экологии Тула была ничуть не хуже других
губернских городов России (и, разумеется,
значительно благополучнее, чем нынешние
областные центры). Однако этот страх был
превосходной двигательной силой для
самоотверженного тульского врача. В 1867 году он
выходит в отставку и открывает в своем доме
частную детскую лечебницу.
С тех пор в карманах доктора Смидовича почти что
всегда обретаются всякие сладости (за что он
получает прозвание “сладкого доктора”), а
популярность достигает такой степени, что
разбойники, остановив однажды его с целью
ограбления, узнали доктора и с извинениями
отпустили.
– Мне по ночам ездить не страшно, – говорил
Викентий Игнатьевич. – Тульские жулики – мои
приятели.
* * *
А проживал добрый доктор на тогдашней окраине
города, в доме 82 по бывшей Верхне-Дворянской (или
же Большой Дворянской), ныне улице Гоголя.
Вересаев-сын писал о своем детстве: “Тихая
Верхне-Дворянская улица… Одноэтажные особнячки,
и вокруг них – сады. Улица почти на краю города,
через два квартала уже поле. Туда гонят пастись
обывательских коров, по вечерам они возвращаются
в облаках пыли, распространяя вокруг себя запах
молока, останавливаются у своих ворот и мычат
протяжно. Внизу, в котловине – город. Вечером он
весь в лиловой мгле, и только сверкают под
заходящим солнцем кресты колоколен”.
Конечно же свой сад был и у Вересаевых: “Этот сад
был для нас огромным, разнообразным миром, с ним у
меня связаны самые светлые и поэтические
впечатления детства”, – признавался Викентий
Викентьевич. И пояснял: “Сад вначале был, как и
все соседские, почти сплошь фруктовый, но папа
постепенно засаживал его неплодовыми деревьями,
и уже на моей памяти только там и тут стояли
яблони, груши и вишни. Все росли и ширились
крепкие клены и ясени, все больше ввысь
возносились березы”.
Трогательны и уютны и воспоминания писателя о
домашнем быте: “В комнате было темно. В соседней
комнате накрывали ужинать. Я сидел с ребятами на
диване и рассказывал им сказку. Эту сказку я им уж
много раз рассказывал, но они ее очень любят и все
просят еще”.
Или: “У нас в Туле была кошка. Дымчато-серая. С
острою мордою – вернейший знак, что хорошо ловит
мышей… Она появлялась с мышью в зубах и, как-то
особенно, призывно мурлыкая, терлась о ноги
мамы… Мама одобрительно гладила кошку по голове;
кошка еще и еще пихала голову под ее руку, чтоб
еще раз погладили”.
Кстати, и мама у Викентия Викентьевича (то есть
жена Викентия Игнатьевича) была человеком в
некотором роде выдающимся. Она – основатель
одного из первых в нашей стране детских садиков.
Еще в 1872 году “Тульские губернские ведомости”
поместили ее объявление: “С разрешения
попечителя Московского учебного округа я
открываю 1 ноября этого года на Большой
Дворянской улице, в собственном доме, детский сад
от 3 лет до 7. Елизавета Смидович”.
Видимо, доброта и одухотворенность Викентия
Игнатьевича действовала на всех обитателей дома.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|