НЕЗАДАННАЯ ТЕМА

Вряд ли кто-нибудь станет возражать, что совершенное владение родным языком, умение легко и точно выразить в устном рассказе или в письменном тексте свои мысли и переживания есть признак хорошего образования человека, его развитого интеллекта. Вероятно, именно поэтому выпускной школьный экзамен под названием «сочинение» принято ставить первым в ряду других, и считается он одним из самых сложных. У каждого учителя словесности свой способ подготовки учеников к этому экзамену. Кто-то предлагает сконцентрироваться на употреблении запятых и словарных слов. (Уж лучше пишите простыми предложениями и старайтесь обойтись без орфограмм!)
Кто-то советует выучить больше расхожих цитат. (Нынче в моде что-нибудь из зарубежного, особенно восточного, Булгаков, Набоков и, как обычно, поэты Серебряного века!) А кто-то делает упор на стилистическую сторону будущего сочинения, понимая, что некое мировоззренческое отношение к тексту у выпускников уже сформировано и в срочном порядке тут вряд ли можно что-то сделать.
Надо сказать, что эта последняя позиция учителя наиболее трепетна. Ведь именно в рефлексивном сочинении ученика учитель может видеть итог своей собственной гуманитарной работы с ним, реально ощутить свое влияние. Пусть мы не всегда говорим об этом волнении вслух, но про себя знаем, что не столько ошибки в сочинениях выпускников огорчают нас, сколько частая незрелость, несамостоятельность их мышления, невнятность и наивность рассуждений, формальные высказывания. Мы понимаем, что владение русским языком, который почти ежедневно с нашей помощью изучался в течение десяти лет школьной жизни, сегодня, 1 июня, в день экзаменационного сочинения, становится не только мерилом интеллекта целого поколения, но и (как же это ответственно!) итогом нашей профессиональной работы.
Мы желаем вам, учителя-словесники, удачной проверки выпускных экзаменационных сочинений. Хотелось бы видеть вас счастливыми и гордыми за свою работу. Не сомневаемся, что вы сегодня выпускаете в самостоятельную жизнь прекрасных учеников.

Искусство видеть сквозь ошибки

Желание поправить, не вникая в смысл сказанного, не слыша голоса ребенка...
Как нам избавиться от этого “профессионального” заболевания?

