ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ
ВИД ИЗ ОКНА
Ветер в августе
Ну что ж, я принимаю с благодушием – а
часто и с улыбкой – младую дерзость и младые
выходки июня, испытываю нежность к
любвеобильному июлю – и тихий, смиренный восторг
перед июлем лучезарным, перед его метафизической
ипостасью; но я должна признаться вам, что более
всего мне дорог август.
Август – это особенные, ни на что не похожие дни
– церемонные, чинные, медленные и чуть манерные.
Это августейшие дни – полные королевского
достоинства и величия. И это именно тот род
величия, что способствует возвышению всего
вокруг – в мире, природе, людях. Это тот род
величия, что облагораживает нас, людей, и мы ведем
себя непринужденно, спокойно, значительно – по-королевски.
Августейшие дни для нас, людей, – великое благо;
они настраивают нас на праздничный и
торжественный лад, мы забываем о суете, мы
перестаем быть мелочными, в нас пробуждаются
поистине царская щедрость и великодушие.
Августейшие дни – это королевский выход мира,
придворный церемониал, расписанный – с
надлежащей строгостью – от первого действа до
последнего, и все мы – его участники и
действующие лица: солнце и звезды, ветер и дождь,
деревья, травы, цветы, люди, птицы, звери.
А еще – небо беззаботно роняет вниз осколки
разбившихся нейтронных звезд; экий пустяк – на
небесах они имеют ту же цену, что и осколки чайных
чашек у нас, людей, но, падая с небес на землю,
звездные черепки превращаются в золото и серебро.
И даже ветер в августе кажется нам хранящим в
душе королевскую честь, и честность, и поистине
аристократическую чистоту; да и вправду: что на
свете бывает чище ветра – и честнее, прямодушнее,
чем ветер?!
Августейшие дни... Хотите удивляйтесь, хотите нет,
но в эту пору на редкость прозорливы и чутки
бывают юные особы женского пола – в иное время, в
иных житейских положениях обычно беспечные и
отрешенные от мира, погруженные в дремотную
нирвану молодости.
Именно в августе эти юные создания начинают
тонко и обостренно чувствовать перемену времен,
настроений, намерений; и тут же без труда, скоро и
легко угадывают главный мотив августейших дней
– и сбрасывают с себя легкие белые шорты и узкие
набедренные повязки полинезийского покроя (все
то, что так шло им и было таким милым в июльскую
жару).
Минуту или две юные прелестницы зачарованно
глядятся в зеркала, дивясь чудесной смуглости
своих обнаженных тел – цвета старинной охры,
цвета крепкого кофейного настоя. Это не тело юной
девы, о нет! Это сгусток янтарной смолы, это струя
дикого золотого меда, это кипящая огненная
бронза, льющаяся из раскаленного тигля.
Такому телу не место на чинном придворном
торжестве, с такой дикой живой плотью нечего
делать на приеме для августейших особ – наши
прозорливицы конечно же понимают это – и, не
раздумывая и не гадая, выбирают для себя как раз
то, что нужно. И облачаются в длинные юбки из
темного шуршащего бархата и в кружево воздушных
белых блуз, и в кружево цвета слоновой кости – и
сразу же становятся похожими на придворных
инфант.
Когда наступают августейшие дни, мы все – от
младенцев до древних стариков – жаждем
участвовать в дворцовом представлении; но,
поверьте, не мы одни.
На этом празднике все улицы и улочки, все площади,
бульвары, переулки, и каждый дом, и каждый двор
становятся парадной сценой, готовой принять и
достойной принять – торжественно и церемонно –
всех королей на свете (и всех экс-королей в
придачу, тех, что давно уж отошли от своих
монарших обязанностей и сегодня посвящают жизнь
коллекционированию бабочек).
Мы примем – с исключительным радушием – и того
монарха-несчастливца, что был недавно отлучен от
трона из-за какой-то ничтожной провинности, а
может, и вовсе без вины; ныне он служит в
крошечной конторке чиновником четвертого
разряда – но служит отменно!
Мы примем здесь – со всеми подобающими почестями
– и парочку-другую королей-сумасбродов, королей-обормотов,
королей-чудаков (в мире всегда отыщется такая вот
славная парочка). Здесь, в миру, они облачаются в
самое простое платье и неузнанными разгуливают
по собственному королевству, играя роли
продавцов газет, таксистов, мусорщиков,
рекламных агентов – а иногда, случается, и нищих,
собирающих на паперти грошики...
