ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ
ЗНАК ПОВОРОТА

«Анна Андреевна, я – не Дантес!»

Сны, ретроспекции, мемуары – в летних толстых журналах

В июльском номере “Знамени” опубликованы увлекательные, живые, картинные воспоминания поэта Михаила Синельникова, посвященные взаимоотношениям великих мастеров Анны Ахматовой и Арсения Тарковского, – “Там, где рождаются сны”: “...Есть достоверное свидетельство, что Тарковский кому-то сказал: “Ахматова – не гений, большой талант”. Но он относился к ней так, как относился бы к живому Пушкину. Не случайно и говорил с трибуны, и писал в статьях о даре гармонии, который роднил Ахматову и Пушкина. Ну, к названным он добавлял еще одно великое имя – Баратынского, и все.
С глубоким вздохом, в котором, очевидно, содержались и удовлетворение от посмертного величия Поэта, и сожаление, что Ахматовой уже нет в живых, Тарковский говорил мне, и не раз, что Ахматова – это лучшее, что было в двадцатом веке. Надо сказать, что в юности я внутренне сопротивлялся такому мнению. Конечно, в моей жизни не было часа, чтобы я охладел к Ахматовой, но ведь были и другие любимые поэты. И я не обязан соглашаться со всеми оценками Тарковского и с некоторыми не согласен и сейчас. Но с годами я понял, что в данном случае Тарковский прав. Однако вероятно, что лично он так думал всегда, хотя и пережил невероятной силы увлечение Мандельштамом. Но и при этом Ахматова была для него выше всех и как бы парила над всеми.
Тарковский с удовольствием рассказывал, как он познакомился с Ахматовой. Это было в доме Шенгели, который любил собирать старинные клинки, и на ковре висела шпага или сабля. Тарковский мигом подбежал к ковру, с ребяческой удалью выхватил из ножен грозное сверкающее оружие и начал им размахивать. Ахматова, с которой его только что познакомили, сказала, обращаясь к нему по фамилии: “Тарковский, вы меня заколете!”, на что Тарковский, возвращая клинок в ножны, ответил почтительно и строго: “Анна Андреевна, я – не Дантес!”. Конечно, этот комплимент, произнесенный так ловко (Тарковский вспоминал свою находчивость с удовольствием), весьма понравился Ахматовой”.

Не может не привлечь заинтересованного внимания опубликованная в “Иностранной литературе” (№ 7) “Автобиография” знаменитого писателя, человека поразительной судьбы – Артура Кестлера, чей роман “Слепящая тьма” в годы перестройки стал одним из главных открытий для читателей. Коммунист, превратившийся в антикоммуниста, участник гражданской войны в Испании, он эмигрировал из гитлеровской Германии в сталинский Советский Союз и напряженно, трагически осмыслил увиденное: “Прямые, честные, энергичные и бесстрашные люди были и остаются самой надежной опорой режима, отвергающего все их ценности. Будучи коммунистом, я не удивлялся встрече с такими людьми, я считал их продуктом революционного воспитания, “новой человеческой породой”, предсказанной Марксом; теперь же я понимаю, что само существование этих людей было чудом, ибо такими, какие они есть, они стали не благодаря революционному воспитанию, а вопреки ему. Торжество несокрушимого человеческого духа над бесчеловечной, рас-человечивающей средой.
Давление среды кажется неодолимым. Медленное, упорное, неотвратимое, как прилив, как эрозия почвы. Постепенно наступает то искажение разума, которое я пытался описать, и еще более страшная коррозия души. Человек отрезан от метафизических основ, от религиозного опыта, от любой формы “океанического чувства”. Вместо принадлежности к единому космосу – “социалистическая бдительность” и диалектические упражнения, акробатика мозга, заменяющая стремление к бесконечности. Душа иссыхает, и эта духовная засуха страшнее физического голода. В Соединенных Штатах, где наблюдается такое же отвращение к метафизике, уход от трагического плана бытия – правда, в силу иных причин, – бальзамировщики с помощью помады и румян превращают покойников в нетленных участников cocktail-parties; в Советской России ими распоряжаются еще проще: никаких погребальных обрядов, смерть лишена трагического величия и малейшего налета мистики, превращена в строку статистики…”

Актуальным в наши дни размышлениям о возрождении земства отвечают опубликованные в «Звезде» (№7) воспоминания Николая Мельникова, потомственного дворянина, земца в третьем поколении – «19 лет на земской службе (1898 – 1916)»: “Вопрос об оборудовании и снабжении школ пособиями был разработан при участии Инспектора Народных Училищ, врачей и нескольких учителей. Остановлюсь на одной подробности, которая привела к неожиданным и очень показательным результатам, использованным потом и по другим отделам земского хозяйства. Снабжение школ производилось обычно так. “По мере надобности” присылались в управу требования на вещи, которые также “по мере надобности” закупались и рассылались в школы. Когда ассигновка на эту потребность иссякала, на требования учителей отвечали отказом: терпи и как-нибудь обходись до следующего года. Наиболее заботливые учителя запасались всем заблаговременно и нередко в преувеличенном размере. Их школы были обеспечены лучше. Другие запаздывали и скромничали. В этих случаях школы обрекались на сильный недостаток в пособиях. Я поставил перед комиссией вопрос так: не удобней ли было бы сосчитать, чего и сколько надо в год на каждого ученика, и перемножить полученные цифры на общее максимальное число учеников, ожидаемых к приему. Затем перечесть необходимое количество пособий общей потребности, как, например, географические карты, доски, картины и т.д. Зная примерные оптовые цены на вещи, нетрудно будет вычислить и потребную к ассигнованию сумму. Самый порядок снабжения я думал бы организовать так. Требования на вещи учителя должны присылать одновременно, два раза в год, сообразно выработанным нормам потребности. Так как сверх этих норм Управа не будет в состоянии отпускать что бы то ни было, я прошу особенно внимательно отнестись к расчетам, тем более что после введения такого порядка учительский персонал будет отвечать за недостаток пособий. После некоторого обмена мнений решили начать подсчет и посмотреть, что из этого выйдет. Вот тут-то и получился такой результат, которого никто из нас не ожидал. Оказалось, что при таком порядке средств на снабжение школ потребуется не больше, а меньше, чем обычно отпускалось. Удивлению не было конца, пересчитывали, проверяли, призвали на помощь бухгалтера. Верно: прежняя ассигновка с большим избытком покрывала потребность. Стали доискиваться, в чем дело, и секрет оказался простым. Персонал, получая пособия “по мере надобности”, раздавал их ученикам по тому же способу. Пособия неэкономно расходовались, а нередко и растаскивались. Оптовая единовременная закупка пособий, конечно, тоже была выгоднее. Поэтому, в общем, освобождалась довольно значительная сумма, каковую по единодушному желанию предположено было употребить на расширение библиотек”.