«С некоторых пор не могу читать Льва Толстого, – делилась со мной своими проблемами знакомая словесница на очередном педагогическом семинаре. – Иное дело Гончаров или Тургенев, у них со стилистикой все в порядке, а вот при чтении Толстого так рука к красной ручке и тянется. Одни сплошные тавтологии и речевые ошибки. Да и Гоголь в смысле грамматики и стилистики, мягко говоря, не безупречен. Слабую троечку я бы ему поставила, да и то вряд ли».
Я слушал ее и вспоминал не так давно опубликованную в газете «Литература» статью О.И.Сенковского «Похождения Чичикова, или Мертвые души. Поэма Н.В. Гоголя». Написана она была этим почти забытым ныне критиком сразу после выхода поэмы, в 1842 году. В ней Сенковский, скрывавшийся в свое время под литературной маской «барона Брамбеуса», тоже довольно язвительно «прохаживался» по поводу различных несообразностей, которые он с рвением, достойным лучшего применения, скрупулезно «вылавливал» из «Мертвых душ». (Если бы не Гоголь и не упоминание этого самого «Брамбеуса» в «Ревизоре», кто бы сейчас помнил об этом литературном пигмее!) Каких только «ошибок» в гоголевской поэме Сенковский не обнаружил! Не гнушался даже прямых подтасовок и искажений гоголевского текста! И вывод сделал бойкий: «Вы говорите, что, сколько вам известно, в России существуют многие книги, писанные языком изящным, благородным, очищенным: следовательно, если такой писатель не умеет выражаться так вежливо и опрятно, как выражались другие, то виною этого не русские и не язык, а то, что он безвкусник, больше ничего».
И еще мне припомнился давнишний разговор с одной моей ученицей. Она написала очень эмоциональное сочинение об истории любви Обломова и Ольги Ильинской. Девушка откровенно поделилась со мной своими мыслями, переживаниями, представлениями о любви и счастье. Но при всех несомненных достоинствах ее сочинение изобиловало всевозможными погрешностями: грамматическими, стилистическими, речевыми, не говоря уж об ошибках в правописании и пунктуации! Помнится, я поставил ей «четыре» за содержание и «три с минусом» за грамотность.
Привычно комментируя ученические работы на уроке, я поначалу даже и не заметил ее состояние. Только ближе к концу урока обратил внимание на то, что эта девушка старательно отводит глаза, кусает губы. На один из моих вопросов, заданных ей во время урока, она вопреки обыкновению отвечать отказалась.
Во время перемены мы столкнулись в коридоре, и я спросил у нее: «Что случилось?»
«Я вам душу открываю, а вы у меня одни ошибки ищете! Вы вообще, кроме ошибок, ничего в моей работе не увидели. А еще считаете себя учителем!» – выпалила она, глядя на меня глазами, полными слез.
И хотя с той поры прошло добрых полтора десятка лет, я помню этот разговор. До сих пор со стыда сгораю, вспоминая пятна на ее щеках и дрожащий от обиды голос.
Конечно, ситуация эта очень непростая. И сейчас у меня нет готового ответа на вопрос, каким образом, оценивая сочинения наших учеников, отделять одно от другого: неизбежные в период ученичества погрешности – от творчества, откровенного, доверительного разговора «из души в душу», на который наши ученики не так уж часто решаются.

* * *

Одна из самых сильных «контузий», которую мы, учителя-словесники, получаем за годы работы в школе, – это привычка видеть в любом тексте (написанном от руки, отпечатанном на машинке или типографским способом) всего лишь совокупность всевозможных синтаксических конструкций. Хотим мы того или нет, наш учительский глаз поневоле «в режиме автомата» фиксирует причастные и деепричастные обороты, вводные слова и словосочетания, различные случаи употребления слитно и раздельно пишущихся наречий и т.п. Одна из словесниц, составительница многочисленных учебных пособий по русскому языку, как-то призналась мне, что вообще не может читать классику, абстрагируясь от правописания, грамматики и синтаксиса.
На моих глазах она с увлечением исправляла книгу своего коллеги-филолога. С каким удовольствием продемонстрировала мне эта ученая дама свои замечания, сделанные на полях ручкой с красным стержнем! «А как вам сама книга?» – наивно поинтересовался я у нее. «Ну что можно сказать о книге, если в ней столько ошибок?!» – удивилась она.
Каюсь: грешен. Ума у меня хватило подарить ей мою книгу. Отзыв не заставил себя ждать. Уже на следующий день она позвонила мне и сказала: «Совершенно невозможно читать. В книге столько опечаток! На сорока страницах я обнаружила целых шесть опечаток! Как вы могли допустить такое безобразие!» Нужно ли говорить о том, что по поводу содержания книги ей сказать мне было нечего.
Профессиональные заболевания бывают разные. У кого-то это ревматизм, у кого-то – склероз. У нас, учителей-словесников, – это, кроме всего прочего, болезненное желание исправлять ученические работы. Конечно, спору нет, учить писать ребят необходимо. Кто, если не мы, поможет им научиться логично и четко излагать свои мысли, цитировать, «шлифовать» стиль.
И все же, беря в руки ручку со стержнем красного цвета, не забудем о том, насколько тактично и бережно нужно вносить в ученические работы исправления. Насколько велика вероятность того, что, тщательно «выправив» очередное сочинение, мы вынудим его автора закрыться, перестать доверять нам, спровоцируем на то, что он выскажет нам такой неприятный, но справедливый упрек: «Я вам душу открыл, а вы у меня нашли только ошибки!»