ДОМАШНИЙ АРХИВ
ДЫМ ОТЕЧЕСТВА

Взлетали качели в синее небо. Тень от водокачки легла на дорогу. За дачным поселком золотились под мягким солнцем мачтовые сосны. В сухой траве на взгорке сидела маленькая девочка и глядела на вечерние облака. Была суббота, 21 июня. Последний вечер детства. Сегодня авторы «Домашнего архива» – дети войны. Не правда ли, есть что-то бесконечно щемящее в этом горьком сочетании – «дети войны». Душа не соглашается с тем, чтобы эти два слова стояли рядом. Последнее хочется отбросить навсегда.

Город плакал, вздыхал, провожал...

Свердловск, 22 июня, утро

Каждый человек к познанию истории своей страны, города или деревни приходит после какой-то побудительной причины, мотива. Для меня таким мотивом было... чувство стыда.
Оказавшись много лет назад на учебе в Ленинграде, я на вопрос одного из москвичей, чем замечателен Свердловск, в том числе исторически, ничего толком не мог сказать, хотя родился в этом городе и прожил к моменту учебы в Питере почти четверть века.
Вот тогда-то и решил – вернусь домой и постепенно преодолею свое невежество.
Через несколько лет я так увлекся историей столицы Среднего Урала, что стал водить экскурсии школьников по одной из старинных улиц, где до этого некоторое время посчастливилось жить.
С сыновьями и их друзьями осматривал чердаки и подвалы готовых к сносу домов, вел раскопки на усадьбах и графских развалинах.
Нашелся человек, редактор телевидения, посоветовавший мне переключиться на историю Великой Отечественной войны. Я обещал ей подумать и даже попробовать прикоснуться к этой теме.
Какое-то время тянул – по инерции занимался тем, что раньше, но совесть точила: пообещал ведь. В общем, взялся за войну. И она вскоре так захватила меня, что отошел от других дел и тем.
Огромную роль сыграла поразительная отзывчивость переживших 1941–1945 годы людей, к которым я приходил за их личной, собственной правдой и мудростью. Важно было и то, что к подавляющему большинству из них никто ни разу за всю жизнь не обращался с просьбой хоть что-то рассказать об их бедах, мучениях, малых радостях, удачах (а они были) в далеком тылу.
У художника В.С.Зинова на берегу озера Шарташ в одноэтажном маленьком домике была мастерская – «творческая кабина». Но он в то утро с художником Бернгардом и его семьей пошел поближе к воде – покупаться, позагорать.
– Мы немного отдохнули, – вспоминал он, – а в середине дня вдруг заметили, что на озере стало пустеть. Прошла молва, что началась война, народ стал спешно уходить. Все! Прощай, жизнь, теперь придется другую иметь. Никто на Шарташе не кричал, не плакал. Все стали сосредоточенно собираться и уходить. Полное молчание.
Рудик Почтарев, будущий кандидат технических наук, спустя много лет отмечал в своих записках: «Мне было 4 года. В воскресенье, как и в будние дни в детсаду, меня дома после обеда укладывали спать.
22 июня после дневного сна я стою в своей железной кровати, обтянутой сеткой. В комнате солнце, веселый такой день, но мать с отцом необычайно озабочены: «Война!»
Отец сразу ушел на завод...»
Редактор многотиражной газеты Уральского индустриального института Т.А.Неверова с дочерью Светой шли с базара домой. На улице Ленина (мы теперь с вами в центре Свердловска) из открытого окна дома номер пять раздался голос Левитана.
– У меня, как только я услышала о войне, – рассказывала Светлана Леонидовна, – возникло представление... что из воды выходят... 33 богатыря... почему? Не знаю. – Она пожала плечами.
– Но тут же, – добавила ее мама Тамара Александровна, – Света мне сказала: «Мама, пошли скорее к папе...»
Свердловчанка А.Н.Григорьева:
– Я с девчонками была в Центральном парке культуры и отдыха имени Маяковского. Когда передали о войне, я не поверила. А вот бабушка пришла к нам домой со слезами. Она сказала, что за свою жизнь видела много войн...
К.Н.Муллагалиева, бывшая рассыльная треста «Уралзолото», в тот выходной день вместе с другими работницами управления отдыхала на озере Балтым.
– Мне еще 17 лет не было, – говорила она. – Мы играли там в мяч, прыгали в длину, сдавали нормы по спорту. Я, помню, быстрее всех пробежала сто метров. И погода, и настроение – все было замечательно, но потом что-то случилось. Кто-то приехал из треста, наверное, Кисин, он в первом отделе работал, и сказал мужчинам, что началась война. Мужчины сказали женщинам, а те сказали нам, молодым... Ну что говорить, настроение, конечно, у всех упало. До этого было все так весело, здорово, и вдруг такое дело... Мы как-то все притихли, а некоторые женщины вообще стали печальные...
Клавдия Ивановна Марченко рассказывает:
– Что я помню из того дня? Я, кажется, собралась в школу – узнать, как сдала экзамены на стенографистку. 21-го сдавала. И вот стою на крылечке нашего флигеля, а в это время кто-то бежит по двору и кричит: «Война! Война!» А я... я это как-то не восприняла. Меня это не ударило. Что я тогда – молодая была. А потом, потом, как увидела, как люди падают...
Не закончив рассказа, она заплакала. Тихо-тихо. А у меня все внутри сжалось. Человек сорок я расспрашивал о первом дне войны – заставлял себя каждый раз. И было совестно, мучительно, бывало, после долго не мог уснуть.
Марченко вспомнила, как в тыловом уральском городе люди падали в цехах, столовых, магазинах, на улицах – не от бомб и пуль, а от голода, недоедания, сверхтяжелой работы, переживаний... Не только падали в обморок, но и умирали, погибали.
«На 22 июня, – пишет Елена Зиновьевна Гомельская, – был назначен общегородской вечер выпускников 10-х классов школ Свердловска, и, несмотря на известие о начале войны, вечер не был отменен.
Начало дня я не помню, выступление Молотова по радио не слышала. Запомнилась вторая половина дня – то, что было во Дворце пионеров и школьников.
Мы с сестрой идем к дворцу. Впереди пожилая пара – академик Шевяков с женой. Он выступил на вечере... И хотя о войне было всем известно и на душе было смутно, все-таки по-настоящему вся трагедия происходящего не доходила до нас. Были оживлены, шутили. Одноклассник Глеб Попов, смеясь, говорил, что его мама и бабушка плачут, собирая его вещи. Он сказал: «Трусики складывают!»

