ЦВЕТ ВРЕМЕНИ

Ноевы слоны

Этой ночью мне приснился сон про слонов, которые прыгали на одной ноге по Садовому кольцу, похоже, они репетировали какой-то цирковой номер, а может, просто убегали. На могучих, покрытых потом спинах восседали строгие наездницы – рыжие обезьяны. Шествие возглавлял самый крупный слон, тяжело балансировавший на задней ноге и удерживавший равновесие хоботом, исцарапанным об асфальт. Рыжая наездница величественно хлестала животное прутом и смотрела на дорогу. Мимо с ревом проносились блестящие автомобили, в автомобилях сидели пассажиры и жевали гамбургеры, дожидались зеленого света прохожие, рекламные щиты заслоняли солнце, и никто не обращал на слонов внимания. Словом, все было как обычно. Обычная городская суета по понедельникам.
«И создал Бог зверей земных по роду их. И скот по роду его. И всех гадов земных по роду их. И увидел Бог, что это хорошо».
Я городской житель, я честный городской житель, я вдыхаю стандартную порцию смога, смотрю на небо не чаще трех раз в день, питаюсь полуфабрикатами, и мне зачем-то приснился сон про слонов, громыхающих по улицам. Со слонами у меня нет личных отношений. То есть у меня не было ни одного знакомого слона. Последний раз я видела слона в зоопарке. Он был тощим и попрошайничал еду. Он наверняка вырос в неволе и потому не знал, что в Индии живет слоноголовый Гамешу, веселый и милосердный.
Утром я проснулась с острыми угрызениями совести, смутным предчувствием и головной болью, будто это мне пришлось скакать на одной ноге по улицам, опираясь хоботом об асфальт.
«И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными. И над скотом, и над всею землею».
Я вышла на улицу и посмотрела на небо – не собирается ли дождь?
На самом деле городскому аборигену наплевать на дождь. Автобусы, остановки, автомобили, магазины, дома, зонтики, плащи, водоотталкивающие кремы и помады превосходно оберегают человека от непогоды, усыпляют инстинкты. Другое дело крестьяне и рыбаки. Крестьяне ждут дождя как вестника Божьего и с надеждой смотрят на ласточек, разлетавшихся низко-низко. Или рыбак, который знает, что ежели шторм – в море не выйти, рыба к берегу подойдет, да без толку...
Итак, я посмотрела на небо – высокое весеннее небо, голубизна, подернутая выхлопами и углекислой пылью. Над крышами вертелись голуби, они взирали сверху вниз недоверчиво и печально. Недоверчиво и печально – так мне померещилось. Но с какой стати? Двуногие щедро подкармливают пташек с городских помоек. Белые, белые голуби! Где вы, воздушные почтальоны? Больше не ждет вас красотка-герцогиня, заламывая руки, сидя у окна. Разорены голубятни.
«И был вечер, и было утро. И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею, по тверди небесной... И увидел Бог, что это хорошо».
Хорошо, хорошо, пусть голуби недоверчивы и печальны. Я никогда не выучу их «урррл-гурллл» и никогда не научусь вот так вертеться над крышами, лениво перебрасываясь птичьими филиппиками да новостями. «Привет, серый, урлл-урллл! Давным-давно под Москвой с нами по соседству жил двуногий. Звали его Ученый, и однажды он отправился в Пакистан и нашел там сидха или суфия. И жили они вдвоем в пещере, питаясь дождевой водой. И учил Ученый птичий язык, как родной. Прошло время, и он вернулся в страну, а в стране был уже коммунизм, и коммунисты поняли, какой занятный приехал муж, и разрешили ему построить дом в лесу. Жил он в лесу, втихаря летал над соснами, и к нему на зов прилетали птицы. И оставались с ним. Уррл-урллл. А потом двуногий умер, и птицы разлетелись по лесу. И соловьи, и жаворонки, и пичужки, совы да синицы, и дрозды, а павлинов и попугаев большевики-соседи растащили – на перья и по клеткам. Урлл-гурлл».
