КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
ВЫСОКАЯ ПЕЧАТЬ

Жить для возвращения

Книга Зиновия Каневского, выпущенная издательством «Аграф», заметно противоречит привычным представлениям о подвигах и героических характерах.

Уже то, как именовали ее героя близкие люди и многочисленные друзья, выглядит как-то... несерьезно, что ли: Зинок, Зиночек и даже Зиночка!
И сам автор не стесняется представать перед нами таким, каким по всем литературным правилам герою быть не положено:
«Я заплакал, она (жена. – А.Т.) охотно поддержала меня».
Однако только поистине сильный человек может столь откровенно и в то же время с величайшей сдержанностью, даже с тенью грустной улыбки, рассказывать о своем состоянии накануне тяжелейшей операции – ампутации обеих рук, безнадежно обмороженных в тех драматических обстоятельствах, на которые слишком щедра работа да и сама жизнь полярников.
Двадцатичасовой путь ползком по льду, навстречу ураганному ветру бора под ударами камней, летящих со скоростью пули, – это уже сам по себе подвиг, совершить который не всякому по силам (напарник Каневского, обессилев, приткнулся за торосом и замерз).
А впереди еще долгая больничная эпопея, операции, трагическое сознание грозящей тебе полнейшей беспомощности и необходимость в двадцать шесть лет начинать жизнь заново.
И замечательная черта книги – в той любви, с которой автор повествует обо всех, кто помог ему осуществить подлинное возвращение к жизни, к работе (Каневский нашел себя в журналистике), к любимой (несмотря ни на что!) Арктике, историком, летописцем которой он стал.
Буквально с первых страниц герой-повествователь с легкостью готов прервать рассказ о себе ради того, чтобы знакомить читателя все с новыми и новыми людьми. С учительницей музыки Александрой Мартиновной Хостник, у которой Каневский получил не только «фортепианное образование», но и первые уроки мужества, с каким она сопротивлялась все прогрессирующей болезни, с однокашниками по школе и университету, с профессорами географического факультета и даже, представьте, с сотрудником военной кафедры, который на поверку оказался вовсе не таким «бурбоном», каким заносчивые юнцы его считали. С попутчиками по экспедициям и – это уже особая статья! – с врачами, сестрами, соседями по больнице – от блестящего хирурга Павла Иосифовича Фейтельберга с его нелегкой биографией, врачей, сестер – «сестричек» до тех сердобольных старушек, которые, когда Каневский встал на ноги, радостно крестились: «Слава Богу, наш-то – пошел!»
Собственная беда открыла перед Каневским целый мир таких же или даже еще более жестоко обделенных судьбой людей. Вот портрет хотя бы одного из них: «На ковре, покрывавшем пол гостиничного номера, лежал на животе молодой человек с приятным лицом, умными большими глазами, аккуратной рыжеватой бородкой и усами. Обе его безжизненные ноги были как бы сплетены в кожаный корсет-гетры на шнурках. Правая рука была столь же безжизненно вытянута вдоль тела, левая – неестественно вывернута, и живы на ней лишь пальцы, бойко шевелящиеся, хватающие то карандаш, то папиросу, то трубку стоящего рядом на полу телефона».
Но и этот человек, талантливый изобретатель Геннадий Гуськов, и другие нашли в себе силы жить и работать на общую пользу.
Все это поистине золотой список золотых людей, в котором почетнейшее место занимают полярники – и те, кого автор книги знал лично, и те, кого, во многом благодаря его разысканиям, статьям и книгам, удалось вызволить из долгого незаслуженного забвения, как, например, Александр Павлович Бабич или совсем уж легендарный участник и руководитель 21-й (!) арктической экспедиции и фактический инициатор создания Института по изучению Севера Рудольф Лазаревич Самойлович, объявленный в конце 30-х годов агентом немецкой, французской, польской и белоэмигрантской разведок.
Каневскому принадлежит и честь «пробивания» в печать книги об остававшейся сугубо засекреченной героической работе в годы войны метеорологов, синоптиков, ледовых разведчиков и зимовщиков полярных станций, о «страшной, кровавой цене, какую приходилось платить... за несколько цепочек цифр, вобравших в себя сводки погоды, режим льдов, скорость морских течений» – сведения, насущно необходимые для множества операций тех лет.
Одна из книг Каневского называлась «Льды и судьбы», и помимо прямого, очевидного смысла этих слов многие написанные им страницы позволяют придать им и другое значение: какие ледяные поля бюрократизма, равнодушия, въедливой подозрительности и прочих препон вставали на пути смелых идей и начинаний! Так, после того как при аресте Михаила Михайловича Ермолаева на его глазах уничтожили готовую докторскую диссертацию «Оледенение Новой Земли», он больше никогда не возвратился к этой теме.
Да чего стоит и одно лишь описание того, как самому Каневскому после случившегося с ним «оформляли» пенсию, документы... в военкомате – это ему-то, как выражаются медики, бездвухрукому инвалиду! И если бы это было исключением! На географическом факультете буквально затравили талантливейшего (и слепого) коллегу, Юлия Зиновьевича Бродского, а Геннадий Гуськов вообще сподобился отведать и милицейских сапог, и нескольких дней каталажки за свою борьбу с вороватыми начальниками.
Так что, несмотря на всю любовь и внимание, каким был окружен многими людьми – от «уникальной», по выражению П.И.Фейтельберга, жены до совсем порой случайных знакомых, «Зинок» видел жизнь совсем не сквозь розовые очки, сохраняя, однако, при этом и стойкость, и оптимизм, и величайшее чувство юмора.
«Махну на хвори культей!» – прочитала в его предсмертных записях жена, Наталия Давидович-Каневская, подготовившая эту книгу.
Когда-то ее автор написал:

И надо жить для
возвращения
Ко всем, кто
продолжает жить.

И он вернулся, и жизнь его – в книгах, им написанных, и в доброй человеческой памяти – не иссякает.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"