Глеб погиб вскоре под Ленинградом. Погиб на фронте и лучший ученик класса Рувим Гельман...»
С.В.Старков, будущий парторг одной из фабрик, перед войной преподавал в вечернем техникуме.
«Позавтракав, я пошел на фабрику «Уралобувь». На этот день, 22 июня, был назначен экзамен по политэкономии для студентов-вечерников. Понимаете, в рабочий день проводить его тяжело – они уставшие приходят из цехов, поэтому договорились на выходной.
Я 8 или 9 человек пропустил, как вдруг заходит Зайченко и говорит: выступал Молотов о нападении Германии, немцы бомбят города...
«Эх! Катастрофа!» – сказал я и, прервав экзамен, отправился домой. Когда шел по городу, радио повторяло страшное сообщение».
З.П.Хребтикова, мастер одного из цехов электродепо станции Свердловск-Сортировочный, где-то перед обедом вернулась с большим букетом цветов с огорода. Вскоре к ней как к общественному коменданту зашел побеседовать молоденький красивый милиционер. И они вместе услышали по радио, что будет передано важное сообщение.
«Нам стало непонятно, тревожно, – вспоминала Зинаида Петровна. – И вот Молотов объявил... Участковый, не говоря ни слова, встал и ушел. Больше я его никогда не видела».
Именно в тот день в другом районе города работал милиционер Е.Е.Шаманаев.
– Я заступил на пост в Пионерском поселке, – рассказывал он. – У меня там будочка у хлебного магазина. Вдруг звонят: «Егор! Иди в отделение! За повестками. Война началась...»
Я – в отделение на Карла Маркса, 6. Получил повестки – 12 штук, разнес по адресам...»

Подросток военных лет, краевед Василий Константинович Некрасов, очень емко сказал об этом дне: «22 июня все в городе шевелилось, плакало, провожало, вздыхало...»
Впереди было 1417 дней и ночей.