«И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле».
Пресмыкаются по земле шершавые бетонные автострады, особенно немецкие автобаны. А под автобанами проложены дорожки для лягушек, чтобы те с полными чемоданами демократических деклараций шныряли туда-сюда. Во Франции давно не едят лягушек, потому что надоело. Зато, если к вечеру выбраться к пруду али болотцу загородному с губной гармошкой в кармане, концерт первоклассного свинга или фри-джаза гарантирован. Лягушки, особенно по весне, чувствительны к музыке.
«Кесарю Кесарево». А человеку – человечье, а зверю – звериное, птицам – птичье. Я честный городской житель, и иногда мне хочется бросить все городское и нечуждое. Сидеть в пещере перед костром, с удовольствием ощущая, как желудок за ненадобностью прилип к позвоночнику, и жалеть всех тварей, начиная от тараканов. И думать, думать, думать. О слоноподобных богах, о кондорах, некогда прирученных индейцами. Кондоры любили людей. Они брали повозки с людьми в гигантские железные клювы и переносили их куда вздумается. И плевать хотели индейцы на колесо, и на автомобили, и на технический прогресс, и на общество потребления тоже бы плюнули.
«И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть. Только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть. И сказал змей жене: не умрете...»
А еще хорошо думается о дельфинах в Черном море. Однажды карабкалась по прибрежным скалам и думала: «Увидеть бы дельфина». Села на горячий камень, свесила ноги, посмотрела на волны. А там – дельфин. Только мертвый дельфин, побелевший от соли, общипанный рыбами. И совсем он не был похож ни на дельфина, ни на рыбу, ни на водоросли. Просто безымянная туша. Таких в городе – на каждом перекрестке. В городе таких я стороной обхожу, бегом.
«И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным, всем зверям полевым».
Смотришь на тварь и думаешь: «Как же тебя звать-то?» В справочниках все написано. По телевизору сказано все ясно: человек – ненасытный монстр, он ест все, что движется: и рачков, и червячков, и обезьян, и крокодилов, и печень трески, и яйца страусов, и лапки, и крылышки, и грудки, и спинки, и мозги, и сердце говяжье. Значит, я монстр, честный городской монстр.
«Ибо прах ты, и в прах возвратишься... И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные, и одел их... И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, на которой он взят».
И твари стали есть друг друга с тех пор. Биологи говорят: теперь даже олени не брезгуют мясом. И коровам в корм подмешивают тертые кости других коров, особенно в Англии в прошлом году. Но все это ерунда, говорят генетики, скоро все будут клонироваться, даже вымершие динозавры, так что ешьте сколько влезет, а мы обо всем позабо...
«И поставил на востоке у сада Едемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни».
Прошло полдня, и я во второй раз задрала голову: «Хм, солнце садится. Комары... Странный же мне приснился сон».
В городе на закате стали рассасываться пробки. Люди семенили по улочкам, бульварчикам, чтобы перед ужином в последний раз взглянуть на небо и подумать: «Хм, темнеет. Быстро же день пролетел, так и жизнь, наверное...»
«Веди также в ковчег и от всякой плоти по паре, чтоб они остались с тобою в живых. И сделал Ной так».
Взял с собой Ной и коров, и ласточек, и тараканов, и слона со слонихой, места им хватало едва-едва, так что пришлось слонам стоять на одной ноге до скончания потопа. Ной кормил их чем придется, а они переглядывались с тревогой: «Что дальше? Что дальше?»
Дальше выпустил Ной голубя, и он вернулся в гоферский ковчег с зеленым масличным листом, бросил его, как долгожданное письмецо, и улетел восвояси, потому что вода ушла.
Ковчег со всем зверьем пристал к вершине Арарата, на борту стояло блеянье и рыканье, гогот и вой, кваканье и хрюканье, пение и плач кукушек. Слоны трубили марши и смотрели на прояснившееся небо.