Признайтесь же, ваше королевское величество,
разве эта дорога, мощенная булыжником, с высокими
каменными столбиками вдоль обочины, – разве она
не напоминает вам ту самую дорогу, что ведет к
воротам вашего замка – в дальней вашей стране?
Правда, за последние десять лет по нашей дороге
проехало великое множество автомобилей, а
вечерами мальчишки и поныне катаются здесь на
роликовых коньках, велосипедах и самокатах; и от
этой нескончаемой езды, от всех этих колес и
колесиков булыжник отполировался до зеркальной
глади, стал скользким, как лед, – и вам, мой король,
проезжая здесь в карете, следует быть весьма
осмотрительным: не торопить, не гнать коней.
Но, уверяю вас, даже самым медленным ходом вы
очень скоро доберетесь до главных ворот городка,
в котором я имею счастье жить. Это и вправду целый
городок посреди большого города: столетие тому
назад здесь располагался древний монастырь, а
сейчас здесь располагаемся все мы.
Согласитесь же, здесь все так напоминает картины
вашего родового замка: окружная зубчатая стена
невероятной толщины, белокаменные ворота. И эти
дворы – сумрачные, гулкие, с бесконечными
переходами из одного внутреннего дворика в
другой, и эти часовенки, беседки, старинные
колодцы.
Здесь все, как в вашем замке – такие же
запутанные переулочки, что вечно упираются в
глухую стену – старую, щербатую, с расплывшимся
белесым следом от водостока.
Здесь, как и в вашем замке, есть подземелье: там
стены сложены из узких красных кирпичей, там сыро,
неуютно и тревожно, там есть и тайные ходы, и
потайные дверцы, и клады, навечно замурованные в
стенах.
Только нам нечего делать под землей, наш путь –
наверх, к маленькой комнате под самым чердаком.
Согласитесь, моя комнатка имеет весьма
аскетический вид: здесь нет ничего, кроме высоких
книжных шкафов из дымчатого ясеня, а еще узкого
диванчика у стены, маленького столика, лампы и
синей чашечки на синем блюдце – чай здесь пьется
бесконечно, с утра и до поздней ночи... Почти
ничего, кроме книг, теснящихся на полках, а в
книгах – своды древних истин, исчисления звезд и
песчинок, звонкие гимны, мудрые письмена,
сладкоречивые поэмы о любви.
Признайтесь же, ваше величество, в такой же
комнате, как эта – у самой вершины башни, которая
зовется в вашем замке «Башней одиночества», – вы
скрываетесь от бесконечных королевских
обязанностей, скучных приемов, вечной дворцовой
суеты, навязчивых просителей, напыщенных дам и
бестолковых соседей.
В такой же точно комнате вы остаетесь – на час, на
день, на незаметно пролетающую ночь – в
счастливой компании со своими любимыми книгами...
как, как вы называете эти блаженные часы? Tempus
absolutum sine duratio? Время абсолютное, но без жестокости?..
Вы знаете, а я зову эти славные часы, проведенные
среди книг, немного по-другому – «время милых
встреч», но смысл почти не меняется, ведь правда.
...Мои книги – они кажутся совсем простыми:
странички из серой бумаги, обложки из серого
картона... Но если вечная жизнь существует, то она
существует для них: для Августина, Иосифа Флавия,
Демокрита и Плотина, Аристотеля, Франциска
Ассизского, Лукиана, Галилея, Данте и Рабле,
Боккаччо, Эразма, Томаса Мора, Коперника,
Майстера Экхарта...
Но знаете ли, мой король, здесь, на этих ясеневых
полках, вы найдете много, очень много новых книг и
новых авторов – их имена вам не известны, но
истории, рассказанные ими, прекрасны. А впрочем,
почему бы вам не остаться здесь надолго; и пусть
августейшие дни кончатся, но у нас есть сентябрь,
октябрь, ноябрь – и долгая зима, и вам достанет
времени, чтобы успеть прочитать все неизвестное.
Итак, вы остаетесь – вы остаетесь, ваше
королевское высочество?